У него тихое имя Тихон. Сам тихий, спокойный, со всеми соглашается. Работает шаляй-валяй, худо-бедно, что успевает – делает, что не успевает – завтра ещё день.
Как-то прихожу на работу, прорабка открыта: пропал телефон и электропечки. Кому пропажу оплачивать? Естественно мне. Не откладывая в долгий ящик, решила провести личное расследование. Прорабка открыта родным ключом без взлома и царапин, значит это сделал кто-то свой. При беглом осмотре под скамьёй найден паспорт Тимошкина Тихона Васильевича. Я пошла по жильцам дома, к которому мы меняем теплотрассу. Бабушки-подглядушки утверждают, что в полдвенадцатого ночи видели человека, который грузил на санки электропечки и опознали, по фотографии с паспорта, Тихона. Об этом же говорят следы, оставленные на снегу и сравненные с сапогами Тимошкина. Записав показания и написав заявление в милицию, я села на КрАЗ, посадила двух рабочих в МАЗ и мы поехали к Тихону домой.
Тихон спит пьяный. На полу телефонный аппарат из прорабки. Сестра Тихона рассказала, как ночью Тиша привёз на санках электропечки для соседа дяди Паши и, не откладывая в долгий ящик, сменял на выпивку. Я к дяде Паше. Вот и печки. Дядя Паша, видя за моей спиной двух амбалов, написал, что выменял электропечки на водку.
Забрав печки и взяв под белы ручки Тихона, рабочие погрузили всё в КрАЗ. Мы с шофёром Лёхой в милицию, рабочие на объект.
Первый, кого я встретила в милиции, Сенька Кузовков, с ним мы росли в одном дворе. Вспомнили детство, потом я объяснила цель визита.
– Вот показания свидетелей, вот вещественные доказательства, вот заявление, вот преступник. Открывай дело, бери опергруппу, езжай на место преступления, сверяй следы, бери отпечатки пальцев, закрывай дело! Тебе хорошо и мне хорошо.
– Говоришь, работаешь мастером? – Сенька не торопится открывать дело. – Подкинь машину гравия? Надо дорожку в саду посыпать.
– Пиши заявление, оплати через бухгалтерию, сделаем.
– Зачем нам бюрократия? Давай без бухгалтерии.
– Давай, без давай! Чем тогда ты отличаешься от дяди Паши, я от Тихона?
– Не сердись. Разберемся. Где говоришь твой ворюга?
***
На следующий день в обед, когда я дремала, положив голову на скрещенные руки на стол, кто-то тихо вошел в прорабку. Не поднимая голову, я приоткрыла глаза. Тихон.
– Жаль, лейтенант запретил тебя трогать, – шепнул он и испарился. Пригрезилось, решила я и закрыла глаза.
Прошло два дня. Я поехала по делам в управление капстроительства. Вернулись быстро: куратору потребовалось дополнительные схемы.
Подъезжаем к объекту, вагон рабочих в дыму. Пожар?! Выскочив из машины, бегу к вагончику, меня обгоняет Лёха с монтировкой в руках. Слышен крик, стук. Внутри люди? Я к дверям. Дверь заперта на винтовой замок, под ней пылают ветки, промасленная ветошь. Окна закрыты железными ставнями. Вокруг вагончика обрубки опалубки, деревянный мусор. Всё пылает. Поджог!!! Удары изнутри. С наружной стороны пытается пробить стену Лёха. В бульдозере есть огнетушитель, но бульдозер заперт. Беру палку, разбиваю окно, поливаю пеной пламя. Совместными усилиями пробили дыру, слава богу, вагончик деревянный, внутри среди прочих инструментов бригадир обнаружил топор. Бригадир хватает губами грязный снег.
– Там баба Груша, – хрипит Ложкин. – Она не пролезет.
Бригадир топориком, Лёха монтировкой расширяют дыру. Остальные поливают пламя огнетушителями. Один взяли в трубоукладчике, второй в прорабке. Дыра, слон пролезет. Лёха ныряет в дыру. Показывается его копченная физиономия:
– Она без сознания, дыма наглоталась. Я её поднять не могу.
– Шурка, давай Лёхе в помощь, – командует бригадир. Баба Груша снаружи.
Отдохнув от стресса, перевязываю руку. Я её распорола, когда доставала огнетушитель. В прорабку входит Лёха:
– Слышь, мастер, пожар – дело рук Тихона. В обед он заходил к рабочим, поклонился:
– Простите, люди добрые, если что не так, и прощайте. – Работяги прикалываться, мол, пить меньше надо. И не услышали, как Тихон их запер.
Недобинтовав рану, несусь в милицию:
– Гад, – трясу Кузовкого за грудки. – Почему Тимошкина выпустил?
– Успокойтесь, гражданочка. За рукоприкладство к сотруднику милиции можно загреметь в КПЗ (камера предварительного заключения). – Официально отвечает Сенька. – Нет оснований к задержанию. Неизвестно как получены показания, с применением силы или Вы заставили рабочих: они Ваши подчиненные. – От такой наглости я онемела. Кузовков продолжает. – Не поздно всё изменить, но теперь мне требуется машина бетона и рабочие для разгрузки. Ещё ЗИЛок в деревню смотаться за картошкой…– Не отвечая, я направилась к двери, вслед услышала, – Спасибо бы сказала, что с тобой ничего не произошло, подруга детства…
***
– Успокойся, – гладит меня по голове Матвей Абрамович начальник участка. – У начальника управления связи, посадим твоего Тихона.
В среду ко мне подошёл дядя с квадратным подбородком и отчеканил:
– Вы мастер Кашигина? Я от начальника управления. Вам письмо. – Он протянул листок, где напечатано: «Блоки фундаментные – 8 штук (погрузить); Кран колёсник на 2 дня. Гравий – 3 куба; Цемент – 2 мешка; 3 рабочих на неделю».
– Это что? – Обалдела я. – Откуда мне знать, что Вы от Николая Степановича? Где бухгалтерские накладные? Кто Вы?
– Не имею полномочий назвать себя. Вы заинтересованы, чтобы Тимошкина посадили? – Я кивнула. – Услуга за услугу.
– Какая услуга? Он чуть людей заживо не сжёг! – Лицо собеседника окаменело.
– Честь имею! – Дядя повернулся спиной и, печатая шаг, удалился.
– Никакой чести Вы не имеете… – Бросила я ему в квадратную спину.
На следующее утро Матвей Абрамович отозвал меня в сторону:
– После обеда чтоб духу твоего на объекте не было. Увезут блоки и цемент. – Не дав опомниться, продолжил. – Ты должна предоставить начальству объяснительную, куда блоки делись. Придумай что-нибудь достоверное, но имя Николая Степановича не упоминай. Тебя лишат тринадцатой зарплаты. В начале года деньги вернут! Насчёт крана, гравия и рабочих я распорядился.
***
Блоки погрузили, увезли. Меня наказали за халатное отношение к должностным обязанностям. В первом квартале мне выплатили премию за введение передовых методов производства, хотя я ничего не вводила. Все довольны, кроме Сеньки Кузовкова, который остался на бобах, и Тимошкина, его посадили на длительный срок.
Я думаю, «стоила ли овчинка выделки»? Бог бы с теми печками и телефоном.