Злая собака.
Поленьке снилось, что огромная собака вцепилась зубами в её руку. Было больно и страшно. Она пыталась звать на помощь дедушку, но вместо слов вырывались мычание и нечленораздельные звуки. Она будто онемела от страха.
—Просыпайся уже, леженка, всю службу проспишь! — бабка Лизавета немилосердно трясла её за плечо, вцепившись как клешнями в её руку.
Поленьке очень хотелось спать, глаза слипались и не хотели открываться, но она, безропотно, сползла с тёплой кровати и, путаясь в длинных рукавах балахона, стала торопливо напяливать на себя платье. Подвязав по - бабски чёрный платок, Поленька застыла, ожидая следующих приказаний. Бабка была строга, и сердить лишний раз её девочка не хотела. За перегородкой неспокойно спал дедушка, было слышно его тяжелое дыханье, будто хлюпал закипающий чайник. Кукушка на стене задорно прокуковала половину пятого. Громко хлопнув дверью, бабушка шагнула из подъезда в холод и темноту, внучка послушно следовала за ней. Поленька зябла, опасаясь гнева бабки, она второпях не пододела теплое белье.
Город будто вымер, где-то тявкал дворовый пёс, демонстративно исполняя собачий долг. Темнота, как морская пучина, поглотила странниц в свою огромную пасть, не поперхнувшись. Лизавета, невзирая на грузное тело и хронический полиартрит, сразу припустила со скоростью голодной дворняги.
—Бабушка, а почему мы идём пешком? Ведь на автобусе быстрее, и там тепло? — спросила Поленька.
—В церковь принято ходить пешком, хоть пять километров, хоть пятьдесят, — назидательно сказала Лизавета. — Идущий пешком в храм получает благодать божью.
Поленька не знала, что такая благодать, но поверила бабушке, что это должно быть что-то хорошее и тёплое, как одеяло, куда ей сейчас хотелось нырнуть больше всего на свете, и смиренно пошагала за обещанным подарком.
Городские автобусы мирно спали в своих гаражах, не торопясь облегчить жизнь ночных скитальцев. Город будто провалился в темноту, только на улице Красной одиноко мигал фонарь, как гигантский глаз циклопа. Дорога казалась девочке бесконечно длинной, но она привычно топала за бабушкой, чтобы не вызвать очередную серию ругательств на свою голову. Ноги Поленьки путались и спотыкались о камни и кочки, одежда была велика не по размеру, и девочка растянулась пару раз прямо на дороге, но быстро поднималась и молча, почти бегом семенила мелкими шажками за бабкой, торопившейся на утреннюю службу в храм.
—Шевели ногами, флегма!— подгоняла бабка.
Они преодолели пешком почти четыре километра. Храм прятался в городском парке, казавшимся Поленьке огромным лесом. Наступало утро. Осенив себя крестом и поклонившись, ранние пташки вошли в храм, названный в честь Архистратига Михаила. Вот уже более тысячи лет Архангел Михаил является покровителем земли Русской.
Церковь уже была полна прихожан, в основном женщин и старух. На фоне замшелых старушенций, как живые цветки среди засохших гербариев виднелись детские головы. Бабка, стараясь протиснуться ближе к батюшке, грубо тащила Поленьку за собой. Началось утреннее богослужение. Священник с хиленькой бородкой начал молебен с утренней молитвы. Отец Никодим обращался к Господу хорошо поставленным голосом: «К Тебе, Владыко Человеколюбче, от сна возстав прибегаю, и на дела твоя подвизаюся милосердием Твоем …».
Бабы чинно стояли, скорбно поджав губы и замерев в благоговейной тишине в ожидания снисхождения божьей благодати. Поленька тщетно пыталась разглядеть батюшку, но плотный забор из спин и задов прихожан полностью закрывал от девочки происходящее.
—Бабушка, мне ничего не видно, — захныкала девочка.
—Видишь—не видишь, главное присутствие и молитва в душе, — наставляла Лизавета внучку.— Храм — это дом молитвы и обитель Всевышнего. Посему следует являться туда и держать себя чинно, благоговейно и в молитвенном настроении.
Лизавета жила этими моментами, её слух наслаждался методичной речью батюшки, усыпляющей разум, в божьем доме все суетные мысли и повседневные заботы моментально улетучивались. В такие минуты старая женщина забывала о больных ногах, об отдышке, мучавших её вот уже несколько лет. Церковь была для неё местом отдохновения и обновления сил, как телесных, так и душевных. В последнее время на душе у Лизаветы не было покоя. Старуха усердно повторяла молитву, исступлённо крестясь и отбивая поклоны, будто забивая головой железнодорожные сваи. Ей было о чём просить бога: проклятущая астма пожирает изнутри тело её благоверного супруга, дочь-безбожница, меняет мужчин, как перчатки.
Поленька изо всех сил старалась повторять молитву за отцом Никодимом, медово- приторный запах свечей проникал во все внутренности и вызывал тошноту, в голове странно гудело, будто там поселился церковный хор и исполнял Всенощную.
—Бабушка, у меня в голове колокола гудят, — тихо прошептала девочка, дёргая бабку Елизавету за подол.
—Прикуси язык, балоболка, — оборвала её на полуслове строгая блюстительница канонов.— В Божьем храме, поди, стоишь!
Перед глазами Поленьки стали плавно качаться образа, фигура отца Никодима заколыхалась, задвигалась. Полина тихо качнулась и почти беззвучно завалилась вбок. Сзади стоящие старушки в чёрных уборах зашикали и зашептались, как всполошенная стая весенних грачей.
—Захаровна, глянь, что с твоей девкой делается!?
Бабка недовольно прервала молитву, увидев распластавшуюся на полу внучку. Это было уже не в первый раз, Полина часто грохалась в обморок посреди службы.
—Заморыш!— тихо ругаясь, Лизавета выволокла бездыханное тело внучки во двор церкви. — Федосовское семя!
Холодный свежий воздух вдохнул в девочку жизнь, бледные щёки подёрнул едва заметный румянец, будто невидимый художник мазнул волшебной кисточкой щёки больной. Она заморгала и приоткрыла глаза.
—Баба Лиза, где я?
—Где-где?! В Караганде! Тоже мне принцесса малиновская, не можешь толком службу отстоять,— немилосердно бранилась бабка. — Рыбья кровь!
Маленькая сухонькая старушка увязалась за Лизаветой, достала из кармана таблетку, красного цвета и протянула девочке:
—На, миленькая, проглоти, она от обмороков помогает.
—Не забывай осенять священным крестом снадобье, — цедила сквозь зубы бабушка, многозначительно тряся указательным перстом перед носом внучки. — Всё должно быть осенено крестом.
Поленька, сидя на деревянном крыльце храма, безропотно проглотила пилюлю, предварительно перекрестив таблетку. Огромные глаза внучки смотрели на бабку с мольбой и надеждой.
—Бабушка, я домой хочу.
— Не сахарная, поди, не растаешь! — ворчала бабушка. — Жди меня здесь, я скоро вернусь! Уходить из церкви не положено до окончания богослужения.
Лизавета строго соблюдала церковный устав, для неё не было ничего превыше молитвы и службы. Оставив пятилетнюю внучку во дворе церкви, старуха вновь протиснулась в Божий Храм и упорно отстояла утреню до конца.
продолжение http://www.proza.ru/2011/02/11/599