Портретист
Андрей ЛОЗА
«ПОРТРЕТИСТ»
«Ибо если верность Божия
возвышается моей неверностью
к славе Божией, за что ещё
меня же судить как грешника?»
(Рим.,3:7).
Глава І
Слухи о новом мистическом гении-художнике распространялись по городу с невероятной скоростью. Скоростью слова. Самая быстрая система передачи искажённой информации – система слухов. Народ всегда первым знает правду. Если, конечно, учение журналистики с величайшим девизом «Нет правды, кроме нашей» не станет поперёк дороги. Журналистика - это самая точная наука что бы скрыть истину.
Весь город шумел, что где-то в центре поселился человек, имеющий дар от самого Дьявола. С ним были две натурщицы демонической красоты: жгучая брюнетка с телом шоколадного цвета и блондинка с зелёными кошачьими глазами. Художник слыл волшебником, который умел писать человеческие души. Между людьми он имел прозвище АДМИРАЛ, видимо, полученное за что-то, связанное с морем. Никто не мог точно сказать, откуда он появился.
Церковь была обеспокоена деятельностью этого человека, вызывающей такие разительные перемены в людях, посетивших его. Собравшись на совет, высшее духовенство решило заслать своего человека, который сможет увидеть и уяснить силу и опасность этого чародея. Священник-провокатор внешне походил на скрюченного горбатого гнома. С шишкой на лбу, с очень кривыми зубами, с ужасным запахом изо рта и обрюзгшей кожей. На вид ему было за пятьдесят, хотя едва исполнилось тридцать. Он пришёл как посетитель, вечером. В известных кругах считалось: вечер – это лучшее время для духовного роста, не «утро вечера, а вечер…». Позвонив в дверь, он стал ждать. Дверь открыла девушка-блондинка, укутанная лишь в лёгкую прозрачную шаль. Увидев посетителя, она, опустив глаза, томно произнесла:
- Мы не подаём. Вы нищий или верующий?
Из глубины квартиры Фома (а именно так звали этого сановника) услышал грубый мужской голос: «Ева! Кто там?»
Девушка, ещё раз окинув священника взглядом, в тон ответила:
- Да никто! Вроде бы священник какой-то, да очень грязный на вид.
- Впусти! - сказал тот же голос.
- Проходите, святой отец! – с сарказмом звонко проговорила она, чуть отступив вглубь коридора, грациозным кошачьим движением пропуская этого «ходока за правдой». На устах её зазмеилась улыбка, обнажая ряд очень красивых маленьких зубов.
Фома пересёк холл и оказался в огромной комнате, по-видимому, мастерской.
Перед ним предстала такая картина: мужчина, по пояс раздетый, стоял перед мольбертом. Он был крепкого телосложения. На правом плече священник увидел татуировку – смерть с мечом в руках – и невольно поёжился. Мужчина, обернувшись, посмотрел в глаза этого странного субъекта, вскинув бровь, холодным чёрным взглядом задал немой вопрос: «Зачем пришёл?». Фому бросило в дрожь, во рту пересохло от внезапно нахлынувшего страха, который, как огонь, в один момент разгорелся в его душе. Слова застряли в горле, он не мог вымолвить ни звука, пропали буквы, а мысли разбежались, как тараканы, в разные стороны. Мужчина опустился в кресло и, указав на табурет, который, видимо, использовали посетители, позировавшие ему, сказал:
- Сядьте, святой отец, в ногах правды нет.
Глава І І
- Присаживайтесь! Да чего вы стоите? И не бойтесь меня – я не колдун, как болтают многие смешные люди, живущие лишь верой в слухи.
И более мягко добавил:
- Кто вы? Как ваше имя? Я думаю, Ева объяснила вам, что мы не подаём милостыню.
- Я-я-я, - наконец вымолвил, заикаясь, гость, - хочу просить вас написать на этом холсте МОЮ ДУШУ. Это ведь правда – что о вас говорят в народе?
- Говорят многое, - ответил мастер. – Но где правда – знает лишь тот, кто взирает на вас из глубины моего сердца, сгорая от простого человеческого любопытства: кто же послал вас?
Фома всё ещё дрожащим голосом произнёс:
- Этот холст освящён самим епископом Никодимом…
Художник как-то встрепенулся, услышав это имя, и с улыбкой на лице спросил:
- Вы что, боитесь тех холстов, что есть у меня? Да, кстати, как там поживает этот ваш Никодим?
Адмирал хорошо знал это имя. Десять лет назад, когда по сути он лишь начинал свой путь, он хотел поступить в семинарию. Где-то среди прочих бумаг лежал документ, который в корне изменил его жизнь. Это письменный отказ святого отца Никодима, который в то время возглавлял это заведение.
Улыбнувшись своим воспоминаниям, мастер произнёс:
- Мне даже стало интересно, что получится из вашего образа на освящённом холсте! Но у меня перед тем, как я начну, есть к вам один вопрос. Вы – человек, который представляет наместников неба, - спрашивали хотя бы у себя, почему ваши богомазы, рисуя лик вашего Бога, распятого на кресте, который взял все грехи и немощи всего живущего под солнцем, нивелируют истинную картину образа слёз, страданий и боли, рисуют его добрым с миловидной улыбкой на лице, как будто он чувствует в момент смерти что-то кроме боли и разочарования? Вы, конечно, помните, как ему не хотелось умирать?
Священник кивнул и промямлил:
- Да, но…
- Не надо никаких «но», я сам отвечу на этот вопрос знанием вашего учения. Исайя, 52:13 – 15.
И, закрыв глаза, еле заметно шевеля губами, по памяти произнёс:
- «Вот раб Мой будет благоуспешен, возвысится и вознесётся, и возвеличится. Как многие изумились, смотря на Тебя, - столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих! Так многие народы приведёт Он в изумление; цари закроют пред Ним уста свои, ибо они увидят то, о чём не было говорено им, и узнают то, чего не слыхали»…
- А теперь, чтобы вырвать прочь из вашего сердца сомнение в моих словах…- он окликнул – Лилит, девочка моя, там, в шкафу среди моих зимних вещей, в саквояже лежит старая Библия в коричневом кожаном переплёте. Принеси мне её скорей!
Спустя миг в дверях появилась она: нагая от головы до пят, девушка излучала злую красоту, которая напомнила священнику строки из Ветхого Завета о жрицах, живших в далёком Египте. Маленькая грудь с чуть вздёрнутыми кверху сосками, точёные изгибы молодого упругого тела сочетали в себе ангельскую красоту двух миров. Она была божественна.
Адмирал, раскрыв святое писание на нужной странице, ткнув пальцем, спросил:
-Это ваше учение?
- Да, - опуская глаза, ответил Фома.
«Кто же ты, чёрт возьми, такой?» - вихрем пронеслось в его голове. Мастер, как будто прочитав его мысли, чуть наклонившись в сторону священника, с улыбкой произнёс:
- «Часть силы той,
Что без числа
Творит Добро,
Всему желая зла».
Увидев, как испугался этих стихов великого Гёте Фома, Адмирал громко рассмеялся:
- Успокойся, смертный,
И не требуй
Правды той,
Что не нужна тебе.
Я тот, кто будет писать вашу душу. Не шевелитесь – это не займёт много времени. Если вы, конечно, не передумали.
Фома, вздрогнув, вскочив на ноги, просительно пролепетал:
- Давайте лучше я уйду. Это очень большой грех – гадать. Ведь это – от лукавого, а я боюсь его…
Наспех перекрестившись три раза, он хотел направиться к выходу. Но услышал за спиной властное:
- Стой!
Глава І І І
Он застыл, не в силах пошевелиться. Адмирал, зайдя к нему спереди и посмотрев прямо в глаза, сказал:
- Куда бежишь, искатель правды? Вещатель истины людям, которые, не обращая внимания на твой мерзкий вид, ведая свои тайны, отдают вам последние гроши! А что ты, добрый человек, даёшь им взамен, кроме россказней о том, что каждый истинный христианин ДОЛЖЕН церкви за распятого Христа?!
И, громко вздохнув:
- Ты – просто урна, которую поставили выродки типа того элитного духовника. Наместники, собирающие деньги и грехи живущих под солнцем. Ведь ты, соблюдая тайну исповеди, выслушивая все покаяния, принимаешь в себя то множество негативной энергетики слов. Скажи-ка мне, что ты чувствуешь, когда смотришь на своё отражение в зеркале?
Не дав ответить, мастер продолжил:
- Быть может, любовь, которую ты проповедуешь? Не лги себе! Глянь на свой облик, проповедник вечной жизни: уродливое лицо, грязная, неряшливая одежда и злое сердце, в котором перемешались страх и ненависть, добро и зло. Вы запутались в истинах Того, кто называл себя «Я есмь истинная виноградная лоза». Он сказал: «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь». А какой добрый плод несешь ты? Вы заключили любовь в кандалы двух христианских заповедей: возлюбить Бога и возлюбить ближнего. А остальное, если верить вашей религии, якобы не любовь. Я от души желаю вам вернуться к настоящему пути любви. Вернитесь к истокам. Начните уважать себя, а также полюбите себя в себе. И тогда, возможно, вы узнаете, что истинная любовь не имеет установленных форм и границ. Я не побоюсь этого слова: Булгаков в «Мастере и Маргарите» дал миру своё Евангелие. Евангелие не форм, а содержания. Любовь простолюдина к аристократке имеет такое же право называться любовью. И вора с проституткой – тоже, причём, она так же сердечно чиста. Хотя по вашим мерилам является лишь животной похотью. А я знал эту женщину, которая прождала своего возлюбленного, без права на свидание, около тридцати лет. Не это ли подвиг во имя любви и терпения?!
Прервавшись на несколько секунд, он продолжал:
- Одним этим она возвела себя в ранг святых! И пусть не для вас. Да и что ты можешь знать о терпении, читая свою Библию в мягком кресле у камина? Или соблюдая однодневный пост и успокаивая себя тем, что завтра ты попотчуешь себя поросенком, запечённым в молоке, с яблоками во рту?!
Священник, в ужасе прижавшись к стене, испуганными глазами молил о пощаде. Но мастер не останавливался:
- Мой Бог – это сердце, живущее и творящее. Путь которого – не осуждение, а справедливость золотой середины. Вы, наверное, и не слыхали такого термина – «релятивизм»? А жаль, возможно, узнав суть этого философского термина, вы изменили бы своё приятие добра. Я уверен, глядя на вас: если в этот миг было бы угодно кому-то там, наверху, и нас с вами Ангел истины смог бы поместить в камеру, где люди, похожие на ваш человеческий облик, обращаясь к Богу, молят о другом… Я знаю, что уже через неделю ты не выдержишь обыкновенного человеческого храпа, скрипения зубов, запахов испражнений и пота. Скажите, что тогда останется от вашей хвалёной любви к ближнему? А я знаю! Разбитые кулаки, разочарование в Творце и открытая ненависть ко всему окружающему вашу душу.
- Да побойтесь кого-нибудь – Бога или Дьявола! – вскричал Фома, осеняя мастера крестным знамением. – Это крамола на небесное царство! Боже! Закрой уста этому человеку! Он воплощает холодный огонь греховности чужих религий!
- Какого Бога мне нужно бояться? – улыбнувшись, негромко откликнулся мастер. – Не того ли, которого вы распяли, отпустив примером зло и убивая добро?
И, изменив тон:
- Нет, это ты бойся! Ибо слепа твоя вера, не имеющая здравого объяснения для тех., кто мыслит и понимает. Вы создали безотходное производство, торгуя мертвыми мощами своих братьев, которых воздвигли в идеал святости, чтобы цена за них была посолидней. Вот ты мне скажи, ты боишься увидеть Люцифера?
- Да, да, конечно, - срываясь на шепот, пролепетал Фома.
- Видишь, маловер, насколько ты слаб. Значит, ты боишься увидеть совершенство красоты, воплощённое лишь в одном из Ангелов. Самое совершенное творение Бога, созданное по образу Его и подобию. А Бога ты увидеть хочешь, правда, лжец? Не думая, насколько мощнее красота Создателя?!
- Пропусти меня! – призывая все небесные силы на помощь, взмолился этот горбатый уродливый лицемер.
Нелепо размахивая руками, с закрытыми глазами пробивая себе путь к выходу, он вступил, как ему казалось, в битву за свою веру. Мастер увидел, что на краткий миг вера этого слабого человека перешла к действию.
«Вера без дел мертва».
- Хорошо, уходите, - мастер кивнул своим натурщицам. – Только знайте, я знаю наверняка: «Чёрный квадрат» Малевича, написанный маслом, которым так восторгаются люди, мнящие себя элитой, - это душа любого проповедника смерти. Так как ваша чистота – это алчность и ревность за своё равнодушие, за свою ненависть, за свой страх. А саму Библию я написал бы на трёх листах: белый – чёрный – белый. Отсутствие цвета – через цвет – вновь к отсутствию цвета. Чтобы люди увидели, чем их так долго дурачили. Вот определение книги, которая, лишь однажды остановив научную мысль, отдалила от нас на какое-то время конец света. Сейчас вы всю свою паству овец привели к жертвенному алтарю лживого бога на заклание во имя собственных интересов и жажды власти.
Фома, выбежав в коридор подъезда и кубарем скатившись по ступеням, выскочил на улицу. Он пробежал более двух кварталов. Мысли беспорядочной толпой роились в его голове. Наконец, присев на тротуар, священник заплакал. Сомнение – вот что породил в нём этот знахарь человеческой души.
Глава IV
Спустя год Адмирал шёл по городу в окружении молодых даровитых художников-экспрессионистов и начинающих литераторов. Он остановился возле памятника великому русскому классику. Так простоял он около часа, заставив замолчать свою свиту чтением наизусть отрывков из произведений настоящей души светлого проповедника Фёдора Михайловича Достоевского.
Вдруг справа от него раздался мужской голос. Мастер, невзирая на время, сразу узнал его. Слегка обернувшись, он увидел молодцеватого мужчину средних лет, элегантно, по моде, одетого в костюм свободного человека. От него веяло свежестью и неистощимой верой в собственные силы.
Рядом с ним, держа его под руку, стояла молодая симпатичная девушка. При первом же взгляде на неё очень чётко угадывалось продолжение новой жизни.
- Знакомьтесь, Адмирал, - улыбаясь, произнёс мужчина, - моя жена Надежда. Кстати, Библию я больше не читаю. А копию Малевича повесил в зале своей новой квартиры на проспекте Льва Толстого. И только я знаю, каким указателем и проводником она явилась в моей жизни. Война и мир больше не существуют в моей душе. Я по-настоящему ЛЮБЛЮ.
P.S. На белом чёрное мы видим постоянно.
На чёрном чёрное не видим, как ни странно.
Но если чёрная душа, как аметист,
(Хоть образ вызывает благочестье),
То истину рассмотрит портретист.