"Я тебя люблю. Ну правда. И мне плевать, взаимно это, или нет. Я так, как тебя, уже никого не смогу полюбить, даже через тысячу лет" - так сидела она и думала. У нее были красные глаза, бегающие из стороны в сторону, пытаясь отыскать выход, которого не было. Хотя её психолог всегда говорил ей иначе. У него была Глаза - холодные, как Северное море, одевался он с безупречным вкусом, словно стараясь всегда быть готовым к награждению за победу в номинации: "Бесполезная помощь бесполезным людям", а вообще если бы давали деньги за холодныы, равнодушные взгляды, её психолог давно перестал бы работать и смог бы нанять Билла Гейтца в личное пользование.
Её всегда интересовало - тоже ли самое говорит этот мужчина безнадежно больным людям. Как вообще можно с таким! взглядом работать психологом? Его должны были вышвырнуть из вуза, как только он заикнется о работе психологом. Ему стоило работать в аптеке.
Хотя её подруга всегда говорила ей то же самое:"Выход всегда есть. Не бывает так, чтобы закрылись разом все двери и не открылась ни одна" - хотя у её подруги не были холодные Глаза. Они были нормальны, оживленно бегали, выискивая, где можно развлечься, получить удовольствие, посмеяться. Как вообще у этой веселушки, с зеленоватыми глазами, могла в лучших подругах быть такая отъявленная пессимистка с лозунгом: "Мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть".
Это было просто непостижимо для всех их общих знакомых. По началу думали: "Вот, сейчас общие интересы иссякнут и все" - но они сначала долго не иссякали, а потом они обе вдруг поняли, что просто не могут друг без друга уже никуда. Иногда они посмеивались друг над другом, мол, слушай, ты меня уже так достала, словно мы вместе уже несколько десятков лет.
А еще у нее была мама с мутновато-серыми глазами. Она говорила так же, как и все: "Господи, их у тебя еще столько перебудет. Зачем из-за одного расстраиваться, что дальше-то будет, такими-то темпами?" Она сначала говорила: "Мам, других не будет. Я не хочу других". А затем замолчала. И с тех пор не говорила маме ничего. Они жили вместе, в одной квартире, где каждая комната была суверенным государством. Они не были способны разговаривать друг с другом как мать с дочерью, скорее как соседи по общежитию: "Помой посуду..." - это странно, но уже давно нормально для этих серых глаз. Они равнодушны до безумия, смотрят на все, как на химический опыт - простое человеческое любопытство, вот и все, что в них было. Это доводило до истерик, до безумия, но сколько бы выходок не происходило - все награждалось лишь легким любопытством.
Во всех остальных глазах она видела только Зеркала. Университет - зеркало. Работа - опять-таки сплошные зеркала. Эти зеркала были четкими и правильными, походили друг на друга, в них не было ни одной детали, которая могла бы укрыться. Все эти люди чем-то повторяли друг друга.
А вот у Него были совершенно иные Глаза. Они были то терпимыми, то холодными. То синими, то пронзительно голубыми, то добрыми, то огорченными. Его глаза умели даже кричать. Они словно существовали отдельно от тела, были самостоятельными. Были притягательны, насмешливы, ни одной лукавой искорки в них невозможно было уловить. Все было идеально, словно прорисован каждый пиксель, каждая клеточка имела правильный и нужный размер и цвет, даже вкус. У его глаз был вкус ожидания чего-то большего, он сладкий, но не достаточно, причем недостаточность была эта ровно настолько, что это можно было понять, прочувствовать, ощутить все телом и вдруг осознать, что от обиды на глаза слезы наворачиваются.
Не было никакого волшебства больше, кроме его глаз.
А свои глаза она так и не увидела, ни в зеркалах. Нигде. Они везде казались совершенно прозрачными. А подруга говорила, что у нее зелено-желтые глаза, как у древнего, могучего, мудрого дракона. Он говорил, что у нее глаза цвета бескрайнего моря, переливающегося и блестящего под действием солнечных лучей.
Психолог же и мать не видели ничего.