Так. Я закурил, когда вышел на улицу. Через минуту материализовался велосипедист. Мы немного поговорили, потом заложило ухи, в смысле уши, потом мальчишка ушёл, сказав, что у меня скоро встреча. Но, во время разговора я не закуривал больше. Выходит, что это таки правда…. Всё правда, даже то, что я считаю померещившейся выдумкой. Здорово! И страшно!
Войдя в холл, я натолкнулся на улыбку администратора.
--А вы не долго гуляли.
--Да? Мне показалось долго.
--Нет, что вы, не прошло и минут пять.
Не может же она быть с велосипедистом быть в сговоре? Или мне нужны безусловные доказательства? Не буду врать, мне бы очень хотелось их иметь. А раз так, то в основе моей человеческой сути есть Фома. Неверующий. Пока не потрогаю – не поверю.
Номер не изменился за время моего отсутствия. Ничего не прибавилось, ничего не исчезло. Жена была в душе.
А что , собственно говоря, я ищу? Видимые изменения в окружающем меня интерьере после того, как велосипедист куролесил с пространством? Которого, я, кстати, не видел. Что я хочу, или что я могу увидеть? Вот уж не тени прошлого и не свет будущего. А что тогда? Выходит, что ничего вещественного. Я имею честь быть свидетелем такого явления, как относительно понятные изменения, происходящие вне нашего желания, понимания и вообще вне нашего старания их замечать. Я понятно говорю? Для кого как. Для меня нет. А почему? Потому, что я, как современный обыватель среднестатистического развития, насильно становлюсь свидетелем каких-то метафизических проявлений, случайно или специально материализовавшихся объектов человеческой наружности. Останавливают время, потом запускают его снова, но с опозданием. Что-то делают с пространством, но это со слов велосипедиста. Рассказывают откровения о предродовом планировании послеродовой жизни. О скрытой силе слов и букв. О невидимой связи незнакомых людей – и это всё для того, чтобы остановить воров и бандитов, подсиживающих и обирающих друг друга. Не укладываются в голове высочайшие материи, используемые для низменных целей. Чистюля и Петрович против искривления и сжатия пространства. Или я не протрезвел, или передо мной любительский театр абсурда, который настолько переплетён противоречиями и логикой, что понять его, живя на Земле, невозможно, Мало того, к своему стыду я начинаю отчётливо понимать, что в этом театре я имею одну из главных ролей, которую получил от неизвестного режиссёра, но отказаться участвовать в представлении у меня нет возможности. И, как оказалось, нет права отказаться. Я играю в этой жизненной пьесе с живыми коллегами по сцене и с потусторонними персонажами. Произношу текст, в котором, наряду с повседневной речью, приправленной глупостями и матом, есть авторские ремарки, объясняющие мне глубинное значение алфавита, мыслей и нюансов поведения. Играть приходится, не видя реакции зрителей, причём самих зрителей не видно тоже. Все, кто вокруг меня, это временно отдыхающие актёры, терпеливо ожидающие своего выхода на сцену и не обращающие ни малейшего внимания, ни на игру, находящихся в этот момент на сцене, ни на сюжет, разыгрываемый мной и другими в данной мизансцене. Идёт спектакль в прямом эфире без репетиций и генерального прогона. Радует только одно – бездарность не порицается. Театр абсурдной жизни, или жизнь абсурдного театра. Нужное подчеркнуть.
В тот момент, когда я начал путаться в хитросплетениях реальности и увиденного несколько минут назад, в каламбуре из трезвеющих обрывков продуктов мыслительного процесса и псевдофилософских опусов на тему жизни, из душевой вышла жена.
--Ты действительно не долго. Как погода на улице?
--Типичная для этого времени года. Как ты думаешь, я нормальный человек?
--Скорее всего да, если уже сомневаешься в этом. Что случилось? Призрак увидел?
--Увидел, пообщался, поперемещался во времени, покурил одну сигарету около часа, познал тайны бытия, постиг непостижимую секретность слов и передаю тебе просьбу из потустороннего мира, чтобы завтра с утра ты не снимала парик.
--Ты снова ходил в господу?
--Я никуда не ходил, а всё, что я сказал – чистая правда. Про парик тоже правда. И я очень тебя прошу послушаться моего совета. Или просьбы. Или требования. Это не тяжело надеть парик?
--Я недавно подстриглась, покрасилась. Зачем мне парик?
--Не знаю. Через меня тебе передали эту просьбу. Мне лично кажется, что эта просьба возникла не на пустом месте. Наденешь?
--Бред какой-то! Ты послушай себя. Вышел на пять минут, вернулся, как философ из психушки и требуешь надеть парик. Или ты хочешь прелюдию в парике?
Действительно, со стороны всё выглядит, по крайней мере, подозрительно. И настораживающе. В смысле нормальной работы головы.
--В общем, такое дело….
Часа через полтора, в течение которых я, насколько у меня хватало целостности памяти, рассказал обо всём, что происходило со мной, начиная со встречи с Андреем и заканчивая сегодняшним разговором с велосипедистом. Старался быть кратким, не эмоциональным и не повторяющимся на интересных моментах.
--Вот, пока всё. Я сам во всё это верю до тех пор, пока не начинаю во всё это не верить. Я этим пользуюсь, как правильно сказал велосипедист, как ребёнок игрушкой – пока она на глазах, она меня интересует, как только куда-то закатилась, то из памяти вон. Что ты скажешь?
Задумчивость жены продлилась несколько минут.
--Не знаю, это не имеет ответа и не определяется вопросом. Но, во всяком случае, это интересно. И… я одену парик. Хотя бы узнаю, для чего твоему велосипедисту понадобились мои запасные волосы.
--Вот и славно. Тогда идём спать?
--Только никуда до утра не ходи. Для одного дня событий хватит.
Всю часть ночи, которую мне удалось проспать, я проваливался в воздушные ямы, спотыкался на лестницах и падал в никуда. Остальную часть сумрачного фрагмента суток я старательно крутился на деревянной кровати в поисках удобной позы. Когда она наконец-то нашлась, меня лишил сна зов природы. Пришлось вставать.
Состояние было не тяжёлым после вчерашнего, но и не бодрым из-за плохих предчувствий. Хороших предчувствий просто не было ни у меня, ни у судьбы…. И они начали сбываться, те, которые плохие.
Какое-то неуместное слово «да» в ответ на стук в дверь явило нам нагло-довольную физиономию Чистюли на пороге нашего номера. Молча покрутив головой по сторонам и к чему-то принюхавшись, он картинно отступил в сторону и пропустил стоящего за его спиной Петровича.
--Ты забыл сказать «чисто». Так в кино все спецы говорят, -- попытался съязвить мой язык.
Моя колкость растворилась в воздухе, не долетев до адресата.
--Вы заставили нас поволноваться не один час. Это становится недопустимым. Я прав, Владимир?
Последний вопрос, адресованный к Вове, совершенно очевидно не подразумевал ответа. Просто Петрович таким образом привлекал Внимание Чистюли к своему положению. Вертикальному. Странно, но у Вовы хватило соображалки в этой ситуации, или этот трюк был оговорён заранее. Чистюля сделал пару шагов в сторону Петровича, взял стоявший около окна гибрид стула и кресла и пододвинул Петровичу так, как подают стул даме в ресторане.
Петрович, не снимая пальто, опустился на сидение и закинул ногу за ногу. Благодарности в адрес Чистюли не последовало.
--Я предполагал, что мы партнёры. Что мы делаем одно общее дело при безусловном личном интересе и при уважительной, взаимно уважительной личной выгоде каждого. И что я получаю от своего партнёра? Недомолвки и невыполнение обязательств. Вы самовольно исчезаете, чем создаёте излишнюю нервозность в наших, и без того не простых отношениях. Я со своей стороны стараюсь быть максимально дружелюбным и честным. Но все мои попытки наталкиваются на ваше сопротивление и откровенное нежелание сотрудничать. Обратите внимание, -- Петрович повернул ладонь тыльной стороной к себе и, вытянув руку перед собой, стал рассматривать свои полированные ногти, -- я не повышаю голос, не позволяю себе оскорбительных выпадов в вашу сторону, я просто разговариваю с вами. Но я не стану бесконечно этим заниматься, время уходит. Время, которое, на мой взгляд, вы сознательно затягиваете, не утруждая себя даже объяснением подобного поведения. Как мне прикажете поступать с вами?
--Ну ты, Петрович, даёшь!
--Как это понимать?
--Да как хочешь! Тебе хочется быть на кого-то похожим? Будь. На конкурсе двойников. А передо мной не кривляйся. На меня не действует. Вот если бы ты, как Марлон Брандо в «Крёстном отце», постучал себя пальцами по груди и сказал хриплым голосом: « Вы разбиваете мне сердце», я бы, возможно, проникся какими-то чувствами. А так - нет. Ты хоть слышал со стороны свой монолог? Ты назвал нас партнёрами, так? А ведёшь себя так, словно я твой пожизненный должник. Это, Петрович, не партнёрство. Это наезд. Ты со своей честностью объяснил мне, что конкретно от меня хочешь? Нет. Ты обрисовал мою долю во взаимно уважаемом интересе каждого? Нет. Ты приставил ко мне вот это с пистолетом и позволил ему, нет, даже поручил ему хамить нам с женой. Где твои партнёрские отношения?
--Наконец-то слышу разумные слова разумного человека. Может быть, и надо было бы мне в первый день начать более конструктивный разговор с тобой обо всём, что ты упомянул, но я хотел знать твою позицию и твоё отношение к последним событиям.
--Не-а, не сработают твои психологические этюды. Ты в нашем партнёрстве проявил высшую степень недоверия ко мне. Ты скрыл сумму моего интереса. Скрыл? Скрыл. А твой интерес меня не касается. Другими словами, ты собрался скрысятничать. Так я понимаю, Петрович? А это уёбище с пушкой ты приставил ко мне только потому, что делиться со мной не собирался. Со мной поделился бы Чистюля одной или двумя пулями. Так? Нет?
Вова захохотал во всю глотку. Эта шутка, в его рейтинге кладбищенского юмора, заняла высшую строчку.
--А ты закрой глотку и не воняй кишками, хохотун хренов! Ты что, действительно веришь этому, в пальто, что он тебя озолотит, когда возьмёт деньги Лесника? Да в этом деле ты замаран так, что лучшего кандидата на козла отпущения просто не придумать! Как только Петрович решит, что он сделал деньги, в ту же секунду тебя или грохнут, или сдадут… скажем, Валере. Который очень удивился, узнав, что ты ещё на этом свете. И который с радостью посмотрит, что у тебя внутри. Так что живёшь ты и портишь воздух только до тех пор, пока я не отдал деньги. Тебе тут не до смеха, голубчик, тут тебе комплект досок под названием « Сделай сам себе гроб» покупать надо. Шоха ты пустоголовая!
Чистюля помаленьку сбавил громкость своего смеха и попытался восстановить в памяти то, что из моих слов лишило его радостного смеха. Но из всего услышанного ему запомнилось последнее, про пустоголовую шоху. Это было оскорбительно. Даже для него.
--Будешь базарить, когда тебе разрешат, понял? На кого вафельницу распахнул?
--Тише, Вовочка, тише. Разве ты не видишь, наш гость уже в отчаянии? Это его последняя попытка хоть как-то изменить невыгодную для него ситуацию в свою сторону. Хотя, должен заметить, что речь была яркой. Но безрезультатной по сути. Да, Владимир в нашей организации не занимает лидирующего положения. Пока. Но уж точно не является той картой, которой был назван. Но вернёмся к нашему делу. Как мы успели уже выяснить, наш совместный интерес крутится около определённой суммы денег, которую совершенно несправедливо оставил вам Аркадий Михайлович. Я имею определённое право стать их полноправным хозяином. Но согласен удовлетворить и ваши претензии на некоторую долю от той суммы. Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что ваше участие в формировании той суммы, до которой возросла первоначально вложенная, достаточно скромная, но я готов рассмотреть любые предложения, даже если они окажутся непозволительно преувеличенными.
Я посмотрел на жену. Она сидела на софе, по правую руку от стоящего рядом Чистюли. Парик сидел на ней безупречно, но я отчётливо видел две мысли, которые, не скрывая своего появления при посторонних, откровенно висели в её глазах. Первая была о том, что всё в этой комнате начало бесконтрольно накаляться в сторону чего-то непоправимого, а он, то есть я, ещё и провоцирует быстрейшее появление этого самого непоправимого. А вторая мысль была не менее актуальной, чем первая – на кой шут ей нужен этот парик?
--Красиво говорите. И, как-то, витиевато. У вас с вашим президентом был один учитель риторики? Вы же с Украины?
--Это не важно.
--Ну да, ну да. Тогда перейдём к более важным вещам. Я имею предложить половину. Вам, естественно. Вторую половине мне. И, прошу заметить, до непозволительно преувеличенных предложений я не опускался. Я реалист.
--Вы – весельчак! Половина исключена в принципе.
--Тогда согласен провести следующий раунд переговоров где-то… через неделю. Да, через неделю в половине второго.
--Я устал шутить. И слушать твои глупости тоже. Поэтому моё….
--Мы уже перешли на «ты»?
--Не перебивать меня! – гаркнул Петрович.
--А ты заставь меня! – в ответ я тоже повысил голос и со злостью уставился в глаза Петровичу. Мне показалось, что он не испугался. А чего, собственно говоря, ему пугаться? Меня? Жену? Ведь около него был Чистюля с пистолетом.
--Моё предложение пять процентов от суммы. Это достаточно большие деньги за твое… за ваше мизерное участие в этом деле.
Как же язвительно прозвучало это «за ваше»! Сучонок!
--Пять процентов не обсуждается мной. За моё мизерное участие все, подчёркиваю, все деньги останутся у меня. А не у… кого-то ещё. Почему?
--По качану! Бери свой пятерик и вали на хер!
--Вовочка, когда мужчины разговаривают, такое, как ты должно молчать. И не смей пердеть в комнате! Здесь, кроме тебя люди находятся.
--То не я… так ты, сука….
--Вова! -- голос Петровича в долю секунды выстроил непреодолимую преграду, на которую наткнулся Чистюля. Но даже и через преграду я видел налитые яростью глаза Вовы.
--Вовочка, он специально тебя расстраивает. Не обращай внимания. А с тобой давай проще. Сколько реально хочешь?
--Я уже сказал.
--Нет.
--Тогда пока.
--Нам придётся применить силу. И не обязательно к тебе. Спрашиваю в последний раз….
Тут зазвонила моя мобилка. Как вовремя это произошло! Я, по-моему, зашёл слишком далеко. Причём так далеко, что, судя по Вовиным глазам, возврата из той дали для меня уже не было.
--Слушаю!
--Это я, твой брат Коля.
--А-а-а! Колёк! Здорово! Как дела?
--Спасибо. Что у тебя? Порядок?
--Да – да – да. Да ещё раз. Понял?
--В чём дело?
--Тут у меня в номере земляки, так что через четверть часа я смогу появиться у тебя с подарком.
--Что такое четверть часа? При чём тут время? Ты что, пьяный? Мы же… стоп! Эти четверть часа имеют какое-то значение?
--Ну да.
--Ага, так. Четверть часа… загадки, блин! Так. Час на четыре… шестьдесят на… пятнадцать… так.
--Ну-ну.
--Ага. Пятнадцать чего? Он не согласен на пятнадцать процентов?
--Именно!
--Слава Богу! Расшифровал! Понятно. Опускайся до двенадцати, не ниже. Иначе вообще замолкай и ни звука! Если он согласится на всё, что вряд ли, назначай встречу и передачу на завтрашнее утро. Пускай хоть Чистюлю с тобой оставляет. Главное – выторгуй отъезд жены. Всё понял?
--Нет, нет.
--Вот и молодец. Через двадцать минут я перезвоню. Представлюсь …Ларисой, Колиной женой. Пока!
--Пока!
--Ну, какие новости?
--О чём был вопрос в прошлый раз?
--Пять на руки и расход.
--Ага, расход, по блатному – фуфайка.
--Вова, я просил не вмешиваться.
--Ладно, надоели вы мне оба до одури. Условие моё одно. Только одно и оно не обсуждается. Не устраивает? На хер с пляжа! Вместе со своей силой.
--Ну-ка, ну-ка!
--Сосну-ка.
--Что, бл…!
--Вова, молчи! Говори условие.
--Значит так. Жена едет домой. Одна. Приезжает домой и звонит мне, говорит, что с ней всё в порядке, Валера её встретил и она в безопасности. В тот же день мы едем в банк. Берём с собой свидетеля по моему выбору. Забираем деньги. Я снимаю свои пятнадцать процентов и со свидетелем сматываюсь. Остальное меня не касается, и я вас не знаю. НИКОГО!!!
Петрович откинул голову назад и прикрыл глаза. Старательно наигранная расслабленность в лице диссонировала со сжатыми до белого цвета кулаками. Что он обдумывал? Наверное, состыковывал телефонный звонок с моей решимостью в поставленном мною условии.
Так продолжалось минут пять. Пауза затянулась.
--Петрович, Петрович, - Чистюля полушёпотом позвал шефа.— Про шо думаешь?
Мудрый вопрос достойный Вовочки.
--Он не думает, он до десяти считает. Как раз сейчас до четвёрки дошёл, - пробурчала молчавшая всю беседу жена.
--Шо-о-о? – Завыл Вова.
--Эй-эй! Не думай даже к ней подходить! – Это, уже, был я.
--Так! Всем тихо! – Очерёдность в беседе была соблюдена и она перешла к Петровичу. – Я подумал и вот что решил. Мой ответ – нет! Жена останется у нас здесь, мы поедем и заберём деньги, тебе, за твою наглость, я позволю взять деньги на обратную дорогу. Едем сегодня. Разговор окончен.
--Тогда, ребята, поцелуйте меня в жопу! И начнём с Вовы. Хер вам в нос, а не жену! Хер вам в жопу, а не деньги! Зарвались вы, пацаны, теперь даже я вас не спасу. Молитесь, пока ещё осталось время!
От кого спасать, я ещё не придумал. Вернее не успел. Вова наотмашь хлестанул меня по лицу кулаком. То ли у меня хорошая реакция, то ли Вова не рассчитал расстояния между нами. Скорее всего, второе, только у него не получилось вырубить меня, как рассчитывалось. Он только разбил мне нос. Кровь потекла на губы, на подбородок, на майку и на пол. Глаза наполнились слезами, стало как-то обидно. И очень зло внутри. Я сжал нос руками.
Чистюля, не дожидаясь того, что со мной будет, потянулся рукой к жене.
--Ты! Рядом с ним встала! Быстро!
Вова покрепче ухватился рукой за её волосы, и со всей дури рванул в мою сторону, рассчитывая на то, что жена преодолеет отделяющее нас расстояние по воздуху. Но в момент рывка, Чистюля, с зажатым в кулаке париком, провалился в пустоту и, по инерции, сделал пару шагов в мою сторону. Большего подарка я и не мог себе пожелать! Спасибо тебе, велосипедист, за парик! Большое спасибо! Этот удар я посвящаю тебе. Я поджал две фаланги пальцев и выставленными вперед костяшками пальцев ткнул в горло Чистюле. Силу удара я не рассчитывал. До того ли мне было?
Перемещавшийся на втором шаге инерционного движения и уже начинавший выравниваться Вова хрюкнул от боли в горле и, зажав левой рукой шею, правой начал расстёгивать куртку.
--Пистолетик достать хочешь? Не достанешь! – Почти выкрикнул я и со всей радости врезал ногой ему в… район нижней пуговицы ширинки. От удара Чистюля даже немного подпрыгнул. Он согнулся, отпустил шею и молнию на куртке, схватился за ширинку и упал на колени. Подумав пару секунд, Вова упёрся лбом в пол и замер в позе молящегося еретика.
--Времени, не тратя даром, что-то там дальше, не помню… и царицу и приплод….
Я, насколько мне позволял разбитый нос и слезящиеся глаза, обошёл Чистюлю сзади и, ухватившись за ворот его куртки, что было сил, рванул его на себя. Вова, не меняя позы, захрипел от сдавившего его больную шею ворота и перевернулся на спину, продолжая стонать. Расстегнуть его куртку было делом одной секунды. Запустив руку ему подмышку, я нащупал кобуру, отстегнул кнопочную застёжку удерживающего ремешка и вытащил пистолет.
--Во-первых, это Стечкин. Хорошее оружие. Во-вторых, удар по яйцам я посвящаю Аркадию Михайловичу. В-третьих, сучий потрох Петрович, я стреляю, по всей видимости, плохо, но не с трёх метров. Поэтому, гадёныш, не смей даже икнуть – пальну сразу!
Я, наверное, уже в сотый раз провёл окровавленной ладонью по разбитому носу и сплюнул кровь, смешавшуюся со слюной.
--Котюня, ты как?
--Нормально, только гадко на это смотреть, - она кивнула головой на бледного, как посеревший весенний снег, Петровича.
--Думаешь, я от этого балдею? Так, друг-партнёр, шутки кончились. Слушай меня внимательно. Если что-то пропустишь мимо унитаза из того, что я тебе скажу то,… ладно, погоди.
Я снова наклонился над Вовой, который, лёжа на спине, попытался принять позу пресс-папье, поджимая ноги к подбородку.
--Эй, Чистюля! – Заорал я, наклонившись к Вовиному уху и капая на него кровью и слюной.
- Ты слышишь меня?
Вова что-то прохрипел в ответ и зло зыркнул налившимися кровью глазами.
--Значит слышишь. Теперь не перебивай меня. Это ты в сговоре с этим доном Корлеоне взорвал Лесника, но я тебе за это мстить не буду. Но я потрачу любые деньги, чтобы точно знать, где ты есть в любую секунду. И буду сообщать об этом Валере и другим пацанам, которые по кусочкам собирали Зеню, Бурцева и остальных, которых ты по ветру развеял. Встречи с пацанами, ты будешь до усёру бояться каждую секунду. Понял? Ожидание смерти хуже самой смерти. Это Сигал сказал. Правильно сказал. Это про твой случай.
Вбивая каждое слово в голову Чистюли, я не забывал поглядывать на жену и на Петровича.
--Я, по-твоему, бык колхозный, которого можно с говном смешать? Возможно, но не сегодня и не таким чаморошным, как ты, с этим Пидоровичем. Я ведь говорил тебе, Вова, полезешь ко мне или к жене, я тебе пальцы сломаю. Не поверил мне, правда? Ты думал, что со Стечкиним за пазухой ты непобедимый? А? Вова, сраная корова. Ты ошибся. Ты такой же, как и все. А раз так, то нету у тебя прав быть над кем-то, и кого-то гнобить. Поэтому, я исполняю обещанное. И мне не жалко тебя. Ты, Вова, тварь!
Мне пришлось разжать Вовин кулак. Ухватившись за указательный и средний пальцы, я обратился к Петровичу.
--Смотри, партнёр, и запоминай.
Противно хрустнули суставы, выворачиваемые в неестественную сторону. Вова взвыл и пару раз с силой ударился затылком о пол. Теперь он лежал ровно, поскольку боль из паха переместилась к поломанным пальцам правой руки.
--Теперь с тобой, - сказал я молчавшему,… даже не знаю, как его и назвать.
--Думай обо мне, что хочешь, говори, что хочешь, но я тебя не трону. Только попрошу об одном. Если я от пролетающей мимо меня сороки услышу, что ты обо мне плохо подумал, я тебе выдавлю глаз. Левый. И чтобы ты не сомневался, я обещание выполню. Примером будет для тебя Чистюля. Я понятно высказался?
--Понятно.
--Тогда свободны.
Но Петрович остался сидеть без движения. Потому, что в дверь постучали немного иначе, чем вежливо.
--Кто?
--Администратор.
--Войдите.
Дверь открылась и вошла девушка, принимавшая нас вчера.
--Что у вас происходит? Крики….
Она моментально изменилась в лице от выражения благородного гнева до полной растерянности. Я бы на её месте тоже обалдел бы от увиденного - постоялец с окровавленным лицом и одеждой, с пистолетом в руке стоит около окна и сплёвывает кровь на пол. Его жена, внимательно рассматривающая парик, вдруг с размаху швырнула его, на лежащего на полу и стонущего гостя. Четвёртый участник немой сцены, он же второй гость, который тщательно изображал мертвеца недельной давности, судя по общей неподвижности и по цвету кожи, никак не реагировал.
--Всё, что происходило, уже закончилось.
Девушка осматривала нашу четвёрку и пол в номере, возможно подсчитывая, сколько мне надо выставить в качестве дополнения к счёту за кровь на полу и на диване.
--И, знаете,… - тут у меня в голове кто-то настолько отчётливо произнёс два слова «пять дней», что я даже оглянулся. Никого, конечно, не было, но слова были из вчерашнего разговора с велосипедистом. Он же просил… как это… нейтрализовать на пять дней. Этих двоих. Чёрт! Как мне их нейтрализовать? В подвал посадить, что ли? Посадить… может и выход.
--Вот что, уважаемый администратор, - я обращался к девушке, размахивая рукой, в которой был пистолет.— Вам лично нравится то, что вы видите? А? Кровь у меня на лице, пистолет, этот боец на полу? Нравится?
Она испуганно смотрела на пистолет.
--Говорите правду!
--Нет.
--Вот и хорошо. Тогда я прошу вас вызвать полицию. Из этого номера. Немедленно
Девушка неуверенно подошла к телефону и взяла трубку.
--Значит так. Описываешь то, что видишь. Говоришь им, чтобы ехали сюда срочно. И, самое главное, никакого выбивания дверей и штурма! Пусть подойдут к двери и постучат. Я им скажу, что делать. Ты останешься с нами. Всё, что я тебе сказал – приказ. Теперь перейдём к просьбам. Полицейским говори только правду и ничего не добавляй от себя. Поняла меня?
--Да, понятно…ла.
--Звони. Только разговаривай спокойно. Тебе-то, лично, ничего не грозит.
Администраторша выполнила мою просьбу, как мне показалось, просто идеально.
--Зря ты это затеял, - подал голос Петрович.
--Надо было раньше соглашаться, а теперь моё соло. Закрой варежку и не поучай, Макаренко.
Мы с женой курили в номере, каждый по-своему переживали происходящее. Разговаривать не хотелось. Девушка-администратор теребила полу своего пиджака и выглядела откровенно взволнованной. Чистюля был в болевом шоке – он изредка постанывал, иногда поворачивая голову из стороны в сторону. Петрович, сцепив пальцы в замок и, положив руки на живот, сосредоточенно вглядывался во что-то за окном. Так прошло, наверное, около десяти минут.
Второе действие нашего представления началось со стука в дверь. Девочка вопросительно посмотрела на меня.
Нервы перестали подчиняться здравому смыслу, а только тупо копировали чьё-то чужое поведения, взятое из кино, а не из собственного опыта.
Я передёрнул затвор пистолета. Освободившийся из обоймы патрон с радостным звуком вырвался наружу, и как-то особенно шустро забился под диван, на котором сидела жена. Этот патрончик, видимо, не на шутку обрадовался тому, что лично ему не при каких изменениях ситуации не придётся выполнять свои профессиональные обязанности.
--Мы с тобой договорились? Только правду, да? Будешь у нас переводчицей, но только переводи всё дословно. Сделаешь?
--Да.
--Хорошо. Спроси, кто там?
--Это полиция.
--Хорошо. Но, неубедительно. Спроси, кто у них старший.
--Старший и отвечает.
--Так. Скажи, что я с пистолетом, но хочу всё закончить миром. Ему, старшему, придётся делать так, как я скажу. Переводи.
--Они согласны.
--Теперь пусть старший приоткроет дверь и просунет в номер руку со своим удостоверением.
Девушка перевела. Потянулись секунды ожидания. Наконец дверная ручка поползла вниз, и дверь отодвинулась от своего крайнего положения на несколько сантиметров. В образовавшийся проём просунулась рука с пластиковым прямоугольником.
Я взял девушку-администратора за локоть и повёл к двери.
--Попроси, пусть представится, - шёпотом попросил я.
Пока офицер представлялся, я читал то, что написано в удостоверении. Пока всё сходилось. Снова у меня в руке локоть девушки, и движение обратно, вглубь комнаты.
--Теперь скажи ему, пусть войдёт один, только он один. Руки пусть держит на виду. Поняла?
Девушка заговорила и дверь закрылась. Это ещё что такое? Они штурм готовят? Или просто совещаются?
--Ты хорошо понимаешь, что делаешь? – спросила жена, начавшая не на шутку нервничать.
--До этой минуты понимал.
Из-за двери крикнули какое-то слово.
--Что там? – спросил я у своей переводчицы.
--Он сказал, что входит.
--Пусть входит.
Дверная ручка направилась в сторону пола. На этот раз дверь открывалась гораздо шире и гораздо дольше. Наконец-то в дверь, вернее в приоткрытый проём, протиснулся человек с выставленными перед собой руками. Шрам на его левом запястье дал мне основание убедиться, что именно этот человек показывал мне своё удостоверение.
--Пусть закроет за собой дверь. - Девушка перевела, и офицер выполнил мою просьбу.
--Теперь переводи дословно, хорошо?
--Да.
--Скажи, что мы вчера мы с женой поселились в вашем отеле. - Я специально говорил с паузами, чтобы, слушая речь администратора, уловить хоть что-то в её словах, что смог бы понять. Но пока безрезультатно.
--Сегодня пришли эти двое, под видом гостей.
Девушка говорила намного дольше, чем необходимо было для перевода моего короткого предложения.
--Мы же договорились, что ты будешь говорить… блин! Переводить дословно. Что ты ему сказала? Что-то от себя?
--Я сказать, что эти два вчера звонили и говорить, что ищут вас, потому, что вы отстали от туристической группы. Сегодня они пришли с этой же просьбой.
--Ты только это сказала?
--Только.
--Ладно. Теперь дальше. Эти двое требовали от меня деньги. – Я подождал, пока не закончится перевод. – Мы с ними не знакомы. Старший сидит на стуле. Охранник и боец – на полу. Пистолет принадлежит бойцу. У него под мышкой кобура, - я для убедительности похлопал себя по боку. – Я не знаю, как ещё можно объяснить это место, под мышкой…. Скажи, на левом боку кобура. Есть? Хорошо. Он ударил меня и поднял руку на жену. Есть? Я ударил его и отобрал оружие. Готово? Этот на стуле… он как сидел, так и сидит. Глаз бережёт. Нет, про глаз не переводи. Это неважно для офицера, это важно для сидящего. Сейчас жена положит на стол наши паспорта. Котюня, принеси, пожалуйста. Теперь скажи, что с тобой мы обращались без насилия, и что это была моя просьба вызвать полицию. Есть?
--Да, я всё перевела дословно.
Я покачал головой, не спуская глаз с офицера. Подержав ещё немного пистолет в руке, я повернул его стволом к себе и, положив его на пол, толкнул в сторону полицейского.
Тот не двигался, а просто отдал короткий приказ. Дверь распахнулась намного смелее и в номер вошли ещё трое полицейских в бронежилетах. И с оружием, посеръёзнее того, которое я отдал.
Офицер поднял пистолет, вынул обойму, передёрнул затвор и очень ловко поймал на лету выпрыгнувший патрон. Жестом он указал на диван. Я сел около жены.
--Нос болит?
--Да хрен его знает… нервы так колошматятся, что я не пойму, где и что у меня болит. Слышишь, - сказал я жене, понизив голос до шёпота, - вот тебе и парик, вот и причина его одеть. Кому рассказать – не поверят.
--А никому и не надо знать.
--Намёк понял.
Пока мы с женой переговаривались, я немного упустил развитие событий в номере. В действительность меня вернул голос администраторши.
--Пан офицер спрашивает, почему вы не опустили оружие, когда он показал удостоверение?
--Скажи ему, что я слишком долго жил на Украине. А там, наличие формы и удостоверения, не является доказательством того, что перед вами представитель правоохранительных органов. Почему хохлы в Чехии не могут найти для своих дел полицейскую форму?
--Он не понимает, как такое может быть….
--Говори ему попроще, а то он долго соображать будет, - посоветовала мне жена.
--Ладно. Пригласи его на Украину, и он всё поймёт, - снова обратился я за помощью к переводчице. – У меня в отношении его сработал безусловный рефлекс. Как у собаки Павлова. Хотя… я могу извиниться перед ним, если это его успокоит.
Девушка перевела. Офицер посмотрел на меня, на девушку, потом снова на меня. Выставленным большим пальцем офицер показал на администраторшу и вопросительно посмотрел на меня, словно спрашивая, правду ли она говорит. Я утвердительно кивнул головой. Офицер посмотрел на меня, как спецназовец ГРУ на мушкетёра. С непонимающим сожалением. Ну, мне такое прочиталось в его взгляде. Дальше офицер занялся своими делами.