Бета: Ноэль.
Предупреждения: смерть главного героя, жестокое отношение с животными, ненормативная лексика, насилие, наркотики, dark, angst, фарс/стёб.
Статус: в процессе написания.
От меня: Данное произведение содержит описание сексуальных отношений между мужчинами. Прошу обратить внимание - и несогласных/негативно относящихся – гоу со странички.
1. Вий.
Позвольте представиться. Итак… Я… Хм…
Да, да, это я к вам обращаюсь. Не отворачивайтесь. Я не ошибся. Я хотел бы рассказать вам историю своей нелегкой жизни. Нет. Глупо звучит. Я хочу рассказать о себе. Да... Не лучше, но все же как-то примерно так. Короче, я рассказываю! Вот! И не отвлекайте меня! Я сбиваюсь! Хм. С чего бы начать?! Ну, как говорится, начну с начала.
Меня зовут Зиновий Филимонович Шорта. Звучит как признание на сборе анонимных алкоголиков. Оценили имечко? Вот! И нечего ржать!!! Ну, пошутили родители! С кем не бывает?! Просто чувство юмора у нас специфическое… и наследственное. Так что, если свое чадо назову Евстрафием, никто не удивится. И даже, я вам по секрету скажу, поддержат. Так... На чем я остановился? Ах, да! Мне двадцать лет. Да, да! Я с этим именем все годы по миру бегаю. Короче, мое имя стало просто невероятно большим поводом для насмешек сверстников и не только их. Хотя это была скорее не проблема. Для меня это было досадным недоразумением. Просто я богат. Моя семья, скажем так, неплохо зарабатывает. Отец, мачеха и сводная сестра, всецело сосредоточившиеся на семейном бизнесе, гребут деньги лопатами, да и я сейчас полностью обеспечиваю как себя, так и суку Психею. То, что она действительно сука, я выяснил случайно, обнаружив по приезду домой из командировки в ванной комнате пять штук пищащих недоразумений. Пару часов соседи элитного дома слушали мои излияния на тему: «Как эта тварь стала сукой? И почему меня не предупредили?» Но потом я успокоился и даже не стал никого убивать. Ну вот, я опять отвлекся!
Еще в детстве я постиг очень простую истину: «Не имей сто друзей, а имей сто рублей». Этот принципиальный лозунг я пронес через года и гордо тяну сию тяжесть и по сей день. Друзья сменяют друг друга, не оставляя ни следа в моей жизни, а вот деньги приходится зарабатывать. И не только по высокоморальным принципам. Просто, не так давно с головой окунувшись в публичную жизнь, я нехило так подсел на наркоту. Я хоть и работал, но по большей части жил на деньги отца. Ничто меня не ограничивало, а вот среда, в которой я вращался, сама собой подразумевала «плохие» привычки. Короче говоря, пройдя долгий курс лечения и лишившись содержания, я занялся работой вплотную. Уже не ради развлечения, а ради элементарной еды, которую все же на что-то нужно было покупать.
Блин, опять сбился. Ээ… А!
В младшей школе я натерпелся от одноклассников, отвечая за свое странное для русского уха имя. Хотя раньше всех так называли, и само имя первоначально считалось русским, но одноклассникам с простыми и незатейливыми именами вроде Петя, Вася, Юра, Женя, Володя было на это глубоко наплевать. Детям оно не нравилось. Почему? Я не знаю. Просто не нравилось. Я не понимал их отношения, но потом привык. Если в младшем возрасте меня выделяло только имя, то в старшем - положение и достаток моей семьи. В глазах одноклассников появились зависть и ненависть, плохо замаскированная презрением. Школьные учителя выбивали из моей семьи деньги на «нужды класса», а директриса, повизгивая, требовала на «нужды школы». С ней вообще общаться было невозможно. Это визжащее существо выбешивало не хуже отбойного молотка. Хотелось заткнуть или её, или уши и сбежать как можно дальше.
Так мы и жили, пока в нашу обычную школу не перевелась новенькая молоденькая учительница, тут же получившая прозвище «супертелочка». Эта стерва с повадками педофила преподавала историю, но сама, по-моему, сдавала предмет иным способом. Так как знала она предмет хорошо если на «тройку».
Поначалу все было нормально, когда же привычные мне заслуженные «четыре» сменились на непонятные «три, нужны дополнительные занятия», я понял, что что-то не так. Что именно «не так», я узнал позже, выбегая из кабинета истории, одновременно пытаясь напялить штаны обратно, вытереть только что облизанное учительницей лицо и застегнуть порванную рубашку. Уже почти пробежав коридор, я неожиданно столкнулся с в шоке застывшей директрисой и понял, что вляпался по самое не балуйся.
Нет, вы представляете, они на меня два часа в кабинете директора орали? Я остался виноватым! Это, значит, я сам снимал с себя штаны, сам лез целоваться, приговаривая, что отшлепаю себя по попе, если я же сам буду кричать!!! Что это приятно, и я не делаю ничего страшного! Бред! А эта сука невинно стояла в сторонке, строя из себя некого ангелочка. Типа я тут случайно, и вообще моя хата на Аляске.
И я представить себе не могу, чем бы это тогда закончилось, но тут вмешался отец. Грозно посмотрел на меня, взглянул на вывалившуюся грудь исторички и сделал по-своему.
Итог. Учительница с позором уволена, без права преподавания, а меня ненавидит вся школа.
Опять.
Хотя потом, собственно, я к этому привык.
Именно после этого инцидента ко мне приклеился ярлык сердцееда. Хотя хрен знает почему. И началась целая охота на место в моей постели. Хотя в то славное время я о ней и не думал вовсе, полностью увлекшись своим хобби - фотографией. Но с того времени я начал сторониться девушек. Если честно, я в то время их вообще боялся. Меня передергивало от их слащавых улыбок и тупых лиц, на которых ясно читались все мысли и желания по отношению ко мне.
Да, вспомнил! Точно! У «супердуры» оказался, как и ожидалось, в друзьях «суперлох». Ну, не совсем лох. Потом, кстати, выяснилось - нормальный парень. Про него я узнал однажды вечером, вернувшись домой и застав отца, разговаривающего со здоровенным, шкафообразным парнем. Этот медведь оказался по совместительству еще и телохранителем любовника «супердуры», который, в свою очередь, надо отдать ему должное, поступил довольно-таки мудро, не став выкобениваться перед отцом, а просто послав неудачливую любовницу нафиг. Данила в тот памятный вечер перешел из разряда «страшный враг» в разряд «хороший друг». Вот. Опять отвлекся. Хм…
Да! Вот!
Я учусь. В университете на третьем курсе. И довольно успешно. Ну, не скажу, что я «отличник» по предметам, но как-то умудрился сдать последнюю сессию на «четыре». Хотя, как я уже говорил, было время, когда я чуть не забил на учебу. Студенты к моей состоятельности относились более лояльно. Конечно, были и такие, кто откровенно выражал свое неудовольствие, но, в общем, в университете я пользовался популярностью. Передо мной лебезили и пытались понравиться. Обычная история.
А еще я работаю. Да. Да. Некогда невинное хобби превратилось в страсть. Теперь я являюсь одним из подающих надежды фотографов. Моя взрослая самостоятельная жизнь началась не так уж и тяжело, как могло показаться сначала. По правде говоря, она началась намного раньше моего восемнадцатилетия. А точнее, в пятнадцать, когда я взял в свои маленькие ручки первую честно заработанную зарплату. Возможно, это моё умение находить во всём необычность – от сломанного цветка на асфальте, до откровенно вульгарных поз официанток в любимом ресторане. Теперь я могу похвастаться своей карьерой. Итак. Хвастаюсь! Я официальный фотограф фирмы «Rettes»! Ура! Море оваций и восторженных криков. Нет, я на самом деле люблю свою работу. Очень. Она до безумия интересна. Хотя надо смотреть на вещи реально. Во-первых, моя специальность приносит неплохой доход, а во-вторых, даёт возможность общаться с интересными и очень красивыми людьми.
И все в моей жизни было хорошо и предсказуемо, пока не случилось кое-что из ряда вон выходящее. Это был не самый лучший день моей жизни. Все же это началось именно тогда. Именно в этот день. Черт бы его побрал.
«Утро. Мрачное.
Утро было мрачным.
Мрачнейшим было утро.
Или лучше…Говно было утро.
Утро было дерьмовое».
Мрачные мысли вперемешку со звоном в ушах никак не хотели дать сконцентрироваться на разбудившем меня отдаленном звуке. Объемном, густом и тяжелом. Так увлекшись определением наступившего дня, я не сразу вернулся в реальность, сосредоточившись на скрипящем звуке, который, собственно, меня и разбудил и о котором я благополучно забыл.
Наконец до меня дошло, что дверь можно, а главное - нужно открыть. И я, как последнее чмо, совсем забыв о почти надетых тапках и почти снятых вчера вечером странного цвета штанах, хлопнулся на пол.
– Сука!
Земля встретила жестко. Как я ни старался, смягчить приземление не удалось. Кое-как встав и одновременно подтянув почему-то сползающие с зада штаны, я побрел куда-то вперед, ориентируясь на звук. Но не дошел. Запнувшись о неожиданно оказавшуюся посреди темного, так как глаза было просто лень открывать, коридора коробку, грохнулся. Упал я совсем уж неудачно. Приложившись подбородком о жесткую поверхность тумбочки.
- Ух ты, бля, нах!
Потерявшись в летящих перед глазами звездах и фейерверках, я вырубился.
Пришел в себя я все там же, на грязном полу, распластанным в позе жестоко убитой бабочки.
Долбаная дверь уже сотрясалась от чьих-то ударов под аккомпанемент пищащего, истеричного звонка.
Кое-как встав и попутно удивившись слою пыли, преспокойно лежащему по всей комнате, я все же дополз до возмутительницы.
«Совсем стремное утро», - вяло подумал я, рассматривая до неприличия счастливое, но не менее неприятное лицо моей сестры. Та стояла на пороге, в удивлении распахнув густо накрашенные глаза.
– Приветик! Ой! А что это ты такой помятый? Бухал опять вчера? Давай собирайся! На улице так хорошо! Тепло! Солнце светит, птички поют! Не правда ли, фантастическая погода? Ну, что ты на меня смотришь? Впустишь? Впусти! А то нехорошо гостей на пороге держать. Так? Так! Я правду говорю. А тебе в универ не пора? Кстати, ты подписал те бумаги, которые я на прошлой неделе тебе отдала? И вообще, почему ты дома? Сегодня не работаешь? Или опять проспал?
Утро сюрпризов, бля!
Моя сводная сестра отличалась шумным, неугомонным нравом, громким, вульгарным смехом и всеобъемлющей любовью ко всему красному. Эта крашеная рыжая бестия не переставала трещать ни на минуту, отвечая на собственные вопросы и убеждая меня, что я вчера бухал. Хотя я на самом деле вчера выпил, только ей знать об этом совсем не обязательно. Не дождавшись от меня никаких действий, Веста отодвинула меня с дороги и, не переставая что-то рассказывать, гордо прошествовала вглубь моего скромного жилища.
Я же остался, тупо рассматривая лестничную площадку, где горела одинокая «голая» лампочка, освещая лишь последние две ступеньки всего пролета. В щелочку, в дверь напротив, с ужасом взирала старушка. Секунду я смотрел на нее, а потом все же догадался поглядеть на себя.
«****ец», - совсем уж мрачно подумал я и, закрыв все еще распахнутую настежь дверь, поплелся искать эту егозу в своей квартире, поправляя стянувшие зад женские легинсы.
Наши отношения с сестрой всегда были странными. Нет. Вообще Веста хорошая. Иногда. Правда очень редко.
Когда молчит. Или когда спит. Ну, или когда ее нет рядом.
- ****ец, - прокомментировал я, наблюдая за Вестой, которая вроде была везде и нигде одновременно, передвигаясь со скоростью света и попутно убираясь в моей холостяцкой халупе. Как умудряется? Для меня это загадка века.
– Как грязно. А где Малышка?- неожиданно остановившись и вопросительно приподняв выщипанную бровь. Началось.
– Ты о ком? – мрачно, разглядывая ту самую бровь. Красивая.
– Я о твоей Психее! – капризно, топнув ножкой и уперев руки в бока.
– Эта сука в ванной, – уже рассматривая невероятной высоты туфли.
– Она не сука! – возмущенный вскрик.
– Правда? Тогда этот пидор в ванной, – гаденько ухмыляясь.
– Зина! Чего ты добиваешься? Что ты этим хочешь сказать? Говори! – истерично, наплевав на полдня деланную прическу и с любовью нанесенный макияж.
Вообще такое часто бывает. Поссорившись с очередным бой-френдом, Веста заваливается ко мне, мы благополучно, как тысячи раз до этого, на ровном месте ругаемся и расходимся довольные собой и жизнью в целом. Что собственно и происходило.
– Я хочу спать. Но тебя это не ****. Так что сиди смирно, а я пошел что-нибудь пожрать сварганю. А то я сейчас как минимум бегемота схарчить готов, – раздраженно говорю, разозленный на Зину. Вечно она бьет по самому больному. Ненавижу, когда меня так называют!
– Хамло!
– Истеричка.
– Ублюдок!!
– Сука.
– Не ставь меня на одну ступень со своей сукой!!!
– Я же говорил, что истеричка.
И тут мой сонный хмурый взгляд упал на часы….
– Димыч! Мать твою! Улыбнись! У тебя лицо, как у жирафа, мучающегося поносом! – кричал я на Диму, нашу модель и по совместительству друга. ТОЛЬКО друга. И нечего так скептически ухмыляться! С Димкой нас действительно связывает только трепетная дружба, не переходящая в иную плоскость. Я имею в виду горизонтальную. Хотя, он не против. Только я не хочу. Как друг он мне дороже, чем как кратковременный любовник.
- Да, ладно, Вий! Нормально же! – устало простонал Димка.
- Нахрена мне нормально?!
Кстати, Вий - это я. Поясняю для тех, кто не догадался. Сокращенно от Зиновия. Сами понимаете, выговаривать долго, а сокращается оно у меня либо до Зины, либо до Вия. Рассказывать не буду, почему не Зина. Хотя, надо сказать, Веста этим нагло пользуется, называя в пылу ссоры именно Зиной. Фу.
А кричал я на Димку не только за дело. Признаюсь. День был дерьмовый. Почему? Ну вот представьте. Пришел вечером со дня рождения знакомого поздно. Утром встал с больной похмельной головой. Как выяснилось при разглядывании часов, проспал. Да сеструха приперлась. Распсиховались. Потом, когда все же додумался вновь посмотреть на часы, понял что опаздываю просто по-свински. Долго искал одежду. А потом ключи. Долго не мог выехать со двора. Залетел на студию и столкнулся, для полного счастья, с директором. Выслушал гневную речь, а когда наконец дополз до Димки, получил нагоняй и от него. Короче, день обещал быть ОЧЕНЬ хорошим, а настроение - ОЧЕНЬ радужным. Что отражалось на моей работе. А также на окружающих и на Димке в частности. Мне все казалось, что что-то мешает, что-то не то и не так. То свет дерьмовый, то тональника на Димке слишком много, то губы слишком ярко намазаны, то поза откровенно слабая. Да и на площадке было по обыкновению много лишнего народа, который сегодня как-то особенно раздражал.
И тут рядом с задником мелькнула чья-то тень. Это была последняя капля. Оторвавшись от объектива камеры, я развернулся и во всю имеющуюся мощь легких заорал:
- Слышь, ты! ****ь безмозглая! Свалила отсюда! Собрала свои сопли в кучку и пошла нахер!
- ВИЙ!!!
«Бля…»
Да что ж такое-то! Достали! Я глубоко вздохнул, попытался успокоиться и даже изобразил улыбку, чтоб поверили, но посмотрел на удивленно вытянувшееся лицо гламурного Димки и прекратил это гиблое дело.
– Перерыв десять минут!
Димка кивнул и отошел от греха подальше. Наверное, вспомнил тот случай со стулом. Случай был далеко не смешной, а после мне пришлось восстанавливать полстудии и оплачивать больничный двум поранившимся уборщицам и двум нервным барышням-ассистенткам. Кстати, мелькавшая девка куда-то исчезла. Как думаете, обиделась? Мне почему-то кажется, что да. Хотя хрен с ней.
Надо было срочно настроиться. Просто необходимо было вспомнить что-то хорошее. Но вспоминались какая-то муть и вчерашняя попойка.
Скажу вам честно, пьяные модели - это что-то с чем-то. Красивые и утонченные на обложках журналов, пьяные в дупель, они представляют собой жалкое или чаще мерзкое и противное зрелище. Сам я человек почти не пьющий. Нет, я далеко не праведник. Просто однажды, проснувшись утром в чьей-то хате в обнимку не просто с незнакомым парнем, а с ТРЕМЯ, я завязал. Не помнил я ничего совершенно. Память услужливо выдала «файл отсутствует» и, выполнив долг, заткнулась. А вспоминал я тот вечер по рассказам сопостельников-собутыльников и по характерным отметинам на теле. Узнал, что я был не со всеми тремя. Успокаивало это, если честно, мало, так как я после всего этого все равно не мог неделю ходить нормально. Веселенькие времена были.
И нечего ржать! Я еле до дома тогда дополз! На меня в метро ТАК смотрели! Особенно когда вагон потряхивало, и я постанывал от невероятно болезненных ощущений. И не объяснишь, почему зашедший в вагон симпатичный молодой человек надрывно, местами переходя на вскрики, стонет не от наслаждения и не оттого, что он маньяк, а оттого, что у него примитивно болит зад! А вам все хи-хи.
Тихо посмеиваясь, я вернулся на съемочную площадку, взял любимую камеру и приступил к своим непосредственным обязанностям.
На этот раз всё шло прекрасно. Фото получились просто замечательными.
Самым интересным, наверное, было то, где Димыч встал ко мне вполоборота и смотрел прямо в камеру. Свет как будто окружал Димку и обрисовывал немного угловатые контуры тела. Поза и эмоции вышли такими яркими и удачными, что хватило пары кадров, а потом я завершил съемку.
Площадка замерла в ожидании. Гримерши завороженно застыли и наблюдали за нами, такими красивыми и замечательными. А отсняв, я побежал в универ на пары, мечтая, чтобы это день наконец закончился.
Я, как прилежный студент, отсидел все пары и даже что-то записал. Осталось только понять написанное, но это сущие мелочи. Думаю, не у меня одного были такие проблемы. Игорь Иванович, наш историк, читая лекцию, очень выразительно щурился, всем видом показывая, что не верит в то, что мы его внимательно слушаем. Хотя мы искренне старались. Но почему-то все равно не слушали. Переговаривались в полный голос и кричали из одного угла аудитории в другой, перекидывались записками и лекциями других предметов. При этом мы все же пытались делать умные лица, чтоб убедить далеко не глупого Игоря Ивановича, что мы его понимаем.
Выбегая из здания университета, я столкнулся с деканом, который причитал мне вдохновенную лекцию о моей всепоглощающей лени, о неправильности выбора профессии и неверном отношении к будущему, а также о своем терпении и всеобщей любви к нам, бездарям и хроническим идиотам. Я послушал. Покивал. Побежал к припаркованной машине. Свалить подальше хотелось неимоверно сильно. И даже не из-за того, что дома меня кто-то ждал, а просто я хотел ДОМОЙ. Именно домой. В тепло и уют. Чтобы никто не мешал посидеть в тишине. За день я столько всего наслушался, что не хотелось ни что-либо говорить, ни кого-нибудь еще слушать.
Свое желание я осуществил. И спустя каких-то три часа был дома. Я сидел в пустой квартире, наслаждаясь обретенной тишиной, которую прерывало лишь умиротворенное поскуливание Психеи. Эта сука ничего не умела. Разве что прекрасно выводить меня из себя и приносить в дом очередное потомство. Тварь редкостная. До сих пор мучаюсь вопросом: «Фиг ли я ее вообще взял?» Из приоткрытого окна дул легкий ветер, ласково играя с занавеской. Та охотно поддавалась, скользя шелковым краем по спинке стоящего рядом кресла.
«Хорошо».
От невероятного чувства абсолютного всевластия я засмеялся. Со мной такое бывает. И не надо крутить пальцем у виска. У каждого свои тараканы. У меня они большие и красивые. Я за ними ухаживаю, холю и лелею. Смех получился каким-то истеричным. Психея подняла лобастую голову с лап и посмотрела на меня. В ее взгляде было столько скептицизма и сомнения в моем психическом здоровье, что я заржал, как больной. Вот уж чего в моей жизни не было - так это разговаривающих собак. Просто мне было действительно легко. Оттого что этот чертов день наконец-то закончился. Смех перешел в легкое похрюкивание. Похрюкивание - в повизгивание. А уж повизгивание - в еле сдерживаемое постанывание.
Отсмеявшись, я вспомнил, что мне ещё предстоит мыть посуду, и поплелся на кухню.
Увидел тарелки, стоявшие в раковине, и обхватил голову руками, тихонько завыв.
«Более ***вым день быть просто не может».
Один мой очень хороший знакомый однажды в пьяном бреду сказал замечательную фразу, которую я запомнил: «Стоит тебе расслабиться и подумать, что все идет хорошо, по задуманному ранее плану, как неприятности уже выскакивают откуда-то из-за угла, вытаскивая припасенный на черный день кирпич, чтобы захерачить им тебе по звездному затылку».
Сашке тогда было восемнадцать, и это было его последнее утро перед уходом в армию. Как сейчас помню его помятый вид и серьезную, опечаленную физиономию.
Вот сейчас я почему-то вспомнил эти умные и пророческие слова друга.
Пробуждение бывает разным. Неожиданным. Тяжелым. Обязательным. Тягучим. Рваным. Ленивым. Быстрым. Обыденным. Торопливым. Привычным. Разным. Бывает от ласкового поцелуя мамы в лоб, когда такие дорогие и любимые губы прикасаются к коже, принося родной запах и даря невероятное чувство вселенского покоя. Бывает от страстного засоса любовника, который рассчитывает на продолжение вчерашней ночи и еще не знает уготованного ему места за дверью. Бывает от нежного прикосновения губ любовницы, которая будит тебя лишь для того, чтобы первой сказать: «доброе утро». Бывает от чьих-то шаловливых рук, обыскивающих твое тело, в надежде поживиться чем-нибудь, пока ты еще спишь. Бывает от настырных объятий или от предвкушающего шепота. Иногда хочется понежиться, полежать, растянуть ощущение, а иногда наоборот – убежать, не оглядываясь.
Меня разбудил скулеж Психеи. Спросонья я толком и не понял ничего. Даже не успел разлепить глаза. Лишь сквозь липкий дурман сна понял, что скулеж Психеи был необычный. Глухой, с тяжелым придыханием. Какой-то порывистый. Это домашнее недоразумение часто устраивало мне такие ночные побудки, и я даже как-то незаметно привык к ним. Мало ли что могло приползти в головешку этой суки. Приоткрыл один глаз, пытаясь отыскать прячущуюся во тьме собаку, но не успел ничего рассмотреть.
Знаете, я никогда не верил в сказки. Вообще херовый из меня был ребенок. Когда другие дети играли в игрушки, я с великим удовольствием разрывал в клочья важный контракт отца на поставку какой-нибудь продукции, лежавший на столе. Книжек я не читал совсем. Я их терпеть не могу до сих пор. Лучше в кино схожу. Благо сейчас каждую вторую книгу экранизируют, не задумываясь ни о сакральном смысле, вложенном автором, ни о правдоподобности героев. Для меня уже взять книгу в руки - подвиг. Открыть – это как получить Нобелевскую по биохимии. Вот блин! Опять отвлекся! Так вот. Лежу я в кровати, силюсь рассмотреть в темноте разбудившую меня псину. А она не находится. Вместо нее мне ровнехонько в грудь упирается что-то твердое и холодное. И, боюсь, это сосем не то, о чем вы подумали. Да. Не это. И не это. А это я вообще не люблю. Так просто не завернусь. А вот так я даже пробовать не буду. Не люблю боль, знаете ли.
Не было ленты новостей про мою шикарную жизнь перед глазами. Не было белого света. Да и боли тоже не было. Вообще ничего такого не было. Я даже охнуть не успел. Просто где-то внутри, там, где предмет соприкасался с грудью, стало холодно, пусто и в считанные секунды онемело. Я абсолютно ничего не слышал да и не видел. Мне было… было никак. Именно никак. И знаете… У меня и мысли не проскользнуло, что я умер. Прикольно так, да? А я умер. И... И всё.