БЕСЕДЫ СО ЛЬВОМ
(посвящается Дональду Биссету)
I
''На углу Литейной какой-то пьяный,
пошатнувшись, толкнул меня. Хоро-
шо, что у меня нет револьвера: я бы
убил его тут же на месте...''
Даниил Хармс, ''Старуха''
Сегодня позвонил Лёвка, как обычно посреди дня, в самое неподходящее время. Он, видимо, это знал, потому и разговор начал так: ''Слушай, Сенька, когда удобнее тебе позвонить вечером, чтобы задать два-три важных, сугубо деловых вопроса, о которых мне очень нужно с тобой поговорить?'' Я ответил, что около восьми вечера мне будет удобно. После двойного переспрашивания, уточнения (а до которого часа?) и взаимных расшаркиваний мы простились.
В девять пятнадцать зазвонил домашний телефон. На нем у меня установлена одна мелодия, в отличие от мобильника, но я все равно сразу понял, кто звонит.
Вопрос у Лёвика созрел конкретный. Поскольку сам он сейчас на автале (пособии по безработице), захотелось ему подработать по-чёрному. Он и решил со мной посоветоваться, в смысле ''кем быть?'' или, если хотите, ''чем заниматься?'' Тоном и манерой разговора Лёва мне вначале видился таким, каким я его привык воспринимать за последние годы, но уже через полчаса нашей беседы я почувствовал перемены в его голосе и в настроении: это уже походило, куда больше, на Лёвку студенческих и постстуденческих лет, на старые добрые времена, так сказать.
В первую минуту разговора он меня озадачил вопросом: ''Вот ты сейчас метапелишь (здесь: няньчишь), а не мог бы ты мне рассказать, что надо делать с детьми полутора лет? А то я забыл''.
Я удивленно возразил, мол как ты мог забыть, если совсем недавно нянчил своих еще пока малых детей, а я уже лет 15, как не в теме. Тогда Лёва решил сгладить впечатление о своей забывчивости и поведал мне, что помнит как менять памперсы. Он несколько минут скороговоркой мне рассказывал, как наловчился их менять аж с закрытыми глазами (тоже мне - автомат Калашникова(!)), но, как раз тут дети подросли, и ему это умение больше не понадобилось. Я в свою очередь ему сказал, что эта его заслуга не имеет отношения к приоритетам в деле ухода за детьми, т. к. любой человек, старше самих какающих в памперсы, должен это уметь делать, или легко этому обучается. Далее я ему намекнул, что если у него вообще возникает вопрос: ''Что делать с детьми?'', то, пожалуй, в этой области работу ему искать не стоит. Лёвик не сильно обиделся и совсем не расстроился, что бэби-ситтера из него не вышло.
Разговор перекинулся на недавнее его общение с врачами беер-шевской больницы, где его Аня лежала в определенный момент. Мой друг мне рассказал о том, какие там встречаются доктора и пациенты; произвел подробный сравнительный анализ арабских и русских эскулапов, с некоторым результатом не в нашу пользу, и обстоятельно поведал мне, какую жалобу он в данный момент пишет на рофа-Тамара (врачиху Тамару), которая откровенно издевается над всеми русскими и социально незащищенными пациентами. Лёвка сказал, что сам он - человек не склочный и всякого сутяжничества не любит (что, кстати - истинная правда), но за почти восемнадцать лет в Израиле - это его третья жалоба на врачей. А вообще он из себя за эти годы выходил также всего три раза. Первый и последний не представляют интереса, а вот о втором он мне рассказал подробно.
Было это давно, когда он работал в шмере (охране) в первые годы своей жизни здесь. Была у него тогда в распоряжении служебная винтовка. Он уже понимал язык и мог говорить на иврите. А, вот, двое его напарников, русских, совсем свеженьких, еще на иврите не говорили. Начальник же их, местый псих, возмущенный чем-то, орал на одного из молодых, оскорблял и даже попытался ударить! Лёва все это наблюдал со стороны, естественно, в душе занимая сторону слабого. Когда же экзекуция дошла до апогея, нервы у Лёвки не выдержали, и он наставил на шефа винтовку, правда предварительно освободив ее от магазина. Важно отметить, что при этом наш Лев еще и зарычал! То есть, он заорал диким голосом: ''Коль руси - мишугаим!!!'' (''Все руские - сумасшедшие!'' Надо заметить, что тут Лёва упомянул в своем рассказе ещё о том, какие грамматические ошибки он тогда допустил из-за слабой языковой подготовки: ''надо было орать коль-ха-русим, а не просто коль руси'').
Услышанное многократно усилило впечатление начальника от увиденного. Ни секунды не сомневаясь, что так оно и есть, тот в момент прекратил свои издевательства и велел всем идти в машину. С этой минуты Лева уже больше не рычал и даже не скулил, а молчал в тряпочку, размышляя: куда же их теперь везут? Оказалось, что везут на намеченный ранее объект, где начальник попробовал у Лёвы выяснить, понимает ли тот, чего наделал? Лёва все понимал и лишь полувнятно оправдывался, мол ты же его бил и оскорблял, а вообще-то я - ни-ни, мухи не обижу, комара не трону! Начальник скорее всего не поверил, но и хода делу не дал, дабы не выставлять себя полным идиотом. Видать, на самом деле был не полный! Лёву же с этого дня он практически не замечал и избегал на него глядеть вовсе. Как говорится в таких случаях: инстинкт самосохранения у него обострился. А позже этот ''руководитель'' умудрился потерять на одном из объектов (на выставке древнеарабского (!) искусства) пистолет, который нашел и вернул ему один местный араб!! Вслед за этими событиями начальник, как-то незаметно растворился и исчез из поля зрения Лёвы и других своих подчиненных.
Этот Лёвкин рассказик меня повеселил, а говорили мы уже почти целый час. Затем было еще несколько отвлечённых и не столь интересных экскурсов в прошлое, в том числе и в наше с ним общее. И тут Левка вспомнил, как мы с Василевичем на какой-то лекции писали поэму, и даже привел мне из нее концовку, чем полностью меня восхитил. Ни самой поэмы, ни факта ее написания я не вспомнил. А в качестве автора (точнее - соавтора, все же мы писали вместе с Андреем по Лёвиной версии, чего Оська позже опроверг и доказал мне, что писали мы вместе с ним, а Василевич, как и Лёва, были лишь благодарными читателями) я вообще не нашел в закромах своей памяти ни малейшего намёка на этот эпизод.
Заключительное же двустишие нашей поэмы в Лёвкином иполнении звучало так:
''И благодарен богу Федька,
Что сдал наркому пистолет!''
То, о чём была эта поэма и еще некоторые строки из нее Лёвик произносил мне полушёпотом, дабы не разбудить спящих своих детей, захлёбываясь от смеха и глотая слова. Я не понял ничего, поскольку меня самого душил смех, и руки тряслись, шурша трубкой по уху. Я лишь попросил его записать все, что он пока помнит, дабы не дать пропасть такому бесценному материалу, и при случае, передать мне для восстановления. Лёвка поначалу согласился, но потом стал говорить, что ему, как человеку верующему, вовсе не подабает записывать похабщину и т.п. Мои объяснения, что делать добро ближнему, т.е. мне - суть богоугодное занятие; к тому же, писать придётся по-русски, и Бог скорее всего не поймет, кажись, подействовали не полностью. Вместо обещения Лёва продолжил тему, вспоминая, что на днях ему приснился сон, о котором стоит рассказать обязательно.
''... мне снится, что мы - в институте, и нас везут на картошку, на один день. На подмогу, ну ты помнишь... И выезд из института - в 10. Но уже - 11, а я - ещё дома и звоню тебе по мобильнику, что характерно, и спрашиваю:
- Сенька, а где ты был и что делал с 26 по 28 августа?
- Лёвка, ну чего ты лезешь не в свое дело? - отвечаешь ты мне. - Во-первых, это тебя не касается, а во-вторых, ты же прекрасно сам знаешь, что я делал.
- Знаю, - говорю я, но мне хочется проверить, и чтоб ты сам сказал, что ты делал себе брит-милу! (обрезание). Зачем же это скрывать?..''
Далее я слушать не мог. Просто, ничего уже не мог.
Слегка отдышавшись, я попытался закруглить разговор, полагая, что ещё одного подобного воспоминания не выдержу, а попросту лопну! Но не так-то легко отделаться от Лёвы, даже если он не вошёл в раж. А он вошёл!
Последним выслушанным мною отрывком, оказалась история про то, что Лёвик решил сдать свой личный пистолет, которым располагает ещё с 1994 года. Он это аргументировал тем, что сумасшедший не должен иметь пистолета. А он - к таковым себя абсолютно однозначно причисляет, так как не более чем пару месяцев назад в течение трёх недель очень серьёзно вынашивал планы о том, как пронести пистолет в больницу и убить рофу-Тамару, чего она, конечно, однозначно заслуживает. Сначала, правда, Лёва хотел убить двоих: ещё и зав. отделением. Но потом решил, что для устраннения зава (как он думает - аргентинаи (выходец из аргентины), с многолетним стажем проживания в Израиле и менталитетом истинного израильтянина) пистолет придётся пронести в светлое время суток, что очень осложнит задуманное справедливое возмездие. Посему, операцию придется проводить в два этапа...
Дальше вам знать не обязательно, можете случайно кому сболтнуть. А человек Лева хороший, и не псих вовсе. И пистолет уже сдал... Так что на этом рассказ я завершаю.
июнь 2010. Хайфа.
II
Прошло пять месяцев. Лёва мне позвонил снова. Не то, чтобы он не звонил всё это время, но просто этот звонок, о котором я пишу сейчас, явился логичным продолжением сюжета, начатого мной в первой части рассказа.
- Сенька, если у тебя есть две минуты, я хочу тебе рассказать одну историю, которой мне очень надо с кем-нибудь поделиться.
- Лёв, извини, но ты же двумя минутами не ограничешься, а у меня сейчас правда нет времени, давай вечером.
- Да нет, две минуты мне хватит, но если ты сейчас не можешь, то скажи когда лучше тебе позвонить...
Минут пять ушло лишь на выяснение того, когда это будет сделать лучше.
А на следующий день, вечером он перезвонил домой. Настроение у Лёвы, судя по голосу, было подходящее. Я чётко слышал интонации, которые у него появляются, когда на него находит. Раньше, давно, находило частенько. А вот сейчас это похоже случается раз в полгода. Далее я сразу перехожу к Лёвкиному монологу, опуская продолжительные его виражи вокруг того, ''насколько мне удобно говорить'', ''как ему приспичило это рассказать'' и тому подобного, и прочего, и прочего...
- Это случилось давно в девяностом году. Я тогда еще толькo женихался с Аней. Как раз возвращался от неё домой. Было уже очень поздно, часов двенадцать наверное, или еще больше. Захожу я в подъезд, иду в лифт... Если ты, Сенька, конечно, помнишь наш дом, шестнадцатиэтажку, так вот это там и было. И смотрю, в лифт ещё один мужик заходит. Такой обыкновенный, нормальный русский мужчина и в изрядном подпитии, конечно. Не то чтобы стоять не может, но видно сразу, что очень пьяный, по лицу, по дежде, вообщем сразу. Но только - он не пьяница совсем или бомж какой, а видно, что работает человек, причём, не в магазине, а например на заводе...
Времена, такие были, что я не очень испугался. Думаю: сосед, наверно, мало ли. Но как-то было неприятно, всё равно. Он еще так на меня смотрит, на нос мой, значит, и головой так покачивает. Едем мы вверх, значит, и вдруг он мне говорит:
- Эт-та...
Я ему говорю:
- Чего?
А он опять:
- Эта, я извиняюсь, конечно, но эта... Ты лагаритмы знаешь?
- Знаю, - говорю.
- Правда!? - он обрадовался, прям обалдел, - Честно, знаешь? Лагаритмы! Эта... я, эта, лагаритмы говорю?
Ну, я его успокоил, мол понимаю, понимаю, знаю я логарифмы. А он мне и говорит:
- Слушай, а ты можешь мне помочь?! Мне о как надо! Зайди ко мне домой щас, ну очень надо!
Я думаю, что поздно уже, да и чёрт его знает, чего ему нужно, но он уже из лифта вышел и меня вытянул. А жена его дверь уже открыла, и видно, что ругать его хочет, да только ей неудобно при мне, при чужом человеке... А он ей тут кричит: ''Да я тебе человека привел, он лагаритмы знает, щас тебе раз-два и всё сделает!'' Она так застеснялась, но смотрит на меня и объясняет: ''Я на технической должности работаю, на заводе ''Прожектор''. Меня учиться послали в институт, а мне оттуда такие контрольные приходят, я не справляюсь. Вот сейчас логарифмы проходим...''
Я сказал, что, конечно, помогу, только не сейчас, а зайду завтра в пять часов и домой пошёл. Вот такой случай, понимаешь. Очень мне захотелось его кому-нибудь рассказать. Вот я тебе и позвонил.
Я, конечно же, выслушал Лёвика не перебивая, но тут решил поинтересоваться:
- Ну, так ты помог ей потом?
- Конечно! Я потом заходил решал ей, объяснял. Правда она, по-моему, все равно ничего не поняла, но контрольные свои отправила. Я тогда как раз хорошо в логарифмах разбирался. А потом, уже когда там сходящиеся ряды пошли, я послал её...
Лёва на этих словах запнулся, видать у него кончился воздух, но я очень сильно удивился такой концовке и сразу же спросил:
- Как так, послал? Ты чего? Куда послал?
- К Игорю Дмитриевичу. Это - один знакомый, с которым мы вместе репетиторством занимались, ты, может, его помнишь. Сейчас он в Кирьят Хаиме живет, преподаёт в какой-то школе, или колледже...
Разговор наш продолжался еще несколько минут, но это уже не важно. Всё, о чём я хотел рассказать, я уже изложил. Буду ждать теперь, когда Лёвка снова решит чем-нибудь поделиться. И вы ждите. Время у нас есть.
16.11.2010. Хайфа.
III
Очередной звонок последовал во время моего движения по Фройду.
Для тех, кто в Хайфе не бывал, поясню: бульвар имени знаменитого Зигмунда Фройда для нас - ну, типа, Кутузовского в Москве: центральная и важная трасса, в общем. И крутая, если быть точным. В смысле, от моря резко вверх она взлетает по серпантину, а мы, шофёры - вместе с ней... Вот летел и я на приличной скорости, по случаю утреннего часа и желания попасть на работу к сроку.
Звонок, как все уже поняли, был очень кстати. Я после одного случая (между прочим, тоже беседы с Лёвой), когда меня элементарно оштрафовали за разговор по мобильному в движении (не буду по понятным причинам говорить на сколько), вообще перестал за рулём отвечать на звонки. Но именно сейчас, чёрт попутал, что ли, я подумал: ''Утро ведь, время странное, может что-то важное?'', - и ответил.
- Сенька, доброе утро. Хочу по...
- Лёвик, привет, я за рулём, не могу говорить.
- ...сегодня годовщина...
Я отключился, не дослушав и ругая себя за глупость. Но тут же меня начала свербить мысль о том, что это за годовщина, чья, сметри, что ли?.. Не зря же Лёва с утра мне напоминает,.. что-то не могу сообразить... На ближайшем светофоре я ему отзвонил.
Совсем необиженным голосом Лёва продолжил с того места, на котором его прервали:
- Сенька, поздравляю тебя с очередной годовщиной со дня рождения Леонида Ильича Брежнева, если ты, конечно, помнишь такого замечательного человек. Я думаю, что помнишь всё-таки...
Всё это было скороговоркой выстрелено мне в ухо, которое, похоже, еще не совсем проснулось. Иначе, как объяснить то, что я ни черта не понял. Нет, одно таки я понял, а именно: друг мой очень дорожит моим временем. Только этим я мог оправдать его манеру столь поспешно изъясняться. И все же по прошествии секунды-другой я врубился в смысл Лёвиного монолога. Ответ на него возник у меня только один, и именно он был озвучен:
- Лёва, у тебя с головой всё нормально? Какой Брежнев? Какое вообще мне может быть дело до его дня рождения?
- Ну, я так полагаю, что может. А чего? Один мой знакомый даже, как-то на военной кафедре написал стих на его день рождения. Я, кстати, помню первую строфу и еще некоторые строчки.
Сходу, не дав мне опомнится, последовала цитата:
Под облака тянулся дым
Уже который год.
А мне бы в Крым! А мне бы в Крым!...
Но знает мой народ:
Сегодня в Крым никак нельзя!
Сегодня я - герой!
И мне - тяжёлая стезя:
Маразм являть собой...
Надо отдать должное Льву Александровичу: читал он с выражением, качественно. Я, конечно же, сразу поинтересовался, кто - автор сего творения, вполне подозревая, что к чему. Лёва, кривясь в усмешке (я буквально это видел), сообщил мне, что он не помнит точно, то ли - Оська, то ли - я, но кажется, всё таки - Оська. Я охотно согласился, с его вариантом, поскольку за собой подобного подвига не припоминал. Хотя, моя память подводила в подобных случаях многократно. А Лёвик тем временем продолжал выдавать отрывки, которые занозили его память:
- Я теперь не помню уже с точностью, сколько там четверостиший было, кажется три, но последнее - чего-то такое :
Та-ра' ра-ра', та-ра' ра-ра',
Ты милый погляди...
Мне в этом золоте своём
Уж тяжело стоять
И утром, вечером и днём
Маразм собой являть...
Этот занимательный наш разговор длился всего какую-то минуту, пока не загорелся зелёный. Но он таки загорелся, и тогда я опять, не дослушав, прервал оратора, находящегося по другую сторону эфира.
Крутя баранку весь остаток моего не слишком продолжительного пути, я серьёзно обдумывал только что проведённую беседу со Львом и поймал себя на следующей мысли: ''Действительно, мы с братом в своё время по-одиночке и совместно написали фигову кучу подобных шедевров. Но, теперь я понимаю, что все же, явно недостаточно их было сочинено. Ведь, если сейчас Лёва раз в два-три месяца вдруг вспоминает что-то, из созданного нами, и это помогает ему на час-другой (а может даже на целый день) становится нормальным, практически прежним человеком, то будь в прошлом нами выдано перлов больше раз в десять, глядишь, ему сейчас было бы просто некогда ''ляхзор ле тшува''.
''Ляхзор ле тшува'' (возвращаться к ответу) - название
популярного процесса обращения светских людей к
религиозной традиции и последующего перехода к
образу жизни, свойственному верующим иудеям.
19.12.2010. Хайфа.