Полная версия
1. В снежном плену
Сколько живу на свете, а такого бурана ни ранее, ни до сих пор переживать не приходилось. И старожилы такого бурана не припомнили. Это было нечто невероятное, даже рассказывать боязно- никто не поверит. Но уж, прошу вас, поверьте – ни слова выдумки!
В подтверждение сошлюсь на своего любимого писателя Чингиза Айтматова, в его повестях
"Буранный полустанок", "Плаха" и др. очень хорошо описана жестокая стихия бурана.
Все обстоятельства складывались против нас. Сначала была лёгкая позёмка, привычно шалил казахстанский ветер, пересыпая скудные горсти снега по замёрзшей земле, от чего снег становился неприятно серым и колючим, т.к. смешивался с песком и он больно колол лицо, хрустел на зубах. Куда ни повернись, а казахстанская полупустыня кидала снег обязательно тебе в лицо.
Потом прибавились буруны - это когда ни с того, ни с сего вокруг тебя юлой завертится снег (летом песок) и столбом двигается по дороге или полю. Более сильный называется смерчем - он нагло ломает все на пути, поднимает в свой круг скот, людей, вещи, даже деревья вырывает с корнем и когда ослабнет, всё поднятое бросает по пути следования. Такие смерчи переходят в тайфуны в приморских краях- в Америке и Японии и др. Но у нас в городе сильный смерч сдерживал казахский мелкосопочник и многие высокие отвалы шахт. Зато к ночи прибавился небывало обильный снегопад.
Вы видели когда-нибудь щедрый снегопад при сильном ветре? Это редкое явление сильно тем, что вокруг не видно ни зги- один снег в лицо. Бурану всё равно во что вы одеты- он морозил насквозь, словно вы идёте вообще без одёжек. А идти навстречу его порывам почти бесполезно: шаг вперёд- два назад. И хорошо ещё, если при этом удержитесь на ногах. А когда он вам по пути, то озорно подталкивает вас в спину. И вы то катитесь колобком, задыхаясь от бега, то так же, спотыкаясь и падая в сугробы, еле вытаскивая из них ноги. Не дай Бог упасть! Подниматься ох как трудно! В метре от дома можно заплутать и погибнуть.
И так несколько дней, с каждым часом усиливая скорость шквала! А он был такой силы, что, как гнилые нитки, рвал провода, валил на бок столбы, срывал крыши с ветхих домов. Никаких заборов и дорог- всё-всё под толстым слоем снега. Потому там и не растут высокие деревья, что бореи зимой и летом гнут их книзу и не дают расти.
В степях застряли сотни автомобилей. Статистика подсчитывала жертвы и материальные потери. Нарушилась связь, застопорился транспорт, снабжение продуктами, никто не мог попасть на работу. Отважившихся идти на смену пешком ждала незавидная судьба быть замёрзшими и погребёнными под снегом. В городе на улицах протянули верёвки и люди кое-как ходили на работу, держась за них. Но большинство населения добраться до своих рабочих мест физически не могли. Так что и шахты, и другие беспрерывные предприятия держали рабочих на местах: там им организовывали питание, ставили раскладушки, чтобы они могли пару часиков подремать, и опять ставили к станкам и спускали в штреки. Смену ждать не приходилось.
В республике было объявлено чрезвычайное положение.
* * *
На ту беду я была в отпуске и с двумя малыми детьми оставалась в домике мамы: мама давненько гостила у родни в далёком Воронеже, а супруг был в дальней командировке на заготовке леса для шахтных нужд.
Наш маленький домишко так занесло снегом, что даже кирпичная труба не была видна- дымок вился тоже из-под снега, вытаяв себе пространство среди этого огромного сугроба. Такое впечатление, что мы оказались на Северном полюсе среди бесконечного белого ледяного безмолвия.
Мы сидели в кромешной темноте без света, без телевизора и радио, без воды, без хлеба и особого запаса продуктов. Двери наши на улицу все открывались наружу, открыть их не было никакой возможности: подходы к ним намертво запрессовал плотный снег.
В подполе при огарке свечки я нашла картофель, в небольших бочонках солёности, шматки засоленого сала, в бочке- квашеную капусту. В закроме сверх картошки кукожилась полумёрзлая свёкла и несколько морковок В столе нашлись пачка макарон да какие-то крупы, но и они быстро кончились. Мы в городе привыкли покупать самое необходимое ежедневно. Холодильников тогда не было, в сарае у мамы была кое-какая живность и её посещали грызуны. Чтобы не давать им пищи, мама не делала запасов.
Пришлось мыть и запаривать пшеницу- полба вместо хлеба. Cделав из ваты фитильки, промакнув их в растительное масло в блюдечках, получила нечто похожее на скудное освещение.
Дети не отпускали меня ни на минутку, буквально прилепились к моей юбке, им было непривычно и страшно, они хныкали или ревели при малейшем моём отходе от них. Пока был запас угля и дров, я всякими правдами и неправдами сбегАла от них в сарай за топливом, благо, сарай был под одной крышей с домом. Сколько ни топи печку, а сумасшедший буран выдувает из неё тепло моментально, в домишке шевелились шторы. Я с ужасом видела, как быстро тает запас топлива- Мы даже спали в валенках и тепло одетыми под всеми одеялами, что нашлись в доме.
Когда кончился уголь и дрова, я разбила закром в сарае, и в подполе, затем старый обеденный стол, потом принялась за стулья и табуретки. Короче, деревянного ничего не осталось. Что может ещё гореть? Одежда? Книги? При этой мысли я похолодела. Конечно, сначала тряпки, может до книг очередь не дойдёт. Как же я могу сжечь эту святыню? С ними связано столько историй и воспоминаний...
...Мама стирала замурзанное бельё шахтёрам. Стирала руками, мылом на стиральной доске, а заодно в кровь истирала и свои пальцы. Я, девчушка- школьница, сушила, потом старательно гладила даже подштанники, затем аккуратными стопками разносила по комнатам общежития. Пропившиеся холостые шахтёры хвалили меня за старательность, но оплатить нам труд им было нечем. И вместо денег мы с мамой приносили домой книги и толстые журналы.
Я жадно читала всё, что давали, поэтому рано узнала не только Марка Твена, Гюго, Доде, По, и мн. др. зарубежных и русских классиков, но даже "взрослых" писателей Мопассана и Дюма. Особенно любила фантастику Станислава Лема, Ал. Толстого и Леонова. Обычно я сидела у духовки и под завывания ветра за окном ела мамины пирожки и читала, читала чуть не до утра. Но это было в далёком детстве и отрочестве.
Я вообще-то всегда любила бураны. Конечно, не такие злые. Скорее всего, вьюгу или лёгкую пургу. С детства запомнилась Пушкинское:
Вьюга мглою небе кроет,
Вихри снежные крутя,
То как зверь она завоет,
То заплачет, как дитя...
Сейчас бы в такую ласковую вьюгу хорошо сидеть в тёплом доме у камина или лежать на русской печке. В моём случае- лежать бы на диване при уютном свете настольной лампы и читать сказки или увлекательный роман. Ноги заботливо укрыты пледом, на плечах пушистая шаль, под головою вышитая мягонькая думочка. А ты лежишь,как разморенная беззаботная барыня и просто балдеешь от сюжетов, от уюта и тепла.
Еще лучше под песни ветра сочинять стихи, когда ветер за окном словно бы нашёптывает тебе строфы и даже напевает мелодии к ним. Но мне пришлось сочинять деткам сказки, петь им песенки, организовывать подвижные игры в этих диких условиях. Мы даже смеялись.
А сама я всё тревожней задумывалась- что же дальше? Чем ещё топить мигом выдуваемую печку? Cколько же будет продолжаться этот злюка-буран и наше пленение? Почему к нам никто не приходит? Могли бы давно откопать. Ведь мы взаперти уже неделю!.. Телефонов, тем более сотовой связи, в конце 60-х у нас не было, так что сообщить о своей беде никому было нельзя.
Оказалось, что весь шахтёрский посёлок в осадном положении. Но вскоре по улицам
затарахтели военные бронетранспортёры, скреперы и бульдозеры, прочищая дорогу. Везли хлеб, продукты, откапывали дома. Хотя буран прекратился, но сразу ударил сильный мороз, сырой снег настолько уплотнился и смёрзся, что его приходилось буквально откалывать ломами: никакие лопаты и шахтёрские грабарки не выдерживали такого пресса.
Когда откопали дом моей сестры, зять Фёдор организовал раскопку других домов и привёл бригаду мужиков к нам. Дорогу пробивать не стали, шли почти вровень с крышей, нашли место, где должна быть дверь, пробили там колодец с лесенкой и ввалились к нам, как в землянку, уже без надежд увидеть живыми. Мы в шубенках и валенках, даже в рукавичках сидели под тёплыми одеялами на кровати, замурзанные от копоти коптилок. На них пошло уже свиное сало, что я растопила на сковородке, т.к. постное масло, к нашей досаде, тоже кончилось… Умываться нам было нечем, ибо того снега, что надуло в сарае, едва хватало на питьё и варево. Хотя я протирала мордашки деток влажной салфеткой, но это мало помогало.
- Эй, есть тут кто живой? – с тревогой спросил Федя, вдохнув запах горелой одежды. Мы горохом подкатились к нему, радостно обнимая своего спасителя. Он принес хлеба! Наверное, со времён голодного 47 года я не ела вкуснее хлеба! А дети! Дети буквально давились, уплетая горбушки!
Тем временем мужчины откопали углярку во дворе, подсыпали топливо в печку. Она сразу весело запылала, плита раскраснелась и мы смогли снять верхнюю одежду. Вошедшие солдаты, увидев полбу на столе, принесли нам сгущёнку, банку консервов, колбасу и ещё что-то, даже не спросив денег.
2 часть. Сапоги
Кое-как расчистив дороги для продвижения населения на работу, солдаты двинулись к железной дороге. Там масса составов была занесена снегом. Под вагонами тот же крепкий наст. Чтобы справиться с расчисткой железных дорог, пришлось привлечь на эти работы всё население и студентов. Морозы просто трещали от крепости. Стояли многие заводы и фабрики, были закрыты школы и ВУЗы. Произошла разморозка водопроводов и теплотрасс.
Так как я тоже была работающей, меня так же мобилизовали на расчистку ж.д. Я попала помощницей в смену стрелочницы- рыхлой, полной Марии, что была одета, кажется, для работы на Северном полюсе- одни глаза сверкали за двумя вязаными пуховыми шалями поверх шапки-ушанки. Сверху шубы напялен нелепый длиннющий плащ с капюшоном, на ногах - валенки с галошами, на руках- шубёнки. При множестве кофточек и рейтузов ещё и ватные штаны...
Работать с нею пришлось месяц. После того сильного бурана были бураны хоть и не столь крутыми, но дуло изрядно. Мороз, как всегда после бурана, стоял порядочный. Наш пост стоял на горе, где и в тёплые-то дни ветер пронимал до костей. Да и морозило не на шутку. Нам нужно было постоянно держать стрелки и рельсы голыми. И мы с Машей не разгибали спин все 12 часов. Заходили по очереди в будку, подкидывали уголёк в печурку, грели чай, перекусывали и снова на мороз, на ветер с мётлами и совками, с лопатами и железными кочережками, коими мы долбили спрессованный снег между стрелками. Часто пригождался и тяжёлый лом.
Меж тем уголёк подавали на-гора исправно. Обогатительная фабрика работала на всю мощность, ибо топливо нужно было всей стране. Маневренные поезда только успевали отвозить вагоны на станцию, формируя длинные составы. Машинистам и помощникам тепло в кабине, а нам всю смену приходилось махать им флажками и фонарями, да знай, прочищать стрелки и пути. Спины были мокрыми от пота, лица разгорячёнными, а руки мёрзли даже в паре рукавиц. Ноги тоже мёрзли, ибо после выхода из сторожки по сырому полу валенки смерзались до состояния ледышек. А уж как скользили! Того и гляди свалишься под колёса «кукушки»- как называли маневренный толкач.
В ту ночь наше дежурство было особенно загруженным.
- Маш, что это случилось? - Спрашивала я напарницу.- Чего это кукушки туда - сюда зачастили, нам даже чаю попить некогда?
- Конец месяца. Как всегда, план нагоняют, - отвечала напрочь закутанная мумией Маша. Двигалась она неуклюже и медленно. Машинист кукушки постоянно с неё посмеивался и поторапливал. Вынужденный останавливаться в ожидании перевода стрелки, он матом орал:
- Эй, клуша, твою мать! Долго ты там колупаться будешь, так- перетак? Молодку загоняла, а сама коровой пятишься, ёпрст!
Пока она не даст сигнал рожком или фонарём, он не имеет права двигаться ни назад, ни вперёд. Один сигнал – вперёд, два- назад, три- стоять. Тоже самое и фонарём, только «стоять» - круговые движения. Вперёд- горизонтально, назад – вертикально. Слуховой сигнал такой же, как и флажком- один, два, три и тревога- бесконечные гудки- любые:короткие, длинные, бесперерывные. Такой же набор и световых сигналов, только при остановке и авариях светишь красным фонарём. Фонари четырёхугольные, на аккумуляторах, с ручкой, стёкла с одной стороны жёлтое, с другого торца - красное.
Если вы идёте по ж.д. полотну и заметили какое-то повреждение или подозрительный предмет, а в руках у вас ничего нет, - просто машите руками круги, кричите беспрерывно а-а-а!.
Но у нас было всё!
Мария много поручений давала мне, но я не на всё имела право. Хотя старалась, крутилась и часто нарушала инструкции - по незнанию. А они на ж.д. очень строги. Каждый очередной шаг я должна совершать только по распоряжению старшей стрелочницы. Я же лезла куда надо и не надо - просто хотелось быстрее управиться и не слушать упрёки машинистов. Маша явно медлила и меня это раздражало. А она говорила- на ж.д. торопиться да суетиться нельзя! Тут всё по Инструкции.
Маша терпела все насмешки, хоть и возмущалась, мы ведь очень спешили не задерживать «кукушку». Все уже в мыле, голодные, с ногами-колодками. У Маши были запасные валенки, и ботинки, она-то забежит и переобуется в сухие и тёплые, а я-то всю смену в мокрых валенках.
Я с трудом представляла работу стрелочницы без помощницы- как же они работают по одной? Это же немыслимо трудно и опасно! Особенно при плохой погоде.
В эту спешку Маша после чая и обильного ужина еле двигалась. Только мы
прочистили стрелку, только она откинула баланс к себе, Гришка без сигнала вперед и двинул. Маша еле успела отпрыгнуть от стрелки, но зацепилась за крюк вагона своим длинным плащом и её затянуло под вагон. Я стою рядышком, тащу её назад, но куда мне справиться с вагоном? Следом за ней и меня тянет.
Её затянуло почти по пояс и покатило кувыркать по стрелке. Вся тяжесть гружёного вагона навалилась на ноги женщины. Она только кряхтит и стонет. Я красным фонарем нарезаю круги, тревожно сигналю в рожок, но ведь поезд не может мгновенно остановиться. Протащил женщину несколько метров. Я бегу к машинистам, ору "стоять!" Они поняли- что-то случилось, но аварийный тормоз в этом случае включать запрещено - человек под вагоном. Машинист и помощник выскочили белые как мел, давай вытаскивать Машу. Вытащить это грузное тело меж вагоном и стрелкой было непросто. Ботинки так и остались под вагоном. Вместе с ногами...
Я побежала звонить диспетчеру. Мужики, кряхтя, еле занесли грузную потерпевшую в будку. Ботинки вместе с ногами Маши позже скинули под откос. Потом их подобрали родственники Маши и схоронили.
А Маша молчит. Спокойная такая. Просто удивительно, что не орёт от боли. Ноги отрезало, а кровь почему-то не идёт…- удивляюсь я и приготовилась накладывать жгуты. И вижу все культи перемазанные в угольной пыли и в крови. Ошмётки кожи кровавыми лоскутами свисают на ватные брюки. Кровотечение не произошло из-за шокового состояния пострадавшей, когда от страха сузились сосуды.
Маша просит мужиков выйти.
- На двор хочу- шепчет она мне. Я тут же нашлась и подставила под её ягодицу большой совок. С перепугу она наложила полную посудину.
Выбегаю выбрасывать и на лесенке столкнулась с врачами, перемазав их содержимым совка. Как так получилось, что половина совка оказалась на них, до сих пор не пойму. Слишком быстро летела я и ещё быстрее поднимались вверх врачи. Двое верзил меня отматерили, конечно, сняли свои белые халаты и выбросили через перила лесенки. Особо чиститься им не пришлось и запах долго был стойкий. В сторожку меня тоже не пустили и я осталась на ветру.
Машу на носилках унесли. До утра являлось начальство и меня терзали вопросами и допросами, каждый требовал писать объяснительную, а у меня всё трясется, говорить не могу, не то что писать. Отнекиваюсь. Меня забрали с собою в диспетчерскую, напоили валерьянкой и заставили-таки писать объяснительные. Так я впервые узнала, сколько у нас мужчин - начальников и как каждый из них старался избежать ответственности.
Накануне, до приезда «скорой» Маша переговорила с машинистом и он упросил её не говорить никому, что поехал без сигнала.
- Маш, посадят меня, Маш, твою мать! Ноги тебе всё равно не вернуть, а мои дети на что жить будут?- плакал он перед нею.- Я те помогать буду, Маш. Не говори, а, Маш…
- Ладно, чёрт с тобою, не скажу! И ты промолчи!- спокойно пропела мне Маша
Пострадавшая была в шоковом состоянии, боли не чувствовала, спокойно говорила, давала мне распоряжения, просила передать её сапоги дочери.
- Ты их возьми с собою домой, а то тут кабы их не спёрли. Потом моей дочери передашь.
Врачам первым делом нужно было привести её в нормальное состояние, чтоб она почувствовала боль, т. е. вывести из состояния шока. Началась серия уколов и пр. манипуляций, тогда-то меня, бледную как снег, и выгнали из сторожки на ветер.
Еле живая от пережитого я приплелась домой. Позже узнала, что Машу оперировали, одна нога ампутирована выше колена, а второе колено удалось собрать по косточкам и сохранить.
Когда она пришла в себя и стали вести следствие, то Маша забыла, что обещала Гришке и сказала правду- мол, еле успела отскочить от стрелки, как он поехал без сигнала. Хотя во всём виновата её кулёмость – куда столько одёжек пялить на себя? Такой длинный плащ носить не положено по любой инструкции и технике безопасности!
Меня долго терзали: был сигнал или нет? Я сказала не помню, кажется был. А может и не был, не до того было, испугалась, мол, не помню. Пожалела Гришку- четверо детей у вдовца, мать старая и сестра- инвалидка. Он один всех тянет. Ну, в подробности вдаваться не стали, там тоже знали про положение Гришки. От суда спасли матершинника.
Я несколько раз приезжала в далёкую больницу к Маше. Привезла её сапоги и боялась ей отдать. Это же будет такая душевная травма! Попросила няньку передать сапоги дочери Маши. Нянька то ли сама их к рукам прибрала, то ли вправду их у неё украли, но в результате осталась виноватой я: Маша всем приходящим сослуживцам объявила, что я сапоги её «нагло спёрла». Было очень стыдно. Раз я их потеряла, то купила новые. Маша раздраженно отказалась их принять:
- Мне мои нужны, кожаные, а не эта дешёвка!- Она кинула мне их вслед Хотя я всю шахтёрскую получку мужа угрохала на добротные тёплые сапоги нужного размера. Заплакала и ушла. Я плакала не столь от обиды и несправедливого обвинения в воровстве, сколько от жалости к безногой женщине. Наверное, это реакция инвалида, ищущего хоть какую-то заценку, чтобы отомстить кому-нибудь за своё уродство. Вот, мол, она была рядом, осталась с ногами, теперь тычет мне новые, никогда ненужные мне сапоги. (Искры зла так и метались в её зеленых глазах). Пусть, мол, и ей будет больно! Что ж, если ей легче от этой мести- пусть!
Я же подобную реакцию предвидела, когда везла её сапоги для дочери. Но вторично передавать их через третьих лиц не рискнула.
- Господи, прости её и пошли ей терпение!- прошептала я, оказавшись за дверьми палаты.
На улице вовсю сияло солнце. О чем-то чирикали воробьи. На столбе фонаря на них каркнула ворона. Ручьи давно высохли. От былых сугробов и буранов не осталось и следа…
19.01.2011г.
Написать рецензию
Любушка, как тяжело, через сердце пропускаю твою прозу.... Ком в горле. Досталось же тебе в жизни...Не дай Господь никому такое пережить.... Родная, спасибо за рассказ...
Лена Север 21.01.2011 11:06 • Заявить о нарушении правил / Удалить
Написать рецензию
В то время я видел песчаную бурю в Каракалпакии,в Бейнеу.Тоже не приведи господь.Но она быстро кончилась.В минводах видел,как полную женщину затянуло под поезд между высоким перроном и колёсами.А был у неё шок,а не коллапс-это две большие разницы(я испытал и то и это).Ибуран такой видел,когда наш городок стоял под Шемяком в средине 70х,сартиры заносило по крышу.У нас тогда один сварщик по пьяне сгорел.Вагончик(теплоизоляция пенопласт)тушили почти всю ночь.Но твои ,"приключения" покруче.Как при этом смогла сохранить способность к мертвецкому сну?Наверное нервы,как стальные канаты.Никогда в России власть о людях не заботилась,чтобы создать человеческие условия для жизни и труда.
Шамиль Исхаков 2 21.01.2011 16:29 Заявить о нарушении правил / Удалить