Крещенские морозы были лютыми, как постановление правительства об очередном повышении цен. И такими же предсказуемыми. От холодного пронизывающего ветра не спасали ни шубы, ни шапки. При каждом вдохе ноздри слипались и нехотя, с легким щелчком разлипались, чтобы тут же вновь перекрыть доступ леденящему потоку воздуха. Ресницы от налипшего льда мелодично позванивали, а пушистые от инея белые брови делали пешеходов похожими на пингвинов. Само солнце зябко куталось в тулуп из облаков.
Но все это было на улице. В квартире батареи отопления гнали экваториальную жару. Пенсионер Волозов сидел в трусах и майке и смотрел телевизор. На экране мелькали места, где слово снег было столь же непонятным, как для пенсионера — диджериду.
В дверь позвонили. Хозяин нехотя встал с дивана, поддернул трусы — резинка совсем растянулась, и предмет туалета постоянно сползал, как ледник с горного склона — и зашаркал к двери. На площадке стоял председатель домкома тов.Бататов. Отодвинув стоящего на проходе квартиросъемщика, председатель прошел в прихожую.
— Ты бы хоть трусы другие надел, — мельком глянув на тыл хозяина, сказал гость, — рискуешь. Благо я натурал, да и привык уж к тебе.
— Да другие не лучше, — махнул рукой пенсионер. — Мне перед кем тут дефиле изображать? Есть одни, с тугой резинкой, но я их только когда в поликлинику иду надеваю.
— Это хорошо, что есть, — одобрительно кивнул головой тов.Бататов. — А то мои с тебя вообще падать будут. Надевай, вечером они тебе понадобятся.
— Вечером зачем? Вечером поликлиника закрыта, — резонно возразил пенсионер Волозов.
— Ох, и темный ты, Петрович. Праздник у всех православных. Крещенье.
— Ну, так что — Крещенье. Я, если вы забыли тов.Бататов, потомственный комсомолец и атеист во втором колене. А если даже и праздник, я что, штаны спускать буду?
— Случай клинический, но легко исправимый, — осуждающе покачал головой друг. — Все передовое православное человечество сегодня в Христовой купели купается. Это даже не вопрос веры — все городское начальство там будет. Я тоже обязан присутствовать на мероприятии. Ну и ты, понятное дело, со мной.
— Тов.Бататов, я вам со всей ответственностью заявляю, что причинное место свое морозить не буду. Оно у меня хоть и скукоженное уже, но еще работоспособное. Да и вам советую подумать о душевном равновесии вашей супруги.
— Ты меня за полного идиота держишь? Мы же подстрахуемся: оденемся тепло, ты одеяло свое из верблюжьей шерсти возьмешь. Растираться после омовения. А главное — внутри разотрем и заполируем!
— И вот почему мы не индусы? — сокрушенно покачала головой жертва предстоящего обряда. — Вон, по ящику показывали, как они у себя в водах Ганга плескались на празднике Будды. Или Шивы… а может и Кришны. Главное — тепло там у них.
Вечером на городском пляже собралась, казалось, добрая половина города. Народ толпился у обустроенной сходнями рукотворной полыньи. По большей части — сопереживающие. На берегу стояла черная горкомовская «Волга», за стеклами которой маячили норковые шапки первого секретаря и его замов. От проруби неслись молодецкое уханье и тонкие женские взвизги. Передовая часть населения дома № 66/6, что по улице им.Жертв Перестройки, протиснулась к самой кромке льда.
— Вишь, моржуют, — председатель ободряюще подтолкнул локтем пенсионера.
— Ага, что ни пловец, то хрен моржовый.
— А бабы ж кто тогда?
— А о женщинах, тов.Бататов, я плохо не отзываюсь.
— И молодец! Давай, раздевайся.
— Как раздевайся, а вы?
— А мне, Петрович, поперед начальства никак нельзя, — пояснил председатель домкома, кивнув в сторону черной машины, и добавил. — Субординация. Я здесь постою, понаблюдаю. Да и одеяло подержу, тебя же укутать надо потом.
— Так может, и я постою с тобой?
— Нет, Петрович! Тебе надо пройти путем очищения. Только подумай, как по передовому мы будем выглядеть в глазах вышестоящих товарищей. Ты, главное, надейся на лучшее и верь, что все будет хорошо.
— Так это тебе нужно, — грубовато отозвался достойный представитель домового коллектива. — Вот и ныряй. А надеяться всегда надо. Вера, она без надежды быстро умрет.
— Петрович, ну что ты право? — Тов.Бататов шмыгнул остывшим носом. — А давай-ка, мы для храбрости примем с тобой. Доставай!
Пенсионер Волозов с готовностью полез в сумку, прихваченную с собой. Извлек бутылку, передал ее тов.Бататову, вынул стакан. Скрюченные от мороза пальцы не удержали посуду и та, булькнув, скрылась под водой. Пенсионер огорченно крякнул и принялся дышать на руки. Не удовлетворившись результатом, сунул ладони за пояс в штаны и по девчоночьи ойкнул.
Отогрев, достал второй стакан и протянул его навстречу откупоренному горлышку бутылки. Водка, загустевшая на морозе, нехотя выливалась маслянистой струей.
— П-п-полнее лей, — выстучал зубами Волозов.
— Под ободок, — согласно кивнул тов.Бататов, — я первым попробую, вдруг горло застудишь. — Он закупорил бутылку и протянул ее пенсионеру, другой рукой принимая у Волозова полный стакан.
Мороз ли был виной или некая рассогласованность движений, но бутылка, покинув длань дающего, не встретилась с нежными встречающими объятиями. Последовав примеру стакана, она скрылась в святой речной воде.
— Ну, вот, — чуть не заплакал пенсионер Волозов, — уж теперь-то точно придется нырять, — он принялся расстегивать пуговицы пальто.
— Петрович, этот стакан выпьешь ты, когда с бутылкой вернешься,— великодушно пообещал тов.Бататов. — А я уж вторым буду.
С истошным воплем «Кий-я!», достойным великого Брюса Ли, и мыслью «Как хорошо, что надел поликлинические трусы», пенсионер Волозов сиганул в темную воду. Толпа на льду восторженно зааплодировала, а тов.Бататов с заслуженной гордостью укротителя диких животных покосился на горкомовскую «Волгу».
Люди уже начали волноваться, когда поверхность воды всколыхнулась и явила взорам мокрую макушку «ловца жемчуга».
— Ну, что? — Тов.Бататов склонился над дрейфующей головой, как Ленин над уличным безногим инвалидом. — Удачно?
— Не, — пенсионер Волозов встряхнул мокрой головой, и брызги мелкими льдинками зашуршали по утоптанному снегу.
— Так ты глаза открой и глазами ищи. Да не на перископной глубине плавай, а по самому дну.
— Мутно там, тов.Бататов, ни черта не видно. Только на ощупь.
— Ныряй! — приказ прозвучал, как команда «фас!».
После пятого погружения окружающие развеселились. Какая-то полупьяная тетка запела: «Эй, моряк! Ты слишком долго плавал…» Пенсионера Волозова иначе, как Ихтиандром уже и не называли. Даже высокое начальство соизволило поинтересоваться ныряльщиком. Тов.Бататов отрапортовал, что это его подопечный.
Водка, что называется, как в воду канула. Наконец кто-то сообразил:
— Ее, наверное, течением дальше под лед оттащило. Там искать надо.
На что пенсионер Волозов высказал опасение, что может промахнуться с точкой всплытия и упереться макушкой в толстый лед. Что характерно, с обратной стороны.
Тов.Бататов решение нашел почти мгновенно:
— Петрович, ты поплещись пока. Я быстро веревку найду, к поясу тебе привяжем и ежели что, за веревку и вытянем. Будешь у нас, как пескарь на кукане.
В течение последующих 30 минут плавания на привязи, пенсионер Волозов отмыл грехи на всю оставшуюся жизнь. В конце-концов он сказал, что нырять больше не может, так как от перепада давления начали болеть уши, что он замерз и что дома есть еще одна бутылка водки.
Голый, в ледяном бронежилете трусов, но укутанный в толстое верблюжье одеяло, пенсионер Волозов выпростал руку и потребовал:
— Давай!
— Чего давать, Петрович? — прикинулся непонимающим тов.Бататов.
— Мои боевые двести грамм.
— Так, а нету, — развел руками друг.
— Как так нету? Куда дел?
— Понимаешь, Петрович. Выпил я ее. Замерз сильно, ожидаючи, пока ты водные процедуры примешь. Даже позавидовал тебе: в воде-то теплее, чем на воздухе. Ну, ты пока растирайся, а я сбегаю начальству доложусь, что у нас все нормально.
Пенсионер Волозов принялся ожесточенно драить свое закоченевшее тело грубой верблюжьей шерстью и с обидой подумал, что на 23 февраля не станет поздравлять тов.Бататова открыткой.