из серии Сказания
нечеловеческих цивилизаций
1. ПИСЬМО
Зима кружила метель за окном, а печь, раздувая покрасневшие щёки дула теплом во все углы избы и по стенам, где нанизаны на нити грибы знатные сушенные суженые продаже в городе Дубки. Старик Барсук задумчиво смотрел в отмытое теплом окно на заснеженный лес, оледеневшую речку и давным-давно пустой огород старого друга Енота. Вот ведь принесла сорока на хвосте весточку, что мол жив друг то. Ни в морях – океанах не утонул и на горах вершинах не споткнулся. Он всегда был проворней и сноровистей Барсука. Раз как то мальчишками ещё в лесу за Гремучим Холмом повстречали они Волка. Постарше их был и забияка жуткий. Барсук тогда покрепче друга был – первым в драку пошёл. И получил, как и положено, по первое число. А друг посноровистей был, корягу ухватил и так Волка отделал, что он и по сей день ту драку помнит.
Да Енот надёжный друг был, только вот непоседа. Ну, это ладно. Но вот же, говорят, остепенился, даже вроде знак степенности своей получил и на месте осел, и огород снова завёл, но почему же не дома, а некстати в каком то штате Мене сота. Тебе сота, а мне и полсота хватило бы. Обидно Барсуку и за себя и за свой край. Земли не меряно. Ну, хоть до самых болот огород разводи. Да и почему же весть о том американском огороде на сорочьем хвосте принесена, а не письмом с почты. В школе то, небось, вместе учились и неплохо.
Енот тот даже получше. Зато он - Барсук лес лучше знал. И лес его зато баловал и грибами и ягодами и, грех жаловаться, отменным здоровьем. Вон уже внуки в школу пошли, а ему Барсуку любые холмы горы нипочём, что пешком, что на лыжах.
А зима за окном тем временем успокоилась, разнежилась, заискрилась под северным солнцем. Малышня на улицу тут же выскочила. Снежки да салки догонялки и всяки прыгалки – скакалки.
«Схожу на почту» - подумал Барсук. «Новый год близко, а друг хоть и скуп на письма, но к Новому году всегда длинные письма писал. Интересные, – хоть географию по ним учи. Последнее время, правда, коротко стал писать. Зрением ослабел. А прошлым годом и вовсе телеграмму прислал. Но чтоб совсем не написать – не было ещё такого»
Вышел Барсук из избы. Огляделся и буркнул себе
«Ишь ты как тропинку к калитке замело и сарайчик, где сохли дерева для зимних изделий-рукоделий, вовсе снеговую шляпу на самые глаза-окошки надвинул. Да на лыжах тут сподручнее будет».
Деревня Гвозди она вся вдоль речки стоит, по ней - по речке и зимняя дорога. Барсук и побежал, лыжи - самоделы как птицы несут. Так до почты мимо сугробов и ребятни и добежал. Вошёл внутрь, отряхнул снег, лыжи в угол поставил. И к Удоду. Удод почтальон –начальник на него не глянул, клювом пишущую машинку долбит – телеграммы, значит, передаёт, занят мол.
Удод в деревне самый большой умник. Летал, бывал. Газеты центральные читал. Местные то редко в газеты заглядывают, да и то разве что в «Листьев ньюс» новомодную, для непоседливого молодняка писанную.
- Писем мне нет? А?
Удод скривобочив голову одним глазом подозрительно посмотрел на Барсука. И опять молча долбанул по клавише.
Барсук начал сердится.
- Здрасте вам, так ты меня первый раз видишь?
Вон в глазу-то твоём блестящем конверт серебряный отражается, мне небось.
Обидно это слушать Удоду. И за что везёт деревенщине этой не бывалой, не леталой нигде.
Много лет назад уже этот червячок зависти не в клюве завёлся. Скрипка вещь неслыханно дорогая. А Енот возьми и пришли Барсуку этакую сказочную скрипку из Тарнеголландии или даже из самого знаменитого скрипачами Барвазанта. Оно, правда – Барсук недолго на ней пиликать проучился. Сломал её аккуратнейшим образом. Кто б может и обрадовался, а Удоду от того вдвойне обидно стало. Эту скрипку продай так не только что новую почту построить бы можно, но и школу новую. А то ведь стоит начальная печальная на всех ветрах качальная.
- Погоди,- строго сказал Удод.- Телеграммы отстучу и тогда выдам тебе по всей форме.
- Это по какой такой форме? – возмутился Барсук. – То же не вещь какая дорогая, а письмо.
- То-то и оно, что вещь и дорогая и опасная.
Барсук от таких слов немного заробел. Как то раз Енот из стран закордонных, для здешних мест упырями заколдованных прислал отличный инструмент для работы по дереву. Кровушки из него за этот инструмент попили изрядно начальники - правакачальники. Но зубки их обломились об то, что прост Барсук и всем известен и узоры изразцы его по дереву опять же всем известны.
- Не пугай Удод – начальник, времена изменились.
- Не пугаю я, а просто за дорогую вещь и расписка положена и выписка.
Удод вздохнул, сунул клюв в свои книги записные и указал
- Тут и распишись.
- За какие такие грехи?
- За билет в Америку, лесная твоя голова. Енот приглашает и всё оплачено. Песню с тебя за такое дело.
Барсук растерянно посмотрел на Удода.
Никто ж в деревне не знал, что он простой деревенщина Барсук да и песни пишет. Выходит - письма его, одному Еноту предназначенные, читает Удод письмоначальник.
Удод, увидев как зачесались лапы у Барсука, отпрянул подальше. А Барсук приготовился изъязвить вредоносца самыми ядовитыми стихами.
Но в этот миг на почту вошёл Волк, а начать скандал на глазах старого недруга и скандалиста? Ну, нет! Барсук схватил лыжи, шагнул за порог и сердито хлопнул дверью.
Но сердитость в сердце его недолго держалась. Погода улыбается солнцем, да и письмо сверкает зимней сказкой. Так что, выйдя из почты и надев лыжи, повеселел Барсук.
Дорогой подарок это тебе и честь и лесть. Вместо язвительных строк на него другой стих набежал. Он и пошёл к себе, размахивая набегающими рифмами. Сам про себя балладу придумывать начал.
В деревне Гвозди жил Барсук
Он собирал грибы вокруг.
Потом солил, мариновал,
Сам ел и многих угощал
И в город рядышком,
в Дубки,
Вёз продавать свои грибки.
Нигде он дальше не бывал.
Вот так он жил да поживал.
Хорошо песню про самого себя петь - ничего выдумывать не надо. Вот и бегут слова как лыжи по знакомой лыжне.
Весёлый вид убегающего по речке Барсука злил и Волка и Удода, но каждого со своей стороны.
Удод тот не хотел славу Бурсука раздувать. А Волку деньга шальная мерещилась. Серебреный конверт в барсучьей лапе дразнился между ними. Лишь когда Барсук скрылся за сугробом на берегу речки Бульдоги. Удод и Волк обратили внимание друг на друга.
Волк, щеголяя в новом полушубки из овчины, изворотливо завёл разговор с Удодом.
- Разбогател Барсук, а Удод, пугало ему в огород купить хватит. А может он, контра, – хочет контрабас себе купить?
Удод не стал вертеть клювом, а прямо буркнул.
- Да нет там денег. Билет в Америку и всё.
- А, - лениво сказал Волк и вальяжно вывалился за дверь почты.
Барсук мелькнул вдали у поворота речки. Но его не догнать. Снег глубок, а Барсук на лыжах.
- Ах, как много выпало снегу
Да как же когти рвать по утру, -
запел палёный волк словами Краснодревого. – А когти драть от грехов своих подальше оно в самый раз было б, тем паче в Америку. Ну, плёво, разберусь с ним по дороге в Дубки. Другой то дороги отсюда никуда нет, а уж в Америку тем наипаче. А что? И двинет в Америку господин Бар Сук и что ж, что волк по национальности. Все равны, ведь эта самая долойкратия у нас.
А Барсук бежал, как летел, и солнце серединное на небе улыбалось и сказание о самом себе вроде как само слагалось.
Совсем иначе жил Енот.
Давно, свой бросив огород,
Махнул друзьям и в поезд сел,
По миру ездил, плыл, летел.
Увидел много разных стран
Вершины гор и океан.
Барсук по другу всё скучал.
Всё реже письма получал.
И всё возил свои грибки
Не дальше города Дубки.
И вот случайно слышал кто-то,
Что нынче в штате Миннесота
Живёт и здравствует Енот.
Мол, даже снова огород
Себе завёл под старость лет,
И Барсуку он шлёт привет.
Барсук сказал: «Ну что ж ты, друг,
Я жду письма из первых рук»
И верно, скоро, в январе
Письмо явилось. В серебре
Конверт со штампами лежал.
Старик Барсук слегка дрожал,
Когда он с почты нёс домой
Письмо вдоль речки голубой,
Где гуси, лапками по льду
Скользя, играли в чехарду.
Их крыльев беззаботный взмах.
Сверкал в снежинках. В облаках
Плясало солнце танец свой,
Когда Барсук бежал домой.
И луч в окно ему блеснул,
Когда письмо читать на стул,
Волнуясь, сел старик Барсук.
Кто знает - что там пишет друг?
На самом деле, если посмотреть внимательно, в окно блеснул не луч, а чей-то любопытный глаз, пока Барсук записывал в секретную тетрадь своё новое сочинение.
Такие подарки, если может кто и не знает, большое вдохновение приносят. А такого большого, пожалуй, и не было никогда.
Вот и пообедали строчки.
А в том письме писал Енот,
Что Барсука он в гости ждёт.
И до Америки билет
Лежал с картинкой на просвет.
Барсук немного покряхтел.
Увидеть друга он хотел,
Но страшно ехать, плыть, лететь.
Тут надо ж многое уметь.
И как сказать - куда иду?
Ведь там кругом «Хау ду ю ду».
Потом решил: « А, пропадать!
Ну, как в гостях не побывать?»
Порасспросил таких, сяких,
Собрал пожитки и в Дубки.
Так оно и стало - как он написал. Солидный мерин Мохноног взялся довести его пожитки до города Дубки почти бесплатно, потому что попутно. А сам то Барсук рядом на лыжах бежал. Отставал, конечно потихоньку. Срезая путь на поворотах реки, снова догонял Мохнонога трусившего по льду речки Бульдоги, а потом опять отставал. Волк бежал неподалёку примериваясь где б ему Барсука прихватить. Но, как говорится: «красть так всласть». Груз Мохнонога тоже вызывал настойчивое слюноотделение. Но не в смысле сожрать. Деньги! Смыться в Америку желательно при деньгах, а груз лошадиный всегда денег стоит на Торговой то площади Синеводска.
Жалко Мохнонога, придётся за так просто убить. Свидетель жить не должен.
Н с лошадиной силой надо всё тонко продумать, ну не тащить же весь груз потом на себе. Так что «беги коняга беги». Пока.
Дураки думают - прост Волк, только и силы, что зубами щёлк. Ан нет, едрить раскудрыть, нашёл пару кабанов потупее и пожаднее, напел им, что вот ещё во времена смет и сметаны внеплановой коты-скорняки, а по делу цеховики, богатства свои внесметные тут зарыли, прямо под корни сосен двух. А тех котов свой же брат Василий Кот замёл. Это же он по народному Василий, а по паспорту Бази Левс. Слышите Лев-с. Так и слышится царь, ну не царь так правитель. До урядник сельского долез, но хвост трубой выше торчит. Как кого поймает, так ему награды и чин повыше светит ясным солнышком.
Ага, сзади хрястнуло о землю сосной поваленной. Ну Капа Кабан теперь и твоя очередь, не подведи Волка, зря я что ли там цельный доллар зарыл и про центы не забыл. Хорошо б на голову Барсука упала. Тогда чего, - всё шито в корыто – стихийное бедствие. А со стихии чё возьмёшь. И, опять же, мысль тут есть. Волчья, чья ж ещё. Корень забавный и сук мордастый аккурат под сосной уложен. Слаб Барсук на такие то штуки. Непременно станет и задумается. Тут ведь и тяжко несть и жалко бросить. Кому? Ему - Барсуку, ну не Волку же с деревягами баловаться.
Барсук тем временем бежал по средней полосе хорошо накатанной лыжни. Свежевыпавший снежок вплетал свой лёгкий скрип в хор скрипов и шелестов соснового леса. Лыжня убегала назад под его самодельными лыжами, а душа Барсука улетала далеко вперёд и по началу мимо всхрапов и хрюков мощного хряка Капы, который всё злее подкапывался под сосну. Потом эти фальшивые ноты, тиранившие привычную музыку леса, сдёрнули воспарившую душу из поднебесья и заставили Барсука остановиться.
- Какому очумелому кабану вздумалось искать желуди в сосновом лесу, да ещё и в январе? – сам себя спросил Барсук.
И вдруг возникла ещё одна мелодия леса. О чём –то писклявыми голосками спорили два бельчонка.
Всё это вместе показалось Барсуку явлением удивительным и странным. Он даже на мгновение забыл только что кружившую голову песню странствий. И в этом забытьи Барсук кинулся к этим странностям и оказался именно там -под сосной, уже певшей хриплую и скрипучую предсмертную песню.
- Пора Бёлк! – разобрал, наконец, слова Барсук.
- А полететь, Белк. Сосна нас катапульнёт.
- Опасно и глупо, Бёлк, прыгай.
Барсук уже сообразил - о чём болтают бельчата и рванулся вперёд, но лыжи с маху наткнулись на корягу. Барсук упал на колено и уже слышал, как, нехотя, но неотвратимо валится на него сосна. Он успел только поднять голову и увидеть коварную улыбку старого недруга. Но странно, очень странно поступила эта сосна. Ветки воткнулись в снег слева, справа и сзади, а ствол даже не коснулся согнутой спины Барсука.
Волк кинулся на Барсука сразу. Прокусить глотку и сорвать заплечную суму надо быстрее, чем Барсук вылезет из-под сосны. Кабан обозлённый добьёт того, кто попадётся первым. Барсук и попадётся, и Капа кабан тоже попадётся на убийстве, а Волк, в край случае, в свидетели пойдёт. Вот оно как гладко у волка продумано.
Но нашёлся приступочек и на этой гладкости. Нашёлся некто, кому подлость Волка, оказалась ясна как синяя молния, пронзившая его вскипевший в ярости мозг. Маленький бельчонок летевший чуть повыше падающей сосны спланировал так как умеют только летяги, но не подальше от опасности а прямо на неё, на загривок волка.
У старого Волка шея и смолоду не сильно подвижная к старости закостенела навовсе. Он клацнул зубами у самого хвоста отважного бельчонка и дико завертелся. Барсук, кряхтя, выбрался из своей живой деревянной клетки и услышал писк второго бельчонка. Его, в наказание за нахальство, сосна схватила колючей лапой за хвост. Барсук разжал ветки и бельчонок, крикнув «спасибо» тут же взлетел на спину Волка,
как наездник на коня.
Волк завертелся как волчок, и в какой-то момент один из бельчат пискнул
- Прыжок.
Бельчата исчезли вершинах сосен, а
Барсук, заглядевшийся на этот цирк, оказался один на один с очень сильно обозлённым Волком.
Драка стала неизбежной. У Барсука сердце укатилось в страшную тоску. Не в том ужас, что жизнь пропала, так ещё может и нет, ещё не известно кто тут кого. Пропала, может быть, последняя встреча с другом и песня странствий, задушенная такой судьбой, погибла.
Но Волк вдруг стала серее серого и прыгнул куда-то далеко в сторону. А мимо Барсука удивлённого таким поворотом событий, промчался разъярённый Капа кабан. Ну это ещё можно было как-то понять, но что совсем невозможно понять – на спине кабана висела бельчонка, девчоночьим голосом верещавшая что-то в кабанье ухо.
Барсук секунду постоял, глядя вслед взвихрившейся снежной пыли, и, стряхнув одурь, побежал по лыжне догонять за поворотом Мохнонога.
В Дубки к снегоходу они не опоздали. Странное дело, они пришли раньше собственного времени ровно настолько насколько Волк задержал Барсука.
Очень может быть, что волчий запах прибавил прыти ногам не только Барсука.
Влез Барсук в длинное нутро снегохода. Уселся, огляделся. Рядом дремали два ёжика, дальше сидел, опустив уши невесёлый заяц, а ещё дальше вальяжный брюнет с проседью – лис.
Немного погодя, снегоход побежал, чуть покачиваясь как восьмирукий лыжник на восьми ногах. Как ни крути, а он топтобусу родня.
Барсук уселся на скамейку поудобнее, тетрадь на коленки положил и взялся набегавшие строчки записывать.
Оттуда местный снегоход
Его повёз до «Синих Вод»,
Где поезд «Белая Сова»
Бывал в неделю раза два.
ДеревнЯ, она почему деревнЯ, да потому что деревянная вся. Дубки так тоже почти деревнЯ. Каменных то всего три дома, да десяток под железной крышей.
Синие Воды - город не чета Дубкам. Там, как сказано ему - домов каменных улицы целые.
Да ведь не оглянешься, как быстро доедешь. А тут вопрос невыясненный есть. Надо у соседей поспрашивать. Видно ж, - бывалые.
А снегоход уже по озеру Синьга бежит.
- Сосед, - обратился он к ежу. – Я в городе не бывал не разу. А устал и промёрз. Мне б на печи отлежаться. И где ж мне найти печь в городе том?
Вопрос о ночлеге Барсук уже обсуждал в пути с Мохноногом. Тот сказал
- Есть на то постоялый двор. Он хоть и зовётся "постоялый" и спать оно можно и стоя, но там и лечь можно. Да не на пол мёрзлый об эту пору, а на подстилку сена. Его и пожевать душистое да не спеша - удовольствие большое.
- Можно сказать, обед в постель, - уразумел Барсук.- Летом так и я на сеновале уснул бы, но на дворе она ж зима и к печке просится сама.
На это конь сказать ничего не смог. Сам ведь тоже - простак деревенский. Вот потому то и выбрал Барсук ежа, на вид поумнее, и спросил про печь. А тот в шутку ударился.
- Печь, это чтобы что – то печь, - с видом глубокомысленным ответил. - А чтоб отлежаться, кровать надобна.
- А кровать – это чтоб накрывать, - в тон ему ответил Барсук с серьёзным деревенским видом. - А мне бы согреться. Не молод ведь, а заболеть ну никак мне нельзя.
Грустный заяц улыбнулся:
- Так вам в гостиницу нужно хорошую.
А вальяжный лис добавил:
- Ну и рюмочку чего для согрева. При хорошем закусе.
Барсук эту историю про печь в своём дневнике записал так:
Там казус вышел небольшой.
Чтоб с этой встретится «Совой»,
Две ночи где-то надо спать.
Тут, если б просто взять кровать.
Но на дворе скрипит зима
И к печке просится сама.
Он всех спросил:
- Где взять мне печь,
Чтоб на неё поспать прилечь.
Смеялись зайцы и ежи:
- Ещё про что-нибудь скажи.
- Тебе куда поставить печь?
- Ах, не о том ведёшь ты речь.
Вон там гостиница стоит.
Туда иди, там стол накрыт.
И там постелена постель
Белее, чем снега в метель.
- Но я же в гости не сюда?
- А это вовсе не беда.
В кармане деньги если есть,
Покой уют тебе и честь.
Гостиниц оказалось две. Ослик, который довёз его пожитки на Гостиничную Площадь, совет - какая лучше давать отказался.
- Не ослиное это дело советы давать, - скромно сказал он. И стоял на этом твёрдо. Ну, как положено крепкому ослу о четырёх ногах.
Барсук выбрал « У Мышкиса», решив, что « У Кошкиса» оно дороже будет. С той мыслью и зашёл.
Там печку попросил опять,
Хоть был согласен на кровать.
Две мышки в фартучках «хи-хис»
Ему сказали:
- Вас на бис
на сцену можно выпускать.
Зал будет со смеху рыдать.
Барсук лишь лапою махнул
И сел с усталости на стул.
- Мне с вами спорить не охота.
Вот гляньте, еду в Миннесоту.
И показал им на просвет
Свой до Америки Билет.
Одна сказала:
- Там в метель
не печь просите, а отель.
- Учил я - там, когда иду,
Всем говорить «Хау ду ю ду».
Спасибо, внучки, за «отель»,
Авось сгодится где, в метель.
Ещё сказали мне «Хау мач»
Сказать я должен всем, хоть плачь.
Когда чего-то захочу.
Вот так на старости учусь.
Это он так записал, но на самом деле мышки изысканно вежливо провели его в отведённую комнату с банькой сбоку, едва увидев билет до штата Менисота. И показал он им его не бахвальства ради, а как залог, потому что денег у него пока что не было. Кто ж это деньги из семейства везёт. Барсоня такого бы и не поняла даже. Они ж в деревне не на дереве растут и вообще вещь редкая. Нынче, говорят, грибки - валюта. В Дубках, ясное дело, ни какой валюты нет и цены деревенские. Иное дело здесь.
Ночь то он отлежится, а с утра отыщет, где б их выгодно продать. И ещё пару вещей привёз на продажу. Ну, рукомесло свое всякое. Дома тому рукомеслу, может, и нет никакой цены, а в городе очень даже есть.
С утра скупое зимнее солнце расщедрилось да так, что свежий снежок засверкал алмазами. Барсук улыбнулся и огляделся. У кого бы спросить – где она тут Торговая, значит, площадь. И, вот здорово! Вчерашний ослик явился перед гостиницей на заработок свой.
- Ося, вы не скажите мне – где тут в городе Торговая площадь? – вежливо спросил Барсук.
- Я разве говорильщик? Я возильщик. Садись, подвезу.
- Оно бы да и в самый раз, но денег то пока нет у меня.
- Но тогда, пока, не зачем туда и ездить. Не дитя, чтоб просто поглазеть.
- А я и не покупать, а продавать намерен.
- А, - обрадовался Ося. – Тогда в кредит поедем.
- Это как? – спросил Барсук, про слово которое в первый раз и услышал.
Ослик, прикрыл глаза длинными ресницами, чтоб клиент смешинки не заметил, да и не обиделся и вежливо сказал:
- Каждому видно, что вы солидный и честный Барсук. Заплатите за всё, когда обратно поедем.