Вторая, из пойманных мыслей, была чисто риторической. Мне надо, либо, бросать пить, либо, реже получать по голове. Но однозначно решить, от чего в первую очередь следует отказаться, я не смог. По большому счёту, с решением этой дилеммы можно и повременить. Есть дела поважнее.
Но, дело поважнее, вернее мысль поважнее, была в голове под номером три и, вопреки здравому смыслу, но благодаря науке нумерологии, поймана не была. Поэтому, не сделав правильного выбора между трезвой жизнью и неповреждённой поверхностью головы, я решил просто сидеть и смотреть в окно. Молча.
--Куда едем?
--Мы?
--Ты прикалываешься? Кто ещё может ехать? Гвинейские велосипедисты? Ну, ты, блин, даёшь!
--Спать.
--Что спать? Мы едем спать?
--Ага.
--Когда ты такой болтливый, тебя не переслушаешь. А куда мы едем спать? Какой на хрен спать? Куда мы едем?
--Туда. - Валера подбородком показал в сторону ветрового стекла и куда-то дальше, в активно темнеющую в осеннем вечере Чешскую республику.
--Что-то не простое происходит, да, братик?
--Очень… да.
Ах, как славно забилась боль в голове! Сильно, мощно, смело и прогрессивно! Выдавливая слёзы от сдерживаемой эмоции и от боли, мне, вдруг, представилось самое страшное - что-то с женой…. Что-то…. Хрен там что-то!!! Убили её! Вот и всё это долбанное что-то! Сука! Что же Валера устраивает со мной танцы без музыки? Ты же мужик, Валера, по поведению, ты стоящий мужик! Так скажи мне, бл…, правду!
--Ты не станешь со мной говорить, да? Типа, ты правильный пацан, а я чмо, прилипшее к вашей банде? Прости, к вашему благородному обществу. Чего молчишь?
Валера, молча выруливая со стоянки около ресторана, внимательно смотрел по сторонам. При этих узких чешских дорогах, осмотрительность была совсем не лишней. Не лишней настолько, что, выезжая на проезжую часть, мы едва не встретились с громадным джипом. Не только взглядом. Не обращая внимания на мгновенно образовавшийся коллоквиум из разномастных машин, из джипа вышел молодой парень и, подойдя к нашей машине со стороны водителя, не наклоняясь, один раз стукнул пальцем по стеклу. Валера опустил окно и, не стараясь быть вежливым, спросил, с характерным, для сегодняшнего вечера, многословием:
--Ну?
--Ехай за мной. Не отставай. Ждать не буду.
Так же спокойно хозяин джипа вернулся на своё место между рулём и сидением. Чехи в машинах терпеливо ожидали, когда им освободят дорогу. Сигналить никто не собирался. Интересно, из вежливости, или….
--Собирался тебе сюрприз сделать… а они… опередили.
--Кто это подходил?
--Не важно. Слушай и запоминай. Сейчас едем к одним ребятам, которые иногда приглашают к себе в гости, но никто не может отказаться от их приглашения. Такие вот ребята…. Это… ну… типа собственная безопасность. Контрразведка наша. Чего-то они от тебя хотят.
--От меня?
--Ну не от меня же!
--Так. А что я уже успел натворить?
--Не в курсе. Они сами тебя спросят. Запомни такую штуку - много не базарь. Отвечать не торопись - обдумывай ответ старательно. Не вздумай психовать - эти хлопчики за спиной ГРУ имеют, и церемониться с тобой не станут, если заподозрят подвох или… или, если им не понравится твоё поведение. Усёк?
--Значит, Самсона не устроило моё объяснение? Не устроило. Не поверил.
--Самсон не командует этой оравой головорезов. Ими распоряжаются все паханы,
одновременно. Типа для того, чтобы никто не смог получить дополнительную власть. Но, это сейчас не важно. Ты понял, как себя вести? Я не представляю, что у них есть на тебя, но вылезти ты сможешь только сам и только своими силами.
--Вечер обещает быть не скучным. Что… о жене ничего не слышно? – Уже не скрывая тревоги в голосе, спросил я.
--Уже час, как она у нас. С ней порядок - это всё, что мне сказали. Больше ничего не знаю.
--Это и был твой несостоявшийся сюрприз?
--Ага.
--Ты… ну сам подумай, я ведь….
--Отвяжись со своими извинениями! Я не в обиде, всё понимаю. Но было по приколу! Ты так лихо начал буром переть! Даже в кайф было! Не вру!
--От, ты, свыня! Редкостная!
--А кто это ценит, а? Кто ценит?
Для приличия мы ещё несколько секунд пообзывались. Я - стараясь сгладить неоправданный гнев на Валеру. Он - пытаясь унять собственную нервозность, из-за непредвиденной встречи со службой контрразведки, которая не могла, даже по определению….
--Приехали. - Валера сбил мою мысль. - Всё помнишь, братик? Я узнаю, где сейчас Самсон и попробую что-нибудь выяснить. Ты там не теряй головы. Понял?
--Это легче сказать, чем сделать.
Соглашаясь, Валера кивнул. Тут моя дверь открылась, и тот же самый парень, ожидавший меня снаружи, пальцем показал направление, вдоль которого мне предстояло двигаться. Одному. Без Валеры.
Я подошёл к дверям дома, около которого мы остановились. Это был отдельностоящий двухэтажный дом, с традиционным оформлением двора, и с невысоким заборчиком из крупноячеистой сетки. Свет горел только в одном окне второго этажа.
Входная дверь открылась сама - меня уже ждали. Симпатичный парень, в красивом костюме и с длинными волосами, собранными сзади в «конский хвост», приветливо мне улыбнулся и жестом предложил войти. Я оказался внутри помещения, которое было и холлом, и коридором одновременно. Внушительное количество стройматериалов насыпом и в упаковках, находилось в относительном порядке вдоль стен. Лампа на потолке без плафона, лестница на второй этаж без перил. Ремонт в заключительной стадии.
Разглядывая содержимое этого помещения, я немного отвлёкся и поздно отреагировал на звук закрывающейся двери.
--Оставь надежду, всяк сюда входящий, - сказал я, вспомнив предостережение Валеры о полезности молчания, как эквивалента благородного металла.
--Не всё так пессимистично. Пока. - Не переставая улыбаться, сказал парень. Он вышел у меня из-за спины и попал в более освещённую зону комнаты. Не так уж он и молод, - подумалось мне, - до сорока ему рукой подать.
--Я, например, часто вхожу сюда, - ещё один жест «хвостатого» направил меня вверх по лестнице.
--Что положено Зевсу, то не положено быку. – Снова зателепался мой язык в бесконтрольном рту.
--Хватит мифологии. Наверх, вторая дверь справа. Можешь не стучать.
Я кивнул вновь заболевшей головой, и приступил к переставлянию ног по ступенькам. Около нужной двери я оглянулся, и испугал сам себя неожиданной мыслью - очень удобная ситуация в доме - ремонт. Можно не нужному человеку дать по голове и, хоть среди бела дня, выноси из дома. Как строительный мусор. Удобно, ничего не скажешь.
Стоя перед дверью, я только тем и занимался, что сам себя стращал, поэтому моё вращение головы по сторонам, ничего мне не дало, в смысле запоминания окружающего интерьера. Оставив это занятие, я трижды стукнул в дверь.
--Открыто!
Я повернул круглую дверную ручку с прорезью для ключа, и потянул дверь на себя. Но, видимо, медленно и не смело.
--Будешь входить? Или мне выйти? - Снова произнёс голос, приглашавший войти секундой ранее.
--Ну… может вы… к нам?
Господи! Ну, что за идиот?! Ведь меня, чуть ли под роспись, предупреждал Валера – молчи! Нет, я могу сейчас заняться самооправданием, мол, не совсем хмель вышел, то да сё… ох ты! А что это я так фривольно гоняю полутрезвые мыслишки? Что, это у нас с Валерой такая разная степень страха перед неожиданно появившимся рандеву? Потому, что Валера сообщил, что с женой порядок? Или я каким-то образом начинаю пользоваться разумом по назначению?
--Добрый вечер, - как можно учтивее сказал я и простучал каблуками по свежеуложенному ламинатному полу к центру комнаты.
--Присядь.
Ровно, спокойно и без интонаций сказал мужчина за столом, стоявшим около окна.
Я сел в кресло и осмотрелся. Комната не очень большая, но, скорее всего, единственная во всём доме, которая имела законченность, в смысле ремонта. Вдоль двух стен стояли стеллажи с книгами, коробками и коробочками. На стене, около которой стояло моё кресло, висела картина, изображавшая двух ослов, фотографировавших купающихся и резвящихся в воде обнажённых девиц. Замечательное творение позднего модерноватого реализма.
На столе, за которым сидел полноватый мужчина, стояло несколько фотографий, компьютер и десяток каких-то приборов, представляющих из себя помёт внеплановой вязки старого телефонного аппарата и современного пульта дистанционного управления. Мужчина был хоть и полноват, но породист. Значит, он был запланированным продуктом связи своих родителей.
--Я не приветствовал тебя в ответ, извини. Можешь называть меня Вячеслав. То, что тебе приятно, можешь не говорить. Тебе неприятно, хоть вида не подаёшь. Можешь спросить что-нибудь, потому, что потом будешь только отвечать. Итак?
--Я здесь надолго?
--Другие вопросы есть?
--Пока только этот.
--Тогда, только этот.
Вячеслав устало сжал пальцами переносицу, помассировал её несколько секунд, расстегнул пару пуговиц на своей рубашке и откинулся на спинку кресла.
--Видишь ли, вопрос времени… долго или нет… это очень субъективная категория, определение, которой, зависит от сотни факторов. Зависит от ситуации, в которой человек хочет для себя определить отрезок времени. Если хочешь, зависит даже от возраста. Например, для человека, прикреплённого к станине гильотины, время до момента, когда нож отсечёт ему голову, тянется невероятно долго. Каждая микронная доля секунды равна для него долгим минутам тяжкого ожидания. А для старого человека, его многолетняя жизнь, пролетела для него незаметно. Смотря, что и как ты ждёшь, определяет течение времени, которое ты стараешься ускорить или замедлить. А вопрос « как долго» вовсе не имеет ответа – это всего лишь производное нервного напряжения на тот отрезок времени, на который ты сознательно укоротил свою жизнь. Субъективность восприятия индивидуальна для каждого человека, и отвечает на этот вопрос человек сам себе. Каждый сам себе. Пока я говорил, ты, почти, внимательно слушал, и думал о чём-то своём Я даже могу предположить, о чём именно ты думал. Но не стану. Как думаешь, сколько времени, или, как ты выразился, « как долго» я тебе отвечал?
--Ну… минуты три. Не больше.
--Правильно. Двадцать две секунды. Ты выбрал плохой вопрос для одной попытки, и тот не имеет ответа. Субъективность сильнее реальности.
--Это хороший урок для меня. На будущее. Если оно будет.
--Это вопрос?
--Нет. Это субъективная форма абстрактной интерпретации реального восприятия объективных факторов. Четыре секунды. Я победил!
--Способный ученик. Хвалю. Тогда прояви свои способности в наблюдательности и анализе. Объяснить, что это такое?
--Я способный и многое на лету схватываю.
--Тогда посиди пару минут и подумай, повспоминай сегодняшний вечер. Потом очень старательно, и максимально подробно перескажи мне всё, что произошло в ресторане. Включи в рассказ даже то, что ты подумал и почему подумал. Задание понятно? Стимулятор нужен?
--Что-то вроде дыбы или испанского сапожка?
--Будешь острить, когда закончится беседа. Если меня устроит то, что ты наговоришь.
--Извините.
--Уже лучше. Есть коньяк. Не очень, конечно, но пить можно. Будешь?
--Я сегодня и так уже…, - стараясь поаккуратнее выразить мысль, я неосознанно поднял руку к ране на голове.
--Знаю. Будешь?
--Да.
--Можешь курить. Если хочешь, можешь встать и походить. Начнёшь без предисловий.
Я закурил и внимательно посмотрел на Вячеслава. Он наливал коньяк в два стакана. Внешне спокойно. Но, вряд ли из-за приступа врождённого спокойствия, он приказал привезти меня в этот дом. Значит, что-то случилось. И что? Валера сказал, что моя жена у них, то есть, у нас. Значит, с ней всё в порядке. Тогда что случилось? В этом ресторане я был у всех на виду всё время. Почти всё время, за исключением субъективно не определённого, из-за потери сознания и лежания на Моник. Что, там было не так? Там было очень многое не так, но я был на виду, и у меня многие были на виду. Так? Так. Тогда, что-то произошло с кем-то другим. Логично? Пока да. А если да, то я тут просто свидетель. Вот именно, я свидетель и чего-то такого, что произошло не в ресторане, но именно в ресторане произошло то, что послужило причиной произошедшего где-то, и чему я, каким-то образом, могу стать или мог быть свидетелем. Боже мой! Вот я накрутил! Это Валерка настращал меня перед встречей с Вячеславом, и я уже паникую, и начинаю искать лазейку из этой ситуации. Надо отвлечься и спокойно вспомнить сегодняшние посиделки.
Поднявшись с кресла, я подошёл к столу. Жестом попросил разрешения взять стакан. Вячеслав, не сводивший с меня глаз, согласно кивнул. Я понюхал коньяк и начал рассказывать.
Я упомянул апельсины в писсуарах, прыжок Валеры через стол, падение на спину охранника Самсона, когда он схватил за ногу Султана. Отдельно остановился на Моник и её миттельшпиле с официантом-верзилой. О драке, с ней же на кухне, рассказал тоже, хотя, я думаю, что свидетелей этому не было. Одним словом рассказал всё, что видел, что показалось и что подумал.
Рассказ закончился. Я обратил внимание, вернее Вячеслав обратил меня внимание на то, что я так не сделал ни одного глотка.
--А-а, да. Спасибо. - Возвращаясь в реальность, сказал я. - Это вроде всё, что я помню. Слишком быстро там всё завертелось… мог и пропустить, хотя вряд ли.
Вячеслав с хрустом потянулся, потёр кулаками глаза и сказал:
--Как коньяк?
--Не очень, конечно, но пить можно.
--Вот и хорошо. Расскажи мне всё ещё раз.
--Вы это серьёзно?
--Никаких вопросов. Я слушаю.
Наверное, с минуту, я смотрел на него и пытался понять, шутит он, или нет. Но на шутника он не походил, никак не походил, поэтому, я и начал рассказывать снова.
Описывая события этого вечера, я не просто в задумчивой болтливости ходил по комнате, а поглядывал на Вячеслава, стараясь по его мимике, или по какой-нибудь другой реакции определить, какой из моментов, моего рассказа, интересует его больше всего. Но безрезультатно. Он просто слушал и равнодушно смотрел на меня.
Второй рассказ мало чем отличался от первого. Мне так показалось. В комнате, когда я закончил говорить, громко включили тишину.
--Однозвучно звучит, однозвучно, - спустя какое-то субъективное время произнёс Вячеслав.
--Давай ещё выпьем?
--Это, как я понимаю, прелюдия к третьему пересказу?
--Я же говорил, что ты способный. Даже слишком. Теперь начни рассказывать с того момента, как тебя оторвали от Моник.
Это уже было что-то. Причина произошедшего начинала проявляться в более определённом отрезке времени. Может, я и сам угадаю, что он хочет узнать?
--Мне кажется, что я начинаю понимать….
--Не льсти себе, вредно.
--Нет, серьёзно. Вас интересуют события после боя, так? Дайте лист бумаги!
Теперь Вячеслав начал проявлять интерес. Он протянул мне лист бумаги большого формата и карандаш. Подавшись телом вперёд, он опёрся локтями о стол, и внимательно следил за моими попытками что-то нарисовать.
--Так. Это… значит… кухонная дверь, открывается туда-сюда, как в салунах. Тут плита, тут… да тут стеллажи, тут какое-то окно.
--Куда выходит?
--Да хрен его… ой, извините… я не дошёл до него, мы с Моник лежали где-то здесь. Ну, я же не в масштабе рисую, так что, вот где-то здесь…. Тут шкафы, тут кастрюли, тут ещё хрень какая-то… мясорубка, миксер, тестомес, ещё что-то… вроде всё. Так, теперь… меня поднял Валера и задрал мне голову. Вошёл Тихонов… ой, извините…
--Ничего. Он действительно похож. Продолжай.
Я отошёл от стола, убрал в сторону кресло и встал спиной к двери, задрав голову.
Интересная штука, но в голове начали звучать не то, что слова, сказанные Самсоном и его охранниками, но они вспоминались очень подробно, и с характеристиками интонаций и возможных оттенков речи.
Во время рассказа, я иногда подходил к столу, и отмечал на бумаге местоположение, находившихся в тот момент на кухне. Интерес Вячеслава пропал к моему рассказу в тот момент, когда я поведал о приходе в ресторанный зал Валеры, встревоженного отсутствием Коли.
--Всё. Теперь покури.
Я с готовностью достал пачку, оказавшуюся пустой.
--Не повезло тебе, будешь пока некурящим. Теперь ещё раз. Но говорить буду я.
--А я, как Станиславский, буду говорить: «Не верю!» Можно?
--Можно только поправлять. Так! Максимум внимания! Поехали!
Вячеслав вышел из-за стола и встал в середине комнаты. Копируя мои жесты и мою интонацию, он начал говорить то, что я ему поведал два с половиной раза.
Рассказ мы уже заканчивали дуэтом, почти одновременно тыкая пальцами в лист бумаги и в пространственные точки комнаты, на какое-то время ставшие ресторанной кухней. Условно, конечно.
--Ну, как? - Спросил меня Вячеслав, дойдя, до уже никому не интересному, приходу Валеры.
--Способный ученик.
--Ты резвись поменьше - Не совсем приятельским тоном рявкнул Вячеслав.
--Извините.
--Что я пропустил в рассказе?
--Документально точно!
--Ты в этом уверен?
--Вы пересказали всё в точности то, что я сам помню.
--Ладно. Пока ладно. Курить будешь?
--Я отбомбился по дороге к вам. Сигарет у меня нет.
--У меня есть. В кресло сядь.
--Вы же сказали, что у вас сигарет нету.
--Я этого не говорил. Я сказал, что пока будешь не курящим. В кресло сядь.
Я послушно плюхнулся в кресло, а Вячеслав протянул мне пачку не дешёвых сигарет.
--Кури. Пачку оставь себе.
Дождавшись, пока я закурю, Вячеслав снова вышел из-за стола и подошёл к моему креслу.
--Теперь, дружочек, ещё один вопрос.
Вячеслав присел на подлокотник и, сложив руки на колене, спокойно сказал:
--Теперь подробно вспоминаем встречу с велосипедистом. Который тебе «тревожную кнопку» дал, помнишь?
--Да…, - неуверенно протянул я.
--Помнишь, или «да»? – Передразнил меня Вячеслав.
--Помню.
--Теперь напрягись и вспомни, кого из всех знакомых тебе людей тут, в Чехии, тебе напомнил велосипедист. Может, не знакомых, но виденных тобой. Постарайся вспомнить. Прошу тебя, постарайся.
Хорошенькое дельце - вспомни…. Что вспоминать? Подъехал, поучил уму-разуму, дал эту дурацкую кнопку… а кстати, где она? Чёрт с ней, с той кнопкой. Потом этот велогонщик уехал, быстро крутя педали и медленно двигаясь. Тогда я ещё подумал, что, легче суп вилкой хлебать, чем так ездить. А при чём тут суп? А что ещё вспомнить? С велосипеда он не вставал, одной ногой опирался о бордюр, а вторую держал на педали. Что ещё? Говорил без акцента, не картавил… что ещё? Он… да-да-да, он ещё пальцами… точно! Он пальцами левой руки… как это? Пучками четырёх пальцев поочерёдно надавливал на ноготь большого. Да-да, точно. Я где-то читал, что таким образом стимулируют деятельность организма. Это движение мне запомнилось.
Я принялся рассказывать об этом Вячеславу. Но его это сообщение не обрадовало. Он только как-то обречённо покачал головой.
--И вот этот Коля, ненайденный, когда сидел около Самсона… ну, там, - я поднялся и взял лист бумаги. Обведя пальцем крестик с надписью Коля, я снова обратился к Вячеславу.
--Тут Моник, а тут… ну, короче говоря, мы уже проходили, кто где… так вот, он тоже стимулировал себя пальцами по ногтю. Это у них традиция такая, или…?
--Или. Это «или»!
Вячеслав выключил свет на столе и подошёл к окну. Несколько минут он смотрел в пространство, а может на своё не ясное отражение.
--Валере никаких подробностей. Ты мне пересказывал события сегодняшнего вечера. Об этом, последнем выводе, лучше не вспоминай. Один никуда не ходи и не оставайся, старайся быть на людях. Привет жене. Иди.
Дойдя до дверей, я оглянулся и пожелал спокойной ночи. В ответ услышал снова «Иди».
На первом этаже никого не было. Я вышел на улицу. Стоящая в сумерках машина пару раз мигнула мне габаритными огнями - значит, Валера всё ещё ждёт меня.
Устроившись в пассажирском кресле, я спросил:
--Какие новости на воле?
--Чего так долго тебя там держали?
--Долго - это очень субъективная оценка временного отрезка. Для тебя, например, я там был долго, а вот мне, вырвавшемуся из лап ГРУ, кажется, что….
--Чё ты городишь, в натуре? Психотропами накачали?
--Не-а, коньяком.
--Хорош трепаться! Коньяком, блин! Ладно, поехали, жертва ГРУ! Я тут весь на понтах сижу, а он… коньяком, блин!
--Не веришь? Могу дыхнуть.
Валера отмахнулся от меня и уставился на дорогу. Всё-таки я рассказал Валере всё, что было в комнате второго этажа. Переварив всё сказанное мной, он долго молчал, а потом выдавил из себя куда-то в пространство.
--С-сучье племя!
Через час и три звонка, кому-то, для определения ориентира и направления движения, мы приехали в пансион, где меня ждала жена и ещё четыре человека, обязанных разбавлять моё одиночество. Теперь уже наше с женой.
Вот примерно на этом месте и закончилось наше приключение. Или почти закончилось. Во всяком случае, интересного больше не происходило. В те часы.
Уже через день мы выехали домой. За рулём сидел Валера, мы с женой по очереди садились на переднее место, и тщательно изображали из себя штурмана, вглядываясь в карту и в дорожные знаки.
Ехать нам пришлось довольно долго - почти тридцать часов, это включая польско-украинскую границу. Так что свободного времени у меня было достаточно для того, чтобы не суметь отвлечься от воспоминаний последних двух лет жизни, в форме анализа или морали вышерассказанной басни. Или правды. Произнёс слово «правда» и сразу вспомнился вопрос мальчишки-велосипедиста.
--А что для тебя правда?
И в самом деле, что такое, правда? У кого-то есть определение этому слову? Или, если хотите, понятию? Определение, или расшифровка доступными словами? Ведь никогда, и не только я, не задумывался над этим, а поди ж ты, случилось. Так, что это за штука такая, «правда»? Слово? Мысль? Образ жизни? Достаток? Внушение своего видения ситуации через экран телевизора всем зрителям, через призму уголовного кодекса для тех, кто не считает транслируемое правдой? Потому, что не может определить, что есть правда. И есть ли она вообще на свете? Какой хороший вопрос я себе задал! Ещё бы и хороший ответ найти, который, по приземлённости, уравновесил бы философскую трактовку этого отвлечённого понятия.
Итак. Пока гладко катится машина по польским дорогам, определяем, что есть правда и есть ли она. Первая мысль, которая ворвалась в голову - нет. Её действительно нет. В том смысле, в котором она преподносится для всех. Правды для всех нет. И быть не может. Она есть только… только для кого-то одного, и понимаема кем-то одним, только в определённом смысле и исключительно в своих интересах. Это кухонные разговоры о чужих словах и поступках, и выражение своего отношения к ним. То есть, это моё отношение к другим. Потому, что я хороший, много знаю, практически много понимаю и могу всем рассказать как. Это и есть правда. Моя. Но вот субъект из соседней кухни, имеющий на мою правоту своё мнение уже не прав, хотя себя таковым не считает. И наоборот. Тогда что же это получается? Нет ничего морально-общего для всех? И вообще, нет ничего общего для всех? Нет того, что можно было бы назвать правдой, правдивой основой для общества, что-то объединяющее все кухонные интересы в одно, что даст возможность понять происходящее вокруг, и принять проистекающее за основу или отказаться? Выходит… что нету. Ведь не получится филателистов и подводников одновременно влюбить во что-то такое, чего нет. Ну ладно, допустим, есть. Но оно, то, что, допустим есть, и однозначно определено, не может собрать многомиллионный клуб по интересам в одну сплочённую ячейку, которую тщетно пытаются представить «независимой» страной. Значит, страна живёт не по этой мифической правде, а подстраивая свой интерес под общественный? Но это, если я правильно понимаю, называется мораль. Так что мы имеем (а с чего это вдруг «мы»?) за основу, определяющую понятие правды? У меня нет такой основы. Значит ли это, что всё-таки правды нет? Я уже уверен в этом. Её нет. Именно в том понимании, в котором она мотается с языка на язык, изо рта в рот и так далее. А, что есть вместо неё? Ещё один роскошный вопрос! Вот я молодец! А вместо неё есть «ложь», которая не определена ни языковедами, ни представителями иных гуманитарных дисциплин. А по сути своего речевого использования, представляет собой полную противоположность «правды». Замечательно! Вот и определили непонятную понятность языкового феномена человеческой речи. В смысле лексикона. И до чего мы дошли? До начала. А что в начале? Конец.
Меня, по правде говоря (заметили, как вынырнуло слово «правда»?), мои личные морально-этические устои беспокоят только в личном, прикладном смысле. Задуматься над этой пресловутой правдой, я решил только потому, что просуммировал всё происходящее со мной не с точки зрения личности, а в контексте всей обстановки, в которую я нырнул. Я, совершенно согласен, что нырял я по своей воле, но я всей своей жизнью не стремился туда попасть. Поэтому, я имею право смотреть со стороны не только на себя, а на всю картину в целом. То, что происходило, и чему я был свидетелем, не позволяет использовать слово «правда», поскольку есть более конкретные слова и понятия, применимые в каждом отдельном случае. Именно для этого и придуманные. Тогда зачем я прицепился к этому слову?
Размышления прервались. Нам предстояло пройти польскую и нашу таможни, где требовалось использовать более точные слова и конкретные поступки, благодаря которым кордоны были успешно пересечены. Мы въехали на территорию Украины.
Первое, что бросилось в глаза – бигборды с отфотошопенными лицами будущих президентов, обильно стоящие вдоль дорог, с особым цинизмом разбитых ещё во вторую мировую войну. Улыбающиеся лица с плакатов, не скупились на обещания и трогательные призывы. А, может быть, это и есть правда? То, что глядит на меня с подсвеченных на ночной дороге плакатов? Вряд ли. Нельзя обещать на будущее ничего, поскольку, изображённые на бигбордах люди, убедительно доказали, что нет будущего у этой страны. Ничего нет завтра, нет и через год, и даже перед следующими выборами. Будущего нет. Проснувшись утром, в один из дней, который оговорен обещаниями на плакате, человек проснётся сегодня. С Е Г О Д Н Я. Никто не сможет проснуться в будущем. И жить не сможет. Потому, что, ложась спать сегодня, мы просыпаемся, и для нас опять - сегодня. Не завтра и не будущее. Это не кликушество, и не феномен теории относительности. Это сегодня. Великое и каждодневное сегодня, в котором мы, якобы, закладываем основу для будущего, которое так же абстрактно и недоступно, как, правда. Только проблема вот в чём. Мы не делаем сегодня ничего для другого сегодняшнего дня. Мы, передвигаясь по разбитым дорогам, только получаем обещания об улучшении. Довольно интересную штуку я увидел на чешском телевидении. Там чехи говорят о чём-то происходящем, и делающимся сегодня. И поэтому живут в Европе. А почему? А потому, что усвоили простую истину из Библии - бытие определяет сознание. Поняли это и используют, применительно к своим странам. И поэтому называются Европой, в которую стремятся, якобы, бигбордистые кандидаты. Именно бытие сегодня определяет сознание на потом. Может, поспорим с кем-нибудь? Тогда и приобретёт какой-то смысл слово «правда», как граница между бигбордом и разбитой дорогой, по которой едем?
И смешно, и до слёз обидно. Жила себе страна, переживала иностранные вторжения, междоусобные войны, предательства и процветание. Жила, и, по-своему, боролась с человеческой глупостью и стихийными бедствиями. Но, ведь жила! И даже имя своё имела - Украина. Но, теперь, этого мало для счастья. Нужна «незалежность», придуманная под ситуацию и на порыве. Придуманная под желание власти. Теперь, это уже не та страна, с прежним именем. Это - использованная территория слева от Азии и справа от Европы. На старых картах, естественно.