Удивительно это или нет, но у меня две семьи. Одна обыкновенная – папа, мама, я, другая – необыкновенная. И между ними безмолвный конфликт. Безмолвный потому что они никогда не пересекаются.
Раньше они были одним целым – папа, мама, я, дядя, но потом дядя стал атомарной ячейкой общества. Причину семейного сепаратизма никто не знал, все произошло как будто в одно мгновенье.
Имя у дяди было необыкновенным – Арчибальд, а у его брата, то есть моего отца, вполне обыкновенным – Василий.
Дядя часто приходил к нам в гости, и часто приносил мне подарки. В основном это были брутальные монстры из пластмассы, которые обычно и дарят детям до восьми лет. А после восьми лет он мне их уже не дарил, и вообще ничего не дарил, даже своих визитов. Причина, очевидно, не была ясна и родителям, потому что долгое время они ходили обеспокоенными. На вопросы о дяде, папа и мама отвечали туманными сочетаниями слов.
***
Мне было уже десять лет, когда я наконец повстречал ответ на мучивший вопрос - дядю. Тогда прогуливаясь на окраине нашего подмосковного городка, и увидел странную фигуру. Почти сразу, пришло понимание, что это мой дядя.
Он преобразился. Возраст его по-прежнему был около тридцати, но бородка и волосы на голове окрасились в абсолютную седину. Глаза замерли, как два стеклянных шара. Зрачки окаменели в вечном устремлении вперед, сквозь все объекты видимого мира. Казалось, они настойчиво всматривались во что-то на изнанке известной мне реальности.
Но все же, это точно было лицо моего дяди.
Одежда его тоже претерпела некоторые изменения. Вместо обычного облачения среднестатистического гражданина, на нем была брезентовая куртка с капюшоном, и такие же штаны. Создавалось впечатление, что в эту одежду он был не одет, а упакован.
Племянника он не узнал, а скорее даже не заметил, неся на плече вещевой мешок с чем-то достаточно объемным. Я оказался у него на пути, и конечно окликнул.
Свободной, правой рукой, дядя порывисто пожал мне руку, не остановившись ни на секунду. Как под гипнозом, я побрел за ним, и через пять минут оказался у его жилища – одноэтажная, каменная постройка, когда-то заброшенная, а теперь избранная дядей своим домом. Толи дядя, толи еще кто, прикрепил к стенам дома металлические, рельефные листы.
На территории, прилегающей к постройке, располагалось что-то похожее на кладбище – десяток крестов сконцентрированных на участке земли.
Со скрежетом открыв железную дверь, дядя проследовал внутрь, волоча на плече мешок. Я зашел следом.
Внутри оказалось довольно просторно. Внутреннее пространство дома составляли три секции-комнаты, наполненные разной обшарпанной мебелью, наверно, с помойки. Соединялись они дверными проемами, без дверей. Изнутри стены так же были обнесены металлическими листами.
Дядя подошел к широкому, железному столу и опустил на него мешок. Меня он по-прежнему не замечал.
Так как жилищное помещение содержало бытовой минимум – кровать, стол, шкаф, я подумал, что дядя отсюда все равно никуда не денется, и поспешил домой. Нужно было рассказать родителям!
***
От моего рассказа отец поморщился и нахмурился. Выходит, о судьбе дяди он и так знал. На все мои вопросы, однако, он отвечал пожиманием плеч или все теми же пространными фразами вроде “ну как сказать…”. Только на вопрос навестим ли мы дядю, он, нахмурившись еще более, сурово вопросил – зачем? Я попытался невнятно обосновать необходимость этого дела, но отец, поморщившись, отрезал – хватит дурью маяться!
Впрочем, запретов на меня не накладывали, и дядю я решил навестить самостоятельно.
Зашел к нему на следующий день, днем, после школы. Он был дома. Стоял у одного из окон и застывшим взглядом смотрел в одну точку. Причем, как мне показалось, мне увидеть эту точку не было никакой возможности.
-Дядь, привет… - осторожно позвал я.
Плавным движением развернувшись, он вновь стремительно пожал мне руку и ровным шагом пошел в другую комнату. Кухню, как я понял.
Там стоял еще один, небольшой, железный стол и единственный, ветхий стул из дерева.
Дядя подошел к проржавевшей плите и налил из закоптившегося чайника какую-то жидкость в металлическую чашку. Чашку он поставил на стол, и не слова более не говоря, вновь удалился к окну.
Я сел за стол и осторожно глотнул из чашки. Жидкость весьма походила на чай, но в ней еще был довольно ощутимый привкус пыли. Тем не менее, пить это можно было без всякого риска... Хотелось верить.
Допив, вновь подошел к дяде и осторожно окликнул. Он никак не среагировал. Попробовав еще несколько раз, я с разочарованием ушел…
После этого я еще несколько раз заходил к дяде, каждый раз происходило все примерно одинаково – он либо лежал, либо стоял у окна, либо сидел за столом, неизменно смотря в одну точку. Дядя будто бы пребывал в некоем вневременном ожидании, которое не имело длительности.
Единственное что он иногда делал – наливал чаю и пожимал руку.
***
Не имея возможности получить ответы непосредственно у дяди, я решил искать их в прочих источниках – слухах. У словоохотливых выпивох и эрудированных бабушек при желании можно было узнать все что угодно!
Дядя поселился в этом заброшенном домике около двух лет назад. Довольно быстро он привел его к минимальным житейским условиям, достаточным для неприхотливого бродяги.
Занятие же он себе избрал очень странное – он хоронил собак.
Едва ли не каждый вечер его видели шатающимся по дорогам, разыскивающим смертельно пострадавших дворняг. По неясной причине, интересовали его прежде всего животные сбитые машиной, хотя и других он тоже подбирал. Потом приносил их к себе домой и хоронил на участке негласно принадлежащем его нынешнему дому.
Так как своими действиями он выполнял социально полезную функцию, люди относились к его деятельности с одобрением, хотя и сторонились. Дядя в свою очередь ни на кого ни обращал внимания. По городу он бродил в качестве потусторонней легенды, вызывающую интерес и внутреннюю тревогу, однако, желания с ним знакомиться никто не имел.
Кроме меня.
***
К дяде я наведывался каждый месяц, хотя ничего нового эти визиты не приносили. Все было по-прежнему.
Хотя однажды, мне тогда было уже 14 лет, возникла идея порыскать по помещениям жилища, в поисках чего-нибудь любопытного. Дядя не возражал, проявляя неизменное безразличие.
Поначалу не обнаружилось ничего примечательного, только хлам. Но потом, под комодом, я внезапно нашел скомканную бумагу. Развернул. Это был лист формата А4, исписанный дядиным почерком:
“Люди - идиоты! Все! Как отдельные, так и в целом. Идиотизм их с течением времени только нарастает, и становится тотальным! Например, люди убеждены, что завтрашний день наступает потому, что не может не наступить. Точнее, они так конечно не думают, потому что вообще не думают, а бессознательно следуют этой аксиоме. Их представление о жизни просто жалкое и смешное!
Хотя не в том суть… суть же в том, что завтрашний день не существует изначально, и не возникает случайно, его непременно кто-то должен знать! Именно знать, а не отвлеченно фантазировать о будущем, потому что фантазии хаотичны и переменчивы. Совершенно необходимо чтобы наступающий день был известен хотя бы кому-то одному, ведь иначе ему не от чего отразиться. Кто-то должен стать зеркалом на котором отразится завтрашний день, пребывающий за пределами дня сегодняшнего. А чтобы принять на себя завтрашний день, нужна брешь, разлом между днем сегодняшним и днем завтрашним. Только посмотрев в этот пролом, можно что-то узнать о наступающем времени…
Люди - идиоты!
Ведь если никто не будет знать будущих дней, они…”
В самом низу от листа был оторван кусок, на котором содержались последние слова. Тогда я подумал что это какая-то бессмыслица, и аккуратно скомкав лист, положил его откуда взял.
***
Было мне уже 16 лет, и как-то поздним вечером, неожиданно для себя, я решил зайти к дяде. Раньше в столь поздний час не наведывался.
Дома его не оказалось. Сев за стол, я принялся ждать. Обычно у меня такого желания не возникало, и не застав его дома – почти сразу уходил.
Дядя пришел спустя 20 минут, с мешком на плече. Тяжелый груз он отнес к широкому столу, и там опустил на пол. Как я и догадывался, в мешке была обездвиженная дворняга, чью уличную жизнь, наверно, прервал судьбоносный автомобиль. Дядины руки в кожаных перчатках, уложили собачье тело в определенное положение – лапы вместе.
Я следил за происходящим как зачарованный. Все казалось совершенно нереальным, и в то же время чрезмерно реальным. Качество происходящих событий было для меня абсолютно неясным, и в этой неясности мое сознание утопало.
Из нагрудного кармана дядя вынул скальпель. Медленным движением, он прошелся его лезвием вдоль неподвижного тела. Затем, убрав инструмент, взялся пальцами за края надреза. Осторожным движением развел края…
Движение его рук в течение всей процедуры ни на мгновение не прекращалось и было как будто одним единственным.
Мне не было видно что видит дядя – сидел слишком далеко.
Руки дяди вошли в следующую фазу плавного движения, теперь уже быстрого. Вынув из того же кармана иглу с ниткой, он за одну-две минуты зашил разрез. Затем взял дворнягу на руки, и вышел с телом во двор. Я не видел, но слышал, как размеренными движениями лопата врезается в землю.
Только теперь мой гипнотический паралич прошел, и, сорвавшись с места, я побежал прочь!
Биение сердца, во время безумного бега, отдавалось в висках барабанной дробью сумасшествия. Мое сознание не было со мной, оно все еще пребывало в той разыгранной мистерии, и, наверно, останется в ней навсегда.
***
Два года, я не навещал дядю. Когда мои мысли самопроизвольно шли в его сторону, приходилось их гнать и давить. Вроде стало легче… Несколько позабылись те страшные, чарующие минуты. Я от них удалился, но эти минуты неизменно оставались в глубине моей души, однажды забитые в нее подобно гвоздям.
Мой покой был мнимым, и одного слуха хватило, чтобы он был разрушен. Подслушав разговор родителей, я узнал, что дядя пропал. Просто и внезапно. А так как его шатающуюся фигуру, многие видели, чуть ли не каждый вечер, это сразу заметили.
Дядя…
Был уже вечер. Я быстро собрался и торопливо направился к нему домой. Через час был там… Дом пустовал. Он и раньше казался безжизненным, но все же не пустым. А теперь был еще и пустым.
Около десяти минут беспокойно перемещался из комнаты в комнату. Неожиданно, на всегда пустовавшем столе, мои глаза приметили маленький, бумажный комочек. Развернув его, я увидел тот самый недостающий фрагмент дядиной записки:
“…так и не наступят!”
Во вспотевших ладонях, я сжимал просторный мешок.
***
Где… где… где же…
Бегал по дорогам в полутьме… искал…
Было по-настоящему страшно. По-особу страшно. Такой страх еще никогда ко мне не являлся.
Вот!
Вот же!
***
Ворвавшись в дом, я сразу побежал к широкому столу. Тяжелая ноша исколотила всю спину, но словно ошалевший, я ничего не замечал.
На столе лежали скальпель, кожаные перчатки и нитка с иголкой. На полу валялась лопата.
Я вынул несчастную дворнягу из мешка, опустил на стол и поднял скальпель. Судорожно, почти кривым движением, прошелся вдоль ее бока лезвием. Надев перчатки, взялся за края надреза и раздвинул их…
В глаза хлынул кровоточащий поток иной реальности, унесший в себе мое зрение и сознание. Пространство разорвалось в клочья…
***
Железо вгрызалось в промерзшую землю, отрывая от нее большие комья.
Небо медленно светлело… Первые лучи рассвета вылились на небесную плоскость, а оттуда сошли на землю. Они упали на мои седые волосы, а я посмотрел на них навсегда окаменевшими глазами.
18.01.11.