– Это не сопли, а тесто! Тесто!!! Мама пирожки пекла!
Хохот кружит над двором, как карканье. Наверное, это безобидный хохот, потому что мальчишки ни с чем другим пока не могут сравнить засохшее на штанине тесто, кроме как с соплями.
– Митька-пирожок! Пирожок!
Прозвище моментально приклеилось к тощему и костлявому Митьке. Контрастные прозвища вообще прилипают быстрее и кажутся смешнее тех, что подчеркивают реальные черты. Вон в 5-Б учится кривоногая девчонка по кличке Модель, и все пятиклашки знают, что Модель – это Юлька Повалец из 5-Б, а не какая-то там Наоми Кэмпбел.
Так и Митька стал Пирожком из-за того, что его мать работала пекарем на хлебозаводе, да еще и дома постоянно пекла пирожки и ватрушки.
Он и сейчас помнит картинку в школьном букваре в разделе «Профессии»: «Вот пекарь» – рядом нарисован толстый мужик с усами и батонами в руках, дальше приписка: «А вот дочка пекаря» – и пышная деваха, жующая булку. Все косились на Митьку и хихикали. Соседские ребята еще до школы знали, что мама у Митька – пекарь, а остальные могли догадаться в первый же день занятий: так сильно пахло ванилью и дрожжами от уставшей женщины, притащившей сына за руку на торжественную линейку.
Митька ненавидел мать. Ненавидел за этот запах. За постоянные перешептывания ребят за спиной. За картинку про пекаря в букваре. За то, что отец – по ее словам, моряк дальнего плавания – так ни разу и не вернулся домой за все эти годы. Митька своим детским умом понимал совершенно четко, что отец никогда не любил мать, что родился он зря, напрасно, что все это знают и поэтому хотят задвинуть его в какой-нибудь дальний угол, заслонить мебелью и забыть о его существовании.
Тесно с ребятами в одном дворе. Тесно потому, что есть один, который смеется громче всех и корчит самые ужасные рожи, изображая живот и щеки сына пекаря.
Это Сашка Проханов – Проха. Родители у Прохи – врачи, пахнет от него всегда чем-то дурманно-ментоловым, потому что его гримасы и кривляния мать не переносит без успокоительных капель. А отец только смеется. Главное, чтобы Проха не свалился с высокого забора и не сломал руку, ногу или тазобедренный сустав. Отец Прохи – травматолог, собирать по частям собственного сына ему совсем не хочется, а рожи – это такое, милое, детская забава, кто в детстве не шалил?
Проха в классе за клоуна. Пока нет училки, он всегда выходит на кафедру и будто бы начинает урок. При этом мимика престарелой матроны отражается на его лице в малейших, мельчайших деталях – все умирают со смеху. Потом она еще долго не может успокоить класс, повторяя те же слова, которые только что протяжно завывал Проха:
– Ну, что вы так себя ведеееете? Что вы выкобеееениваетесь? Не вертись, Аниииисимов! Моча в голову бьет? Так выйди, опорожнись и вернись на урок человеком!
Проха сидит не на галерке, а за третьей партой, рядом с троечницей Феоктистовой. То есть, это троечницу Феоктистову прикрепили к нему для усердного списывания, потому что Проха ловок во всем – и в математике, и в английском.
Зато Митька зависает на галерке – с законченными дуриками. Обычно в классе шумно, и слова учителя вообще не долетают до заднего ряда. Мать несколько раз на родительском собрании просила классную пересадить Митьку поближе к доске или даже прикрепить к старательной девочке, но классуха на него уже давно рукой махнула. Митька так и сидит сзади, оглушенный шумом, близоруко щурится на доску и видит, вместо доски, затылок Проханова, аккуратно стриженый над белым воротничком.
– Не садись на пенек, не ешь пирожок!
– Пирожки, пирожки горячие!
Отовсюду летят эти пирожки, словно нет ничего другого на свете, и все вокруг заняты одними пирожками.
– Митька – Пирожок, и на голове у него пирожок! – говорит Проха.
Не пирожок, конечно, просто волосы растрепались, а матери некогда отвести его в парикмахерскую. Вьющаяся копна закрывает глаза, и Митька вообще не видит доску. Да, и ну ее! Все равно уже май, в табель скоро выставят натянутые тройки, а там и лето. А летом можно будет уехать подальше от противной школы и тесного двора – к бабушке, ходить на реку с Женькой и Лешкой, нырять и качаться над водой на ивовых ветках.
– Павленко! Павленко, ты, что, не слышишь? Павленко, к доске! – окрик англичанки дробит мечты на мелкие цветные стеклышки.
Митька понуро поднимается.
– Лохматая башка, дай пирожка! – незамедлительно реагирует Проха.
Если бы у него был отец, англичанка не орала бы так визгливо, а заглядывала бы заискивающе в глаза, как Прохе. И все знали бы, что он нормальный и из нормальной семьи.
У Прохи очень хороший отец, очень. Иногда он даже играет во дворе с ребятами. Митька сказал об этом матери, и она пожала плечами.
– Олег? Так он же молодой совсем. Ясно, что не наигрался еще. Да и работа такая – нужно как-то отвлекаться от костей и кровищи.
Однажды Митька шел за Олегом Юрьевичем, когда тот возвращался из больницы. Дойдя до нарисованных на асфальте классиков, по которым обычно прыгают девчонки, отец Прохи тоже пропрыгал до самого конца. Потом оглянулся, увидел Митьку и подмигнул ему.
И Митька бросился наутек. Знал, что если Олег Юрьевич вдруг заговорит с ним или приблизится, он расплачется и ни слова не сможет произнести из-за слез, а кто-то из ребят обязательно увидит, что Митька опять весь в соплях.
Проха похож на отца, но намного злее. Вот если бы отец Прохи ходил вместо него в школу, тогда никто бы не обзывал и не дразнил Митьку! Может, они даже сидели бы за одной партой.
Тесный двор, а никак не получается остаться в нем один на один с Прохой, чтобы поговорить, всегда орава малышей бегает следом и повторяет за ним все дразнилки и кривлялки.
Нужно просто дождаться лета. Митька проходит мимо ребят, низко опустив голову.
– А с этим мальчиком вы почему не дружите? – слышится вдруг голос Олега Юрьевича.
– А это Пирожок! – фыркает кто-то из мелких.
Папа Прохи идет к нему, и убежать уже не получается. Неловко убегать на глазах у толпы.
– Посмотрите, какой симпатяга! – Олег достает его за руку, словно вылавливает драгоценную жемчужину в ведре с помоями, и подводит к сыну. – Никакой он не Пирожок, а скромный и интеллигентный парень.
– Его мать булки печет! – спорят малыши.
– Правильно. Она всех нас кормит. И мы все должны сказать ей «спасибо» за такие вкусные булки!
Митька стоит с опущенной головой, боясь поднять глаза на Олега Юрьевича. Стесняется, краснеет, и от этого стесняется еще больше.
– Ну, чего ты? Я тоже был таким робким мальчишкой, всегда мне убежать хотелось. И сейчас часто снится, что выпрыгиваю из окна в сад, выскакиваю на улицу и бегу. И убегаю. От всего убегаю. И это самые счастливые сны. Но в жизни так не получается. В жизни нельзя убегать, парень.
Малыши уже не слушают, им не интересно, их тянет играть в прятки. В тесном дворике остаются только Проха, его отец и Митька.
– Я вот в школу пойду, скажу, чтобы с нового учебного года вас вместе посадили, и подстричься тебе надо, и что ты щуришься все время? Плохо видишь? Завтра же отведу тебя к окулисту – пусть очки выпишет.
– Тогда меня еще и Очкариком дразнить будут.
– Это ничего. Ерунда какая! – Олег Юрьевич смеется. – Мне бы ваши проблемы, ребята! Давай, приходи сейчас к нам обедать. Только маму предупреди, чтобы не волновалась.
Дома мать суетливо собирает в пакет пирожки.
– Передай, передай вот дяде Олегу. И поблагодари его. Поблагодари, сынок.
– Да не пойду я никуда! – он отшвыривает пакет, и пирожки катятся по полу, подпрыгивая, как мячики. Приторно пахнет ванилью.
Снова Митька сидит у окна и мечтает убежать далеко и навсегда.