ПРИТЧИ НИКОГДА НЕ ЛГУТ. ЛГУТ ЛЮДИ, ГОВОРЯЩИЕ ПРИТЧАМИ.
Действительно, существует некое правило, по которому, большое событие, всегда начинается от маленькой побудительной причины. Беда в том, что событие не предмет, и очень редко удается разглядеть ту отправную точку, которая послужила причиной лавинообразного изменения в жизни человека, или, даже, страны. Возможно, что в моей ситуации точкой отсчета послужило что-то иное, а не городок, в который я переехал. Но, вспоминая все произошедшее со мной, мысль формируется, отталкиваясь именно от этого городка.
Ничего примечательного в этом городке не было, за исключением того, что почти весь он стоял на нескольких старых кладбищах. Частые, необъяснимые автомобильные аварии, откровенная или скрытая нелюбовь жителей друг к другу, по словам местных жителей, объяснялась именно кладбищенскими проклятиями. Как знать, может, в этом и была доля правды, но, точно, далеко не все происходящее в нём, можно было хоть как-то объяснить.
Внешне городок выглядел наполовину селом. Собственно, он изначально и был сельскообразным поселением вокруг кирпичного завода, который, в свою очередь, давал людям работу, и выделял места под застройку. Постепенно увеличиваясь в размерах, городок позволил себе и многоэтажки, и собственный ОРС, на окраинах оставаясь обычным селом. Что-то было в этом городке от правильности, от той привлекательной уютности, которая сводит людей в одно место для совместного проживания. На 10-15 тысяч населения в городке проживали представители ста тридцати одной нации, представляете? Во многом городок походил на мини - страну. На его площади в три десятка гектаров, без учёта окружавших городок колхозов, было десять ресторанов, совхоз-техникум, автошкола, да, Господи, всё и не перечислить. Тогда, просто, жизнь в нём была.
Центральная улица Советская, действительно процветала в одноимённое время. Самые важные здания города теснились именно на этой, единственной, по-хорошему асфальтированной улице. Но, грянула независимость и городок, вместе с жителями, ещё несколько лет по инерции поддерживал своё благополучие и внешний лоск. А усиливающаяся борьба за эфемерную политическую стабильность, попросту выбила почву из-под ног всего городка. Завод стал чьим-то личным, дома и улицы стали благополучно хиреть до состояния хибар, а люди стали отдаляться друг от друга, озлобляясь и слёзно вспоминая прошлую жизнь, изредка перепиваясь в местном ресторане.
Городок тяжко дышал вместе с посеревшими от пыли деревьями днем, и от молодежи в вечернее время, когда она изнывала от желания взрослых утех. Стремление девочек к удачному браку, мотивировалось длиной юбок у семи - восьмиклассниц, и не детским выражением глаз у старых дев из выпускных классов. Юноши матерились и дрались вовсю, мечтая о классной тачке и бабле. Мотивировалось всё спиртным. Где-то так жила вся остальная страна, смело разделившись на строго обособленные касты. Первая была «переконана в прозорости» близкой счастливой жизни, а вторая была просто электоратом.
Веселость этих размышлений обдувалась мартовским вторником, выманившим меня на улицу повесткой из райотдела милиции. Никаких мыслей, по поводу вызова, у меня, не возникало, поэтому, тихое и спокойное безразличие к грядущему, приятно щекотало самолюбие. Вполне возможно, что отсчет событий начался с мальчишки на стареньком велосипеде, проехавшем мимо меня. Ничего особенного в нём не было - довольно худощавый, на вид лет 12-13. Короткая стрижка натыкалась на торчащие уши, совершенно без румянца лицо говорило, наверное, об отменном здоровье. Одет был парень, как и основная масса его сверстников, во что-то, по их разумению, модное. Многократно ремонтированный велосипед постукивал правой педалью о раму. Но, запомнился мне парень старым выцветшим шарфом, повязанным на левую руку выше локтя. Цветом шарф напоминал рекламную раскраску одного мобильного оператора. Границы цветов потеряли чёткую делимость, но, тем не менее, шарф привлек моё внимание.
Покрутившись около меня, парень остановился, сполз на багажник, и уставился прямо мне в глаза. Он, просто, сидел и внимательно разглядывал меня. Поравнявшись с ним, и встретив его взгляд, я понял, что случайностью тут не пахнет. У него были совершенно взрослые глаза, глаза человека, уставшего от многого в жизни.
Дойдя до здания милиции, которое находилось под одной крышей с банком и аптекой, уже с меньшим безразличием я потянул входную дверь на себя. Стандартный интерьер милицейского предбанника делал понятным, кто станет моим первым собеседником. Им оказался молоденький лейтенант, тративший большую часть времени, отведенного на традиционные вопросы, на придание солидности своему виду. Когда весь ритуал благополучно был отыгран, меня запустили в коридор с дверями, за одной из которых меня что-то ожидало. Нашел нужный кабинет и постучал. Посчитал до десяти, и потянул ручку на себя. Я прошёл уже на второй уровень, и ритуальные игры были здесь посерьёзнее. Невидимая граница - кто ты, и кто мы, ощутимо хлестнула по лицу. Пару минут я просто стоял около дверей, ожидая, когда трое мужиков попытаются заметить меня. Заметили, и подозвали поближе.
Двое из них могли быть директорами или дворниками, - стиль одежды и внешность соответствовали моим предположениям. Третий впечатлил меня особенно. Невысокого роста, в милицейской форме с лейтенантскими погонами и противным ожирением, он постоянно пытался добиться солидности в позе. Сидя на откидном кресле, взятом, видимо, в старом кинотеатре, он все время пытался закинуть ногу за ногу. Но, любая попытка, оканчивалась очередным провалом. Жирные ляжки попросту амортизировали любую возможность принять эту позу. Тогда он вцепился в брючину обеими ручками, и втащил правую ногу на колено левой. Покраснев от натуги, лейтенант затих. Но, объём его живота, ставший уже патологическим изменением организма, сдавленный кроме всего руками, из последних сил, удерживающих ногу, мог попросту привести к остановке дыхания. Поскольку, меня подозвали к столу, я решил на время отвлечься от наблюдений за самоистязанием.
Около стола состоялся очередной тур ритуальных игр в вопросы и ответы, после чего мне предложили сесть. Игра в вопросы продолжалась ещё пару минут. При этом я не мог сообразить, зачем этому, в гражданке, так много хочется знать обо мне, а он, в свою очередь, ничего не протоколировал.
Однажды я прочел рекомендацию о том, как легко можно научиться контролировать свои эмоции. Надо было просто представить себе карету, запряженную, допустим, четверкой лошадей. Кучер, сидящий на козлах и держащий в руках поводья, мог сдерживать ретивость коней, или же дать им полную свободу. Получалось, что кони,- это наши эмоции, карета - это наше тело, а кучер - наш разум, контролирующий и то, и другое. Натягивая, мысленно конечно, поводья, в идеале можно было сдерживать свой гнев. В идеале. Поэтому увидев происходящее в кабинете, кучер ухватился за поводья и поудобнее уселся на козлах.
--Когда ты последний раз был в России?
Это был первый понятный мне вопрос
--Года три назад.
--Договоримся сразу. Ты, как мне кажется, нормальный мужик. Поэтому скажу прямо: всё я проверю. Это, пока, разговор, и всё зависит от тебя. Ты можешь пойти домой, или побудешь у нас, и разговор с тобой будет другим. Понял? Начинай с правды.
--Правда о каком периоде моей жизни вас интересует? Я закурю?
--Здесь не курят. Интересует...
На столе зазвонил телефон. Нехотя мой собеседник поднял трубку и, коротко кого-то поприветствовав, уныло уставился в окно. Разговор был недолгим.
--Я буду занят до вечера, поищи другого. Пока.
--Как мне к вам обращаться?
--Гражданин следователь! - это, подавшись телом вперед, властно сказал толстый.
--А вы, простите, кем будете?
--Это твой участковый,- сказал гражданин следователь.
Поводья у возницы натянулись струной, фальшиво зазвенев нотой фа третьей октавы. Но, похоже, кучер своё дело знал добре.
--Значит так. С гражданином вы тут поторопились. Это первое. Тыкать мне не надо. Это второе. И последнее. Вы мне задаёте конкретный вопрос, я даю конкретный ответ. А в свои викторины можете поиграть с мальчиком из дежурки. Он сумел мою фамилию из пяти букв написать шестью.
Я не уловил жеста, которым следователь остановил рванувшегося толстяка. Выпавшие из деревянных ограничителей кресла ляжки, с явным неудовольствием полезли обратно. Ему, видимо, хотелось показать свой нрав и власть, но, это, был не его кабинет, и не его игра. Мне показалось, что за это он отыграется на нас двоих. Он, видимо, хотел подыграть следователю, а его порыва не оценили.
--Договорились! - это заговорил третий. – Но, первое враньё, и ты - в жопе. Итак. Конкретный вопрос. Рейзбих Антон Дмитриевич. Где и когда познакомились, какие отношения и тому подобное. Достаточно конкретно?
Вот те раз! А, это ещё, кто такой? Я даже не знал, радоваться мне или уже пора собираться туда, где всегда темно. Вроде, всё нормально, так как с этим человеком меня никогда ничего не связывало. Или мне надо насторожиться в ожидании подвоха?
--Мне не знаком человек с такой фамилией. Среди моих родственников и знакомых нет человека, по имени Антон. Если вы скажете, где он живёт и как выглядит, то, может, что и вспомню, а так нет.
--Ладно, живёт в Воронеже, улица Стасова 27.Квартира 12.
--Я никогда не был в Воронеже, не был даже рядом с этим городом. А почему я должен его знать? Вы не...
БАХ!!! Сорвавшаяся с колена ляжка участкового, своим продолжением, обутым в форменную обувь, стукнула по дощатому полу. Не смутившись совершенно, он, не глядя в мою сторону, сказал:
--Продолжай... те, - и принялся истязать другую ногу.
--Да, в общем всё.
--Последний конкретный вопрос. Этого Рейзбиха замочили два дня назад. В его столе нашли конверт с надписью: "Вскрыть в случае моей смерти" и телефон нотариуса. У того была копия этого письма за подписью Рейзбиха. А вот в письме - бумажка с одной строчкой: " Сообщите такому-то срочно! " Такой-то - это ты, то есть вы. В наш отдел пришёл факс от воронежских коллег, с просьбой снять с тебя показания. В том письме был, кстати, твой адрес. Теперь ты мне скажи.... Блин! Вы мне скажите, что мне им ответить? Терпила, мол, придумал от балды имя, фамилию, отчество, придумал адрес, заверил нотариально и попал в точку! Прикидаешь, попал!!! В его грёбанных придумках всё сошлось! В другой стране по такому адресу живёт точно названный перец, который, про это, ни хрена не знает! И я должен в это поверить? А что мне прикажешь ответить? Дай мне свой конкретный ответ!
Чем дольше следователь говорил, тем больше он заводился. Скорее всего, он не имел ни малейшего представления, ни о гужевом транспорте, ни о кучере с его вожжами. Но, вот возрастающая степень его гнева показала этого человека с другой стороны. Он не играл, и не врал. Что-то происходило на самом деле. Только, вот, понять, что именно, и почему он в этой ситуации был совершенно пассивной фигуркой, не получалось. И это здорово выводило его из себя. К нескрываемой радости участкового.
--Всё, что я сказал - правда. Я не знаком с этим человеком. В Воронеже никогда не был. На момент убийства был в городе - это проверяется. Бояться мне некого и нечего. По этому делу, я имею ввиду. А какие действия должны быть с вашей стороны, и что надо отвечать в подобных случаях - вам решать.
Следователь закурил, и посмотрел на участкового. Тот, наконец-то оставил в покое свои ноги. Взгляд следователя он понял по-своему.
--Тогда так. На сутки в хату. Я к прокурору. Не хер ему при мокрухе на воле делать. Придёт от москалей ответ, тогда будет видно.
Следователь курил и, молча, смотрел на участкового. Он, вроде, и не слышал ничего. Или это какая-то игра?
--Ладно. Какие планы на ближайший месяц?
--Я понял. Планов, по-поводу переездов, и дальних поездок, нет.
--Тогда дай мне свой номер телефона, а это мой. Я подумаю, что ответить. Ты, - тут он выдержал паузу , но исправляться на "вы" не стал, - по-первому моему звонку летишь сюда. Если что узнаешь, или вспомнишь - сразу отзвонись. Хотя я тебе не верю, и отпускать тебя не стоило, но, ладно. Всё понял?
--Да.
Поднявшись из-за стола, я почувствовал, что мой кучер бросил поводья и устраивается поспать. Но, сегодня он в дозоре, и отдохнуть ему не дадут. Сделав пару шагов к выходу, я услышал:
--Э! Завтра в четыре ко мне в кабинет с документами. Я ещё не решил, что с тобой делать. Понял?
Глядя на его злое и, ставшее вдруг очень некрасивым, лицо, сама собой вспомнилась история трёхлетней давности. Однажды, весенним вечером, буквально, в пятнадцати метрах от работающего бара, был зверски избит парень. Били его трое, били самозабвенно. Били за отказ дать им мобильник. Устав, и добившись своего, бойцы разошлись по домам. Парень ещё был живой, аж, до утра. Он пытался доползти до помощи. Жильцы ближайшего дома нашли его утром, вызвали скорую, но…. Бойцов вычислили довольно скоро, но, взять, их, не получилось. Был объявлен розыск на всю «незалежность».
Главного "бойца" и заводилу взяли через год. Он, как и положено человеку его ранга, попался на мелочи, даже, на глупости. Следствие установило всё, что надо, нашли двух остальных, и от всех получили признание. Дело поехало в суд. Но, одна мелочь омрачала радость победы. Весь год розыска, главный боец жил в городе. Ходил в магазин, пил, иногда дрался. Вёл жизнь, не лишенную приятностей. И жил он на улице, параллельной к улице участкового. У них, даже, огороды соприкасались углами. Парень весь год был под носом. Практически, через забор. Дальше - больше прозорости. На суде выясняется, что, у бойца, это, уже, третья загубленная душа. Но, суд не может разродиться началом - постоянно кого-то не хватает. Перескочив Божью троицу, четвертое заседание побило все рекорды издёвок над людьми. Финал апофеоза заключался в следующем. Вышедший, или вышедшая судья (это была дама), по фамилии Педоненко, бесцветным голосом вещает, что пропали папка дела, и все видеокассеты, записанные на месте проведения следственного эксперимента. Пропали из кабинета судьи. "Судебное заседание откладывается" - воркует судья, и элегантно бьёт судейским молоточком. В ошарашенной тишине раздаётся смачный звук пощёчины. ВСЕМ. Это воспоминание заставило кучера намотать вожжи на руки, и застыть в тревожном ожидании.
--Перебьёшься. Сено к корове, простите, к борову, не ходит.
Резко повернувшись, я вышел из кабинета. За тонкой фанерной дверью раздалось:
--На х... ты его отпустил?! Он же....
Больше, меня, ничего не интересовало. Я стремился к выходу. К свободе.
Незнакомое ранее чувство поджидало меня за дверями аптечно-банковой милиции. Всё окружающее меня состояло из, казалось бы, уже позабытых ощущений. Я, как будто снова, знакомился с миром. Потом, правда, радость нового мироощущения быстро угасала, но, это было потом. В первые мгновения ты любишь всё и всех. И разбитые тротуары, и запылённые деревья, местами подчищенные улицы, похожие скорее на молодящуюся старую исполкомовскую фурию. Нравится серое, тусклое небо, озабоченные прохожие, мальчишка с шарфом и на велосипеде, гадящие собаки... Стоп! Опять мальчишка.
Он сидел на багажнике своего велосипеда, как на коне. И, снова, его, совсем не детские глаза, рассматривали меня. Пройти мимо я не мог, да и интересно было, почему так часто сталкиваемся. Поравнявшись с ним, я спросил:
--Кого ждёшь?
--Тебя.
--В этом городке вежливости не учат? Ладно, дождался. И что?
--Тебе записка. Прочти, при мне.
--Вслух?
--Мне надо знать, что ты её прочёл. Для тебя это сложно?
--Давай.
Я стоял перед пареньком, и не мог никак сообразить - откуда вдруг нахлынуло ощущение, будто я смотрю на себя со стороны? Всё, как-то, не так. Глупая история в милиции, потом парень с дурацким шарфом тычет мне записку от кого-то незнакомого, и я, ещё, ведусь на условия прочтения. Может, плюнуть на всё и уйти? Но, мне казалось, что кто-то совершенно планомерно на что-то обращал моё внимание этим безликим пацаном, с его запоминающимся шарфом.
В записке была одна строчка: "Пожалуйста, дождись. Всё объясню"
--Прочёл и запомнил. Мне её съесть?
--Здесь, напротив, есть почта. Около неё есть скамейка. Иди туда. Придёт Андрей и всё объяснит. Это просьба.
--А мне обязательно туда идти?
--Ты же хочешь знать про Воронеж?
Слово "Воронеж" парень произносил, уже, сидя в седле. Даже, не взглянув на меня, он легко оттолкнулся ногой и, быстро набирая скорость, смотался. Я могу только представить себе, как глупо я выглядел в тот момент. Тогда, я понял истинный смысл слова "обалдеть".
От милиции до почты надо было пройти, буквально, сотню метров. Если бы на месте встречи уже был незнакомый автор записки, то, я, честно говоря, попросту, не был готов к разговору. Мне надо было, хоть как-то, собраться.
Легко сказать - собраться. Моя головная внутренность представляла собой громадную мусорную кучу. И дело не в том, что я никогда не отличался педантичной ухоженностью мыслей. Что-то произошло такое, что не позволяло мне сконцентрироваться, даже на чувстве освобождения от милицейского кабинета. Калейдоскоп различных мыслей от бредовых, до вполне разумных, от крошечных обрывков, до вполне сформированных, метался внутри черепа, стучась в височную кость в поисках выхода или осмысления. Так, что же мне не давало возможности ощутить теплую вязкость гаденькой мысли о том, что, при моём косвенном участии в деле об убийстве незнакомого человека, я остался не причём? Парень с запиской? Нет. Участковый? Нет. Следователь? Тоже мимо. Решётки, спертый воздух, унылый милицейский коридор? Что?