Нам с трудом удалось найти машину с двумя двойками в номере, на которой настаивал Петрович в своей записке.
--Кам то буде? – спросил таксист по-чешски, но с русским акцентом.
Почему-то я не стал говорить о конечном пункте нашей поездки, а водитель больше не спрашивал. Так и ехали, каждый со своим приколом. Только Валеру занимала не поездка, а букет.
--Нравится букетик?
--Звезда в шоке. Ты прикидаешь, мне первый раз в жизни подарили цветы…. Хотя, что такое цветы? Трава травой, да? А получить их приятно.
--Только не начни плакать.
--Я с ним серьёзно, а он….
--И я серьёзно. Я не вижу ничего странного в дарении цветов мужиком мужику. А многим это может показаться смешным и нестандартно эмоциональным. Из-за этого мужики превращаются в наигранно-суровых самцов, таких, как Челябинские сталевары.
--Во, блин. А что с ними такое?
--А они настолько суровые, что даже сморкаются чугуном.
Водитель заржал во всю глотку.
--Капитальный прикол! Я его пацанам розповим, так оборжутся.
--Братик, ты откуда сам-то?
--Я? С Николаева. З области. А шо?
--Украинец?
--Ну!
--Земляк.
--Та я в курсах. Поэтому и адресу не спытав, бо в теме, куда йихать.
--Интересно девки пляшут. Откуда ты мог знать, что мы именно те, кто тебе нужен? В Брно хохлов мало?
--Маю твою фотку. Тут всё по-взрослому.
Слушая нашу беседу, Валера отстранённо смотрел в окно. Каким-то образом коробка, взятая из камеры хранения, лежавшая на сидении между нами, оказалась у него на коленях, прикрытая букетом. Указательным пальцем правой руки Валера потихоньку прорывал скотч, удерживающий крышку. Что-то подозрительное услышал в нашем разговоре? А мне что делать дальше? Не молчать?
--Это когда же меня запечатлели? Ну, никуда нам, звёздам, от этих журналюг не спрятаться. Я, хоть, хорошо получился? Макияж не поплыл?
--Не, всё путём, - сказал водитель, и протянул мне через плечо несколько фотографий.
Валера по-прежнему, с тургеневской грустью в глазах, созерцал проплывающий за окном пейзаж. Только его палец, с достаточно крепким ногтем, старательно перерезал скотч.
Фотографии действительно сделаны специалистом и не на аппарате «Смена 2». На трёх снимках я был снят в профиль и в анфас. На одной я был рядом с велосипедистом, который дал мне тревожную кнопку. То есть снимок сделан вчера. Действительно, сделано по-взрослому. На паре снимков красовался Петрович на какой-то неизвестной улице. На двух была снята моя жена, выходящая из дома, в котором она ожидала нашего возвращения.
--И что это значит? А, земляк?
--Догадайся, земляк! - Водитель потянул воздух через сжатые зубы и потерял интерес к разговору, сосредоточившись на дороге.
--Теперь всё понятно, - огорчённо сказал я.
--Теперь уже не важно, что и кому понятно. Тормози, хохол!
--Шо?
Валера, успевший перетереть или просто разорвать скотч, сорвал крышку с коробки и вытащил пистолет с глушителем. Поднося пистолет к голове водителя, Валера передёрнул затвор с каким-то особенным смертельно-металическим звуком.
--Слушай быстро и делай чётко, если жить охота. Дави на тормоз!
--Та не, пацаны, не рыпайтесь. Тута всё под контролем, так шо давайте по добру доедем, и после побазарим.
--Не станешь – убью. Считаю до одного. Раз!
Со стороны Валеры кто-то не громко хлопнул в ладоши. Водитель заорал, бросил руль и схватился за бедро правой ноги. Между пальцев показалась кровь.
--Не остановишься…. – Валера не успел договорить, потому, что оставленная без присмотра машина вильнула в сторону и выехала на встречную полосу.
--Держи руль, салоед. И тормози! На счёт два стреляю в колено. Раз!
Водитель ухватился за баранку и едва успел вывернуть вправо, непонятно как, избежав столкновения с сигналившей «Шкодой». Проехав ещё около полусотни метров, машина остановилась.
Не давая водителю шансов на оборону, Валера выскочил из машины. Открыв дверь со стороны водителя, и тыкнув пистолет в шею «земляка» из Николаевской области, Валера вытащил его из машины и повёл в сторону деревьев, в обилии растущих по обеим сторонам дороги.
--Следи за дорогой. Я скоро.
«Предчувствия его не обманули», - пропелось мне в голове. Вот так вот.
«Здравствуйте, девочки!» Вот именно, здравствуйте! Прятались, конспирацию изображали, баловались тревожными кнопками, а на самом деле всё время были на виду у той самой… банды, от которой прятались. Значит, прав был мой знакомый из господы в Ждирце, когда говорил о том, что Чехия - не страна из Евросоюза, а филиал украинской вечноживущей мафии. И что из этого проистекает? Ответ не успел прийти. Пришёл Валера.
--Такой вот коленкор, дружочек. Снимаем эту светяшку «Такси» и едем в ближайший город.
Лучше, в обратную сторону. Там возьмём другую тачку и рулим в… как называется ваша деревня?
--Тут это называется не деревня, а весница. И называется… ладно, потом вспомню. Что с водилой?
--Как сам думаешь?
--Это было необходимо?
--А было необходимо то же самое делать с настоящим водителем этой машины?
--Ты серьёзно?
--Представь себе! Они едут на разговор с Петровичем. Понимаешь?
--Они – это кто?
--Те, кто Лесника … и водилу, настоящего водилу. Которые Михыча тоже…понимаешь?
--Так что получается? Они собрались разделить нас на две группы и изолировать на время.
--Или навсегда. Ехать будем?
--Обратно не надо. Давай пойдём пешком вперёд и будем пробовать тормознуть попутку. Чехи, по идее, добрые. Должны довести. Так всё равно быстрее будет. Нас же на такси ждут?
--Не знаю, как здесь с попутками, но попробовать стоит. Вперёд!
Машину мы остановили метров за двести от опустевшего такси. За рулём машины была пожилая дама, которая, улыбаясь, согласилась нас довести.
Во время поездки она старалась вспомнить побольше русских слов, которые составляла в предложения, не имеющие смысла. Но, мы только вежливо улыбались и, пересиливая свою тревогу, кое-как старались поддержать в ней уверенность в том, что русским она владеет, практически, в совершенстве.
Остановив машину за сотню метров от нашего дома… странное дело происходит с нашими привычками. Стоит пару дней пожить в каком-нибудь доме, как сразу же начинаешь называть его своим. То есть, чужим вещам даём свои имена.
Да, отвлекаюсь. За сотню метров от дома мы вылезли из машины. Валера наклонился к окошку водительской дверцы и протянул даме банкноту в пятьдесят долларов.
--Нэни потшебую пенизы, - заговорила дама, старательно отказываясь от дорожного гонорара.
--Бери, пригодятся! - Рявкнул Валера и повернулся спиной к машине. - Где дом?
--По этой улице за поворотом, метров….
--Не важно. Пошли в другую сторону.
Валера с коробкой и букетом резво стартанул с места. Я засеменил следом.
Пару раз оглянувшись и, убедившись, что машина и дама в ней скрылись из вида, мы совершили манёвр стратегического свойства. В народе такой реверс называется «повернуть оглобли».
Мы двигались по улице, которая называлась «Дольна». В моём переводе, это было что-то, вроде, «Нижняя». Я шёл первым и старался рассмотреть всё вокруг, при этом не особенно откровенно крутить головой. Валера, всунув пистолет внутрь букета, двигался в кильватере, то есть на пару шагов сзади. И немного справа. Построение «уступом». Может этот боевой порядок римской пехоты и имел другое название, но я предпочёл назвать его именно так – уступом.
Ничего подозрительного на улице мы не заметили. Окопы никто не рыл, и не устанавливал ракетную установку класса «Земля - два балбеса с букетом». На улице вообще никого не было видно.
Стараясь не обращать внимания на первые позывы «окопной болезни», я решил поболтать с Валерой о чём-то отвлечённом. Тема, для отвлечённого разговора типа «ни о чём», появилась мгновенно, как только я увидел наш дом.
--Валера, а у тебя есть ещё один пистолет?
--С одним патроном?
--Не смешно. Есть?
--Найду. Остановись, но не поворачивайся.
Я замер на месте с поднятой для производства следующего шага ногой.
--Что ты вытворяешь? - Змеиным шёпотом проговорил Валера. - Тебе весело?
--Если бы ты только знал, насколько!
Подойдя ко мне вплотную, Валера, по возможности незаметно, опустил мне в карман что-то ощутимо тяжёлое.
--Двигай дальше и не болтай. Смотри по сторонам глазами, а не открытой варежкой. Вперёд!
Я опустил руку в карман и нащупал холодную рукоять пистолета. Стало ли мне спокойнее? Не знаю, вряд ли. А вот позывы намного ослабли. И на том спасибо!
Увидев моё движение в район кармана, Валера не громко проинструктировал меня.
--Затвор не дёргай – патрон уже дома. Снимешь с предохранителя и можешь палить. Постарайся в меня не попасть.
--Предупредительный выстрел вверх делать? Ну, как положено с криком «Стой! Стрелять буду!»
--Много текста! Гляди вперёд. Где дом?
--Вон тот, с кустами вместо забора.
--Двухэтажный?
--Да. И двухвходный. Один спереди, второй сзади.
--Понял.
--Через главный вход проходишь в холл. Дверь справа - кладовая, следующая - туалет. Следующая дверь ведёт в постирочную. Дальше лестница на второй этаж. Слева дверь в гараж. Дверь прямо ведёт в небольшой коридор. Из него вход на кухню и выход во двор. На втором этаже две спальни и туалет с ванной, прямо над санузлом первого этажа. Такой вот план дома.
--Добро. Я иду через главный, ты в обход, через чёрный вход. Если что увидишь не такое, как надо - стреляй, не стесняйся. Если я тебя позову - обязательно отзывайся и выходи на открытое пространство. Понял? Надеюсь, этот урок не пригодится.
--Ага. Экзамены сдавать, или я экстерном?
--Не болтай много. Открой мне дверь. Я же гость!
На последних Валериных словах мы поднялись на первую и единственную ступеньку перед входной дверью. Ручка, она же защёлка, плавно пошла вниз, выводя язычок из паза. Дверь открылась.
--Давай! Пошёл! – Сказал Валера и шагнул в холл.
--Я сейчас, - сказал я, наверное, громче, чем надо было. Для кого предназначалась эта фраза, я не знал. Скорее всего, нервы вели себя не так, как им предписано законами анатомии и физиологии, а как-то… автономно. Отсюда и киношное поведение, и киношные слова.
Обходя по дорожке вокруг дома, я старался не смотреть в окна. Хотя очень опасался, что именно из окна появится опасность, для защиты от которой я и выпросил пистолет.
Кстати, о пистолете. Он мне нужен не для того, чтобы изображать самопередвигающуюся кобуру. Рука сама нырнула в карман, а ладонь крепко сжала рукоятку. Большой палец вслепую нащупал собачку предохранителя, а указательный устроился на курке. Или гашетке. Или ещё хрен знает на чём.
«Мог бы предупредить меня, чтобы я себе яйца не отстрелил. Всегда за кого-то договаривать приходится!»
Вот и дверь, ведущая на кухню, в коридорчик и в холл первого этажа. Однозначно что-то случилось, в этом можно не сомневаться. В доме тихо, нас никто не встречает…. Значит, что-то не то…. Стоп! Никаких догадок и предчувствий! Спокойно заходим и внимательно смотрим, пистолет на изготовку. Сначала остаёмся живыми, разбор полётов потом. Ну…. Я выдохнул, перекрестился и сказал: «С Богом!» Толкнул дверь и вошёл.
Пластиковый колючий коврик около дверей не лежал. Значит, ноги можно не вытирать…. Боже! О чём я думаю!
Кухонная дверь была плотно прикрыта. Из-за неё не доносилось ни звуков, ни запахов. Прямо сейчас я стану свидетелем чего-то, что… не знаю, как сформулировать… чего-то такого, что станет началом очень крупных неприятностей, имеющих лавинообразный характер увеличения бед на одного человека в единицу времени. В моём случае - в единицу измерения, под названием жизнь.
Я попытался обдумать ситуацию ещё, как минимум, с двух сторон. Но на самом деле я просто боялся открыть дверь и увидеть то, что боялся увидеть больше всего в жизни. Конкретно я не представлял себе, что ждёт меня за дверями. Но то, что нас не встречали и не ждали, могло иметь материальное воплощение в виде беды. Материализация подсознательного. Козёл этот Фрейд!
На шестом вдохе для решительного входа на кухню, я снова провалился в философскую лобуду. Когда у тебя нет выбора, то поступать надо просто наобум, в надежде, что эмоционально повреждённое сознание сможет справиться со зрелищем, полностью готовым для демонстрации за кухонной дверью. Снова глубокий вздох и шаг вперёд.
Петрович был на кухне один. Жены нигде не было видно. Это хорошо, или плохо? Хорошо, в смысле, что её не было на кухне. Плохо то, что Петрович был мёртв. Единство и борьба противоположностей.
Без моего на то желания, ноги сами подошли к стулу, на котором сидел привязанный Петрович. Я уставился на его лицо, не пытаясь что-то понять, или, глупо выражаясь, проанализировать. Я стоял и смотрел в одну точку, боковым зрением охватывая всю фигуру.
Его руки, заведённые назад, были туго смотаны скотчем. Ноги тоже «прискотчены» к стулу, что сильно ограничивало его дееспособность. Ремень, стягивавший его торс, был завязан узлом на спинке стула. Над такой упаковкой старались, как минимум, два человека.
Теперь я понял, куда подевался пластиковый коврик от двери. Им били Петровича по лицу, били сильно и зло, от чего на лице остались отметины, как от оспы. Почти все они кровоточили… не сейчас, а тогда….
Издевались над Петровичем старательно и со знанием дела. Ссадины на лбу и на виске, рваная рана на темени и… и у него почти не осталось нижней челюсти. Острые осколки костей кое-где белели сквозь лохмотья кожи. Зачем-то ему надвое разрезали язык, сымитировав жало змеи. Залитые кровью брюки ещё не успели взяться коржом. Значит… что это значит? Что это было недавно, было как раз тогда, когда мы были в дороге. И те, кто это делал с Петровичем, как мне кажется, не сильно торопились. По-моему, они были уверены, что мы сюда не доедем.
--Это я иду. Не стрельни! - раздался Голос Валеры. - У тебя там всё нормально?
--Там… у меня… не всё нормально. Иди сюда, и у тебя «там» тоже не будет нормально! Мне кажется, что уже никогда и нигде не будет нормально. Такая у нас теперь игра - искать, где не нормально и совать туда голову или зад, что, по сути, всё едино, судя по последствиям наших поступков. А ты спрашиваешь – нормально? А сам-то….
--Тихо, тихо. У тебя истерика. Ё…. твою мать! Что они с Петровичем… суки!
Валера замер в дверном проёме, не мигая и не двигаясь. Он разглядывал то, что осталось от человека, которого знал и уважал не один год. Озверевшая от скуки смерть, куражившаяся под видом двух, или сколько их там было, посетителей, с видимым наслаждением рвала плоть связанного человека, радуясь каждой новой ране. Бессмысленная жестокость выплёскивалась наружу на этой кухне из убийц, которые, судя по всему, чувствовали свою свободу и безнаказанность.
--Валера, что происходит? С кем вы побили горшки, а? Не поверю, что ты только мальчик с пистолетом для чьей-то охраны. Чего молчишь? Кто эти шакалы? Ты что, перестал на слух воспринимать человеческую речь? Письмо тебе написать?
--Хватит истерики, понял? Сейчас не время и не место для болтовни! Я сам в охрене не меньше твоего. Я тоже могу тебя спросить, чем вы тут занимались и где эта грёбаная охрана….
--Стоп! Охрана! Они мне оставили… эту… тревожную кнопку. Я сейчас….
--Не мельтеши. Поздно с кнопками баловаться. Охрану либо перебили, либо перекупили. Во всех случаях они нам без пользы.
--Тогда нам нет смысла здесь сидеть. Раз таксист нас не привёз куда надо, значит, нас будут искать. А где? Тут.
--Это понятно. Где у Петровича… не знаю… бумаги, мобилка… что у него было?
--Валера, а куда жена девалась? - С опозданием спросил я. От такого зрелища не только о жене не сразу вспомнишь, имя своё не назовёшь.
--Короче! Базарить не время! В доме её… её нет. Значит, она пока жива, и, скорее всего у них. Потом про всё поговорим. Где вещи Петровича?
--Наверное, в его комнате, где ещё? А ноутбук его здесь, в духовке. Он, кстати, с кем-то с утра переписывался.
Быстрым шагом Валера пересёк кухню и рывком открыл дверцу духового шкафа.
--Где тут?
--Нижний лист сними. Он там.
Едва не погнув лист, Валера вырвал его и бросил на пол.
--Есть! Ты не стой. Бери сумку, хватай всё, что тебе надо - документы… всю херню, которая понадобится и валим! Давай мухой!
Уже не глядя на тело Петровича, я вышел их кухни и побежал в нашу комнату. По правде говоря, это судорожно-паралитическое движение, вряд ли можно было назвать бегом. Просто на этот момент другого названия способу моего передвижения я не придумал. А что можно было придумать? Полушоковое состояние от увиденного, привело уровень мозговой деятельности в крайнее левое положение. Как раз туда, где находится цифра «0». Всё, что происходило со мной раньше, не шло ни в какое сравнение с сегодняшним происшествием. Раньше тоже не всё было гладко и просто, но были подсказки, и было время хоть что-то обдумать. А сейчас, как бы это понятнее выразиться? Сейчас - здравствуй, страшная реальность! Здравствуй то, от чего меня прикрывал Лесник, а потом уже и Петрович, теперь уже Царствие ему небесное! Здравствуй то, что было только в воображении, поэтому и не такое страшное. Здравствуй то, что прямо сейчас оставило меня одного перед необходимостью прятаться и выть от страха за свою жизнь. Перед острейшей необходимостью искать жену и попытаться наказать её похитителей. Перед желанием найти и уничтожить тех, кто так поступил с Петровичем и нежеланием становиться точно таким же, как и они, то есть убийцами. Перед тем, что нужно выбрать только одно из всего вышеперечисленного, хотя важным было всё. Не спрячусь и не выживу - не найду жену и, как следствие, не найду похитителей. Не найду – не накажу. Не накажу - … а как будем наказывать, господин супергерой в изгнании? Батогами на конюшне лупить, или пулю в лоб? Раздухарился, мститель хренов! Это, милый мой, реальность. Реальность с большой буквы! Это всё то, в чём ты находишься по самые не балуй, и в которой, без Валеры, не выжить и не разобраться. Поэтому надо слушать Валеру, как родителя…. И ещё одно вертится в голове, мешая совершать какие-нибудь осмысленные поступки – это… снова не подберу правильного слова. Мне страшно и неуютно, что ли, в этой ситуации, поскольку это происходит со мной, а не с кем-то другим. Это происходит со мной, хоть на всё я пока смотрю вроде бы со стороны. Это опять-таки происходит со мной, и никто не скажет, что всё закончилось само по себе и уже не страшно. Потому, что это происходит. Прямо сейчас и со мной.
Я раньше не всегда понимал, вернее, будет не так. Я всегда не понимал киношных героев, которые, в какой-то не простой ситуации, замирали на месте с идиотским выражением лица и не делали попыток защитить себя, хотя способов защиты было предостаточно. Это я видел со стороны и мог бы, оказавшись в их положении, легко найти выход и победить кого угодно. Но теперь, оказавшись в чём-то похожем в своей личной жизни, я ощутил нечто подобное на паралич воли, близкий к полному отупению и согласию с тем, что готов подставить свою голову, как баран на бойне, под нож этих убийц. Наверное, и выражение лица у меня сейчас не менее идиотское, чем у киногероев.
На всякий случай, я посмотрел на себя в зеркало - точно не Ален Делон. Выпученные глаза, тяжёлое и прерывистое дыхание через растопыренный рот и болезненная бледность. При других обстоятельствах, я бы назвал эту бледность аристократической. Но вряд ли я окажусь когда-нибудь при других обстоятельствах.
--Ты там заснул? - Закричал Валера с первого этажа. - Бегом сюда!
Да, надо бегом! Это я начал повторять себе под нос, скидывая в сумку разные вещи, казавшиеся мне необходимыми. Деньги, документы, косметичку жены, носки, дезодорант, карту Чехии, две свечки… а зачем мне свечки и, тем более, две?
--Ты хочешь остаться? – Снова резануло слух Валериным криком.
--Иду!
Немного плавней двигаясь вниз, чем, поднимаясь наверх, я подошёл к Валере.
--Я готов.
--Где ствол?
--По-моему… на кухне.
--Ты бы его ещё в собачьей будке оставил! Иди, забери!
Я рванул с места пушечным ядром, но так же резко остановился перед дверями на кухню. Я знал, что именно там увижу и знал, что не смогу войти и не посмотреть на то, что осталось от Петровича. Сжав кулаки и задержав дыхание, я втолкнул себя на кухню и шагнул в сторону окна. На подоконнике лежал пистолет. Теперь уже мой.
Как бы мне не хотелось, но на кухне ничего не изменилось. Ничего. Кошмар не исчез. Единственным изменением были цветы, лежащие на коленях у Петровича. Трогательно и страшно.
Выходя, стоя на пороге кухни, я оглянулся и перекрестил тихо сидящего Петровича. Это было всё, что я мог сделать для него в тот момент.
--Давай, давай! Валить надо отседова, и по шурику!
Я подчинился и схватил сумку, показавшуюся мне намного тяжелее, чем должна была бы быть… на мой взгляд.
Валера спрятал правую руку под куртку и посмотрел в зеркало, висящее около входной двери.
--Вроде не заметно. Ствола….
Тут он прочёл моё недоумение, написанное на моём лице большими буквами. Недоумение, относительно веса сумки.
--Надо обо всём думать. Я холодильник почистил. Тут всё равно будет ментовский шмон, а нам подкрепиться надо будет. По ресторанам ходить пока не будем. Всё! Двинули! Только спокойно.
Я отворил дверь и пошёл по дорожке к калитке. Валера шёл сзади, по-прежнему держа руку под курткой.
Выйдя на тротуар, я не оглядываясь, спросил:
--Куда идём?
--Сначала по Татарке, потом на Ленина и на вокзал.
--Что ты городишь?
--А ты? Что ты у меня спрашиваешь?
--А у кого мне спрашивать? У кого, твою мать!
--Не рви нервы, пригодятся.
--Я спрашиваю – куда идём?
--Я не знаю. Я тут ничего не знаю. На ту дорогу, по которой мы сюда шли – нельзя. На открытое место – нельзя. Автобус, троллейбус тоже мимо бани. Теперь спроси ещё раз - куда идём?
--Надо добраться до любого города, правильно?
--Ну.
--Тогда только такси. А где его брать?
Так, идя цугом, по уже неприветливой чешской земле, начинающей скрываться от нас за вечерними сумерками, мы дошли до какого-то бара. Естественно, пивного.
Разукрашенный рекламой пивных производителей и эмблемами местных спортивных клубов, бар показался мне местом, где можно решить вопрос с такси. И мы его решили.
Через час с небольшим, таксист, по навигатору, довёз нас до пансионата на окраине Брно.
Закончив оформление, получив свои комнаты и настрого наказав администратору нас не беспокоить и никого к нам не пускать, мы разошлись по своим апартаментам.
--Кто к кому в гости? – Спросил Валера, открывая карточкой электронный замок. – У них нету нормальных ключей?
--Они просто хотят произвести на тебя впечатление.
--Кто к кому?
--А у кого сумка?
--Тогда я моюсь и прихожу.
--У меня помоешься. Бери полотенце и приходи.
--Добро.
Мы мылись по очереди в полном молчании. Тот, кто не был занят смесителем в душе, сервировал стол.
Говорить пока было не о чем. Лично у меня темы возможных разговоров перескакивали с жены на внешний вид Петровича, со способа её похищения, а в это я очень сильно верил, что её… ну, что её только похитители, на способ казни тех, кто её увёз. Ни одну мысль я не мог до конца домыслить, и это меня злило и раздражало, как, впрочем, раздражала сервировка стола.
Как результат моей нервозности - разбитая пепельница, оказавшаяся гипсовой подделкой мраморного чёрта.
--Что кокнул? - Спросил из ванной Валера.
--Пепельницу.
--Пепельница - она. Значит должна прийти женщина.
--С какой радости?
--Примета такая. И бес….
Валера не договорил – раздался стук в дверь. Через пару секунд дверная ручка пошла вниз, со стороны коридора кто-то пытался войти. Но дверь мы заперли, поэтому оставались недосягаемые для любых гостей. Зато мы услышали снова стук в дверь.
--Спроси… да отвали от дверей! - Голый Валера стволом пистолета показал мне место, с которого я должен подать голос тому, кто стучал.
--Спроси, кто там?
Я спросил и вытер вспотевшие ладони о брюки. В ответ, что-то прозвучало по-чешски в женской тиситуре. Я ни хрена не понял, кроме слова «телевизия».
--Чего она хочет?
--Откуда я знаю? Из-за пепельницы пришла!
--Я серьёзно.
--Я не знаю. Что-то про телевизор сказала.
--Открывай и впускай. Но в номере ты один, понял?
Я подчинился. На пороге стояла дама с бейджиком, на котором написано «Петра». Она протянула мне коробочку и о чём-то заговорила. Я отрицательно покачал головой.
Петра посмотрела на коробочку, на меня, через моё плечо на накрытый стол, снова на коробочку и показала пальцем на телевизор. Неопределённо пожав плечами, я позволил ей пройти.
Она, не по-женски ловко, что-то куда-то подключила и, протянув мне пульт, сказала:
--Диджитал. Просим.
--Да-да, спасибо.
Она забрала останки чёрта, то есть пепельницы, и из шкафа, в котором покоилась сумка, достала другую пепельницу.
--То на учет? Просим.
--Спасибо. Если вы понадобитесь, я эту расколю, - я показал на новую пепельницу в виде такой же мраморно-гипсовой сути, но по внешности - Андерсеновская русалочка.
--Так йо! - Сказала Петра, улыбнулась и направилась к двери.
Щелчок - и дверь за ней закрылась. Из ванной вышел Валера.
--Чего хотела?
--Тюнер для спутника принесла. Сейчас, наверное, к тебе попрётся.
--Нечего ей у меня делать - я пепельниц не бил. А этот тюнер надо проверить.
Мы включили телевизор, попереключали каналы и пришли к выводу, что это не бомба для нас.
--Найди какую-то музыку в ящике и садимся.
Мы устроились за журнальным столиком, на котором расположилось содержимое холодильника Петровича. Валера по-хозяйски налил себе в стакан водки и передал мне бутылку.
--У нас так - каждый, на тост за помин души, наливает себе сам.
--Вы напоминались так, что уже и традицию придумали.
Вроде и не со зла сказал, но получилось некрасиво.
--Извини, я просто констатирую.
--Ладно, я понял. Наливай.
Наполнить стакан и не пролить на стол мне, как я не старался, не удалось.
--Если, не приведи Господь, так пойдёт и дальше, то ты привыкнешь и не к такому.
--Ой, Валера, меня не мёртвое тело расстраивает - и не такое видел. Что с женой случилось, вот что покоя не даёт. И ещё одно. Кто так старательно обошёлся с Петровичем?
--Значит такая программа на вечер. Пьём и едим. Говорить будем только по делу. Понял? Эмоции засунь в… короче, без эмоций. Пьяней, если хочешь, но базар только в тему.
Соплями ни жене, ни нам самим не поможешь. Согласен?
Я покивал головой.
--Не расслышал!
--Согласен.
--Тогда встали. Без тоста. Каждый думает то, что считает важным подумать о нём, царствие ему небесное. Я пью.
Мы выпили и взяли по куску колбасы.
--Давай для разрядки по второй и пообщаемся.
Когда мы выпили, Валера пододвинул мне пепельницу и сказал:
--Кури, если хочешь, только никого не вызывай. Сегодня у нас мальчишник. Это я сострил. Теперь серьёзно. Что вы тёрли с Петровичем?
--Как же мне настохренело говорить об одном и том же! Какие-то паханы, делёжь, власть….
--Я сказал – без соплей! Держи себя в руках! Я тебе такое скажу - ещё почти двое суток я не смогу ни с кем связаться, понял? Двое суток ни свистнуть, ни пёрднуть. Будем сидеть тут и думать, кто нас не любит. Из твоего рассказа я всё равно ничего не пойму,… скорее всего, не пойму, но я буду слушать, и задавать вопросы. Может и глупые. Но так ты сам попробуешь хоть что-то уловить такое, что было только в намёке, а не сказано в лоб. Ты ведь у нас голова, тебе и надо ещё раз всё сказать вслух и с самого начала самого себя послушать. Может и выплывет тот, кто нам занозу в жопу засунул. Извини за слово «засунул».
--Ладно, ладно… я не знаю, с чего начать….
--Когда вы с Петровичем, царствие ему небесное, сели перетирать дела?
--Можно посчитать… это когда….
--День не важен, вернее не число, а когда вы сели друг против друга и начали базар. Не по трубе или как-то ещё, а спокойно беседовать. Такое было?
--Да, такое было. Мы поминали Лесника, царствие ему небесное, и он мне нагородил такого, что….
--Вот-вот. Сам спокойно расскажи, что он тебе нагородил, но только слушай себя и анализируй. Вспомни, что ты ответил и по такому сценарию рули дальше. Не может быть, чтобы мы не вычислили нужную зацепку.