Заспанным глазом поднялось над горизонтом солнце, и крабы поползли греться на прибрежные камни. Волны спокойно перебирали гальку, пустые раковины и рыбьи кости. Молодой рыбак неторопливо, но ловко снимал сети с кольев на берегу и укладывал их аккуратно в лодку.
- Здравствуй, Май! – услышал он голос. Обернулся, но никого не увидел, кроме кокетливой чайки, сидящей на утёсе. Подумав немного и взглянув на солнце из-под руки, он продолжил своё дело.
- Каждое утро я прилетаю сюда и смотрю, как ты собираешь сети, сталкиваешь лодку в море и идёшь ловить рыбу за косой мыс. – Май догадался, что с ним говорит чайка. - А днём возвращаешься и продаешь рыбу на базаре. Если улов хороший, угощаешь ребятишек леденцами и пряниками и отправляешься в таверну пить вино с друзьями…
- Ты – странная птица! У тебя есть имя?
- Рядом с тобой, большим и сильным, я лишь малая птаха. Так и зови меня.
- Ладно, Птаха… Других рыбаков ты тоже провожаешь в море?
- Нет, Май, только тебя. Но когда на море штормит, я лечу над кораблями, выходящими из бухты, или встречаю те, что возвращаются. – Птаха взмахнула крыльями и поднялась в небо. – До свидания, Май!
Май помахал ей рукой и, оттолкнув лодку от берега, поплыл в море. День был удачным, - рыба сама шла в сети и ещё задолго до полудня лодка была полна, и Май не спеша поплыл назад. Когда, подтянув лодку на берег, он закрепил её, бросив якорь за ог-ромный валун, на утёсе снова появилась Птаха.
- Привет, вещая птица! Сегодня отличный улов! Какую рыбину ты хочешь? Выбирай! – предложил Май, черпаком перегружая улов в тележку, чтобы везти на базар.
- Спасибо! – сказала Птаха и взяла золотистого сазана, заплывшего из реки.
- До завтра! Прилетай, я снова угощу тебя, - Май сдвинул тележку с места.
- Хорошо, - ответила Птаха. – А тебе никогда не хотелось отправиться далеко-далеко, в заморские края?
- Зачем?
- Искать счастье, любовь…
- Чем здесь плохо? У меня есть дом, крепкий, хороший дом, за которым надо присматривать, и лодка, большая смолёная лодка, на ней я хожу в море, и друзья, старые друзья, с которыми осушена не одна бочка. Разве этого мало? А придёт время, женюсь на де-вушке, что приглянется, из нашего рыбацкого рода. Нет, меня никуда не тянет…
- Судьба ведет тебя на веревочке, и сердце твое спит…
- Тебя трудно понять, Птаха.
- Когда-нибудь я улечу отсюда, Май, навсегда…
С этого дня они часто встречались и разговаривали. Иногда Птаха качалась в море на волнах рядом с лодкой, иногда сидела на форштевне и неотрывно смотрела в серебристо-солнечную даль… Однажды утром чайка не прилетела. Май осмотрел весь берег, но увидел лишь незнакомую черноволосую девушку невдалеке. Она занималась странным делом: стряхивала с кустов росу в плетёную корзинку.
- Зачем ты это делаешь? – не выдержал Май. – Вода всё равно протечёт.
Девушка засмеялась. Ветер разметал ее длинные черные волосы, и она откинула голову, убирая пряди со лба.
- Смотри! – сказала она и раскрыла ладонь. Май зажмурился. Гранёные кристаллики искрили и играли на солнце, вспыхивая радужными звёздочками. – Это алмазы!
- Если так, то на базаре за них, верно, много монет дадут, - сказал Май.
- Может быть, - задумчиво проговорила девушка и наклонила ладонь. Кристаллики скатились ручейком на камни и разбились. Серебряный перезвон поплыл над берегом.
- Какая ты неуклюжая! – не сдержался Май. – Целое богатство растеряла.
- Не сердись, я соберу. - Она подошла к ивовому кусту и, шевельнув ветку, наполнила пригоршню алмазами. - Держи!
Он подставил обе руки. Но камни, ссыпаясь в его ладони, превращались в обыкновенную воду. Девушка еще несколько раз собирала и отдавала Маю алмазы, но те вновь таяли и, каплями просачиваясь меж пальцев, падали на землю.
- До свидания! – сказала девушка и ушла. Вечером Май долго ворочался на своей деревянной лежанке, вспоминая малахитовые глаза незнакомки, да бередила подступающий сон грустная прощальная улыбка ее…
Утром, когда Май, как и обычно, собирался в море, он услышал песню, звонкую и задорную, она волной подхватила его сердце. По берегу шла вчерашняя незнакомка.
Здравствуй, Солнце золотое!
Здравствуй, лёгкая волна!
Здравствуй, Небо голубое!
Здравствуй, Май – моя Весна!
- Здравствуй, Птаха! – ибо это была она, - Май понял это ещё ночью.
- Я прощаюсь сегодня с городом и портом, с морем и ветром, с этими скалами и деревьями, с ручьями и птицами, с цветами и травами. И с тобой, Май, прощаюсь…Я сегодня улетаю.
- Куда, Птаха? – Май вдруг почувствовал, как сердце его якорем пошло на дно.
- Не знаю… Далеко.
- Когда ты вернёшься, Птаха?
- Я не вернусь, Май.
Птицы пели свои беззаботные песни. В траве звенели цикады. Стремительно носились стрекозы и деловито басили жуки. Поднялся ветер, и деревья закачали кронами, будто расставаясь с кем-то, будто оплакивая кого-то.
- Помоги мне набрать алмазы, – попросила девушка. – Я хочу, чтобы у всех жителей города осталась память обо мне.
- У меня ничего не получится, - грустно сказал Май. – Они превратятся в воду.
- Попробуй. Сегодня – особый день.
Она стала собирать, и Май тоже. Он осторожно потряхивал ветки, и роса сбегала в руку твёрдыми кристаллами, чуть холодя кожу. Когда они набрали корзинку, девушка взяла Мая за руку и повела в город, на базар.
Кипел страстями и плавился в полдневном зное городской базар. Сотни торговцев пронзительными криками звали покупателей, хватали их за руки, торговались и призывали Бога в свидетели достоинств своего товара. Клянчили милостыню нищие, искусно обнажая телесные язвы. Неприметно ныряли в толпе воришки с цепким взглядом и ловкими руками.
Птаха подошла к палатке, в которой степенный бородатый индус торговал пряностями, и отсыпала ему несколько алмазов. Индус склонился: «Счастливого пути, красавица!». Птаха прошла к персу, вся лавка которого была увешана коврами, и положила ему горстку камней. Перс воздел руки и зашептал молитву. Так, проходя вместе с Маем по рядам, одаривала она всех подряд: и кузнеца-грека, торговавшего сбруей и подковами, и турка в красной феске, подарившего ей шёлковую шаль; и слепого нищего, сидевшего в пыли на земле; и старуху, похожую на ведьму, предлагавшую снадобья от всех болезней; и многих-многих других. Десятки детей и взрослых следовали за девушкой, кричали, кривлялись, просили. И им Птаха щедро давала алмазы.
В дальнем конце базара на пузатой бочке, схваченной обручами, стоял маленький человечек в расшитом камзоле с бубенцами и остроконечном колпаке с шишаком. Вокруг теснилась толпа. Он пел и приплясывал, подыгрывая себе на гитаре.
- Синяя птица счастья
к тебе прилетит однажды.
«Хотя бы на час,
хотя бы на час!» -
молит судьбу каждый.
Голос хрипел и срывался, будто в пропасть, а потом снова взмывал вверх, над головами людей, завораживая глаза, тело, душу каждого слушателя.
- Но вот она рядом,
но вот она рядом,
к тебе на плечо садится –
держи и неси,
держи и неси, -
к великой своей Зарнице!
- Это добрый Гном! – тихо сказала Птаха Маю. – Поэт и волшебник, он научил меня находить крупицы добра и счастья, которые ты считаешь алмазами. Он научил меня исцелять радостью и лаской. Он поверил в мою мечту, он поможет ей сбыться!
- Ты горы и реки
неведомых стран
увидишь в пути трудном,
потери и беды,
и шторм, и буран
отважно с ней встретишь грудью!
Его лицо страдало и радовалось, вспыхивало надеждой и угасало в печали, играло бесшабашной удалью и старело в бессилии. И сердца людей безропотно подчинялись ритму его гитары.
- Чего же ты медлишь,
смешной человек?
О чем вдруг задумался тяжко?
Ведь жизнь черепашью
ты сменишь навек
и будешь в исканиях счастлив!
Гном заметил девушку и прижал струны ладонью. Птаха показала ему пустую корзину.
- Славно, славно, доченька! – сказал Гном.
Он спрыгнул на землю, кувырнулся, звеня бубенцами, обежал бочку, шепча что-то про себя, потом вдруг сорвал колпак и резко взмахнул им. Девушка вскрикнула. Все обернулись к ней. За спиной у Птахи взметнулись два огромных белых крыла.
- И ему тоже, - тихо сказала девушка и показала на Мая.
- Ты собирал алмазы? – спросил Гном и пронзил Мая тёмным взглядом.
- Да, - ответила за Мая девушка. – Его сердце уже проснулось.
- Ладно, - согласился Гном и снова взмахнул колпаком.
- Смотрите! – закричал колченогий бродяга. – У него тоже крылья!
- Идите на звонницу! – велел Гном.
Май и Птаха, взявшись за руки, медленно прошли сквозь толпу, поднялись по каменному крыльцу и крутой лестнице, встали в проёмах рядом с колоколами.
- Почему только им? – стал вопить бродяга. – Я тоже хочу летать.
- И я! – взвизгнула старуха-ведьма.
- И я! И я! И я! – раздалось со всех сторон. Сотни голосов слились в протяжный вой, сотни рук потянулись к Гному, прося, надеясь, угрожая. Бродяга упал на колени:
- Дай и нам крылья, блаженный!
Гном вскочил на бочку и ударил по струнам. Люди замерли.
-Не рвись, не мечись –
ведь лишь для себя
ты хочешь богатства
и власти,
от зависти чёрной
чернеет душа
и меркнет рассудок ненастьем!
Толпа заворчала голодной сворой. Гном поглядел вдаль. Потом резко взмахнул колпаком – и у всех окружавших его появились за спиной большие белые крылья.
- Люди! – зазвенел голос Гнома. – У вас впереди новая жизнь! Жизнь, не похожая на прошлое прозябание, полная света и радости, свободная от мелочной корысти и мрачной злобы! Летите люди! Сейте добро и мир на всей земле! Слово старого чудака: всем, у кого чистое сердце и заветная мечта о благе других, нечего бояться – они не разобьются!
Но никто не сдвинулся с места, никто не подошёл к звоннице.
- По мне, так эти крылья только мешают, - проворчал толстяк-колбасник и недовольно пошевелил плечами.
- Совершенно с вами согласна, - заявила просвещенная дама, похожая в своем капоре на утку. – Не представляю, как мы будем спать. С прической всегда столько хлопот, а тут еще эти перья!
- Спать-то что! – воинственно возразила прачка с корзиной глаженого белья. – Работать как? Вот если б у меня было еще две руки – тогда другое дело!
- Черви мы! – изрек философ-нищий. – Червями родились – умрём червями, чтобы червей кормить!
- Ересь! Ересь все это, вам говорю! – вопил монах, и черный клобук его трясся от негодования. – Богохульство и святотатство! Сгинь, нечистая сила! Заклинаю!
Толпа стояла недвижно. Гном снова ударил по струнам.
- Ах, вот оно что -
болотный покой,
душа, покрытая пылью,
привычней и ближе,
привычней и ближе –
на что, человек, тебе крылья?…
Он взял последний аккорд и, сорвав с головы колпак, ударил им оземь. Как будто тряхнуло стоящих вокруг него, и крылья у них разом исчезли.
- Летите, дети! – крикнул Гном.
Май и Птаха оттолкнулись от стены звонницы и сделали несколько взмахов крыльями. Поднимаясь все выше и выше, они в последний раз увидели розовый Храм на торгу с волнами закомар и синим в звездах куполом, цветные палатки торговцев, серебристо-коричневый ковёр дранковых и черепичных крыш, людей, запрокинувших головы к небу. Среди них уже не было Гнома, – лишь на земле лежал шутовской колпак.
День догорал. Две большие красные птицы летели к солнцу.