Зефир — ветер, господствующий в восточной части Средиземного моря, начиная с весны, и наибольшей интенсивности достигающий к летнему солнцестоянию; часто приносит с собой дожди и даже бури. В западной части Средиземного моря - почти всегда лёгкий, приятный ветер.
«Сейчас я брожу по свету совсем один, сплю в разваливающейся таверне со скрипящими половицами, по вечерам смотрю на луну и гадаю на осенних кленовых листьях. Но я знаю, когда стопчу почти все свои железные сапоги и изотру почти все посохи, совсем скоро, проходя по грязной и многолюдной улице, я увижу рассыпавшуюся горсть золотых монет. Я нагнусь и подберу одну. Она будет медной. Я заберу ее с собой. За моей спиной будут рушиться и возводиться сызнова города, будут сменяться эпохи, золото обратится грязью, а грязь - золотом, вместо птиц по небу будут летать огромные металлические машины, а реки будут радиоактивны. Но мой медный грош будет всегда со мной. Когда мне будет голодно, я не положу его на шероховатую, засиженную мухами барную стойку, я буду умирать от голода, но не продам его. Когда мне будет холодно, я не заплачу за место у костра, я буду умирать от впивающегося ледяными иглами мороза, но не отдам монету. Когда мне будет смертельно тяжело, я не заплачу за просиженную койку на постоялом дворе, я буду умирать от усталости, но буду двигаться дальше. И тогда, почти в самом конце Пути, мой грош сломается. Слишком тяжело быть со мной. Слишком тяжело быть моим. Но я не выброшу его, я ведь тоже в какой-то мере буду сломан, а таким тем более необходимо держаться вместе. Однажды мне скажут: "Твоя жизнь и гроша ломаного не стоит!", но я отвечу им: "Как раз наоборот, - это и есть ее истинная цена".
И в самом конце, когда мои слепые глаза навсегда закроются для этого мира, кто-то добрый, кто существует лишь на одну секунду сразу в трех измерениях, положит по истертой медной половинке на мои морщинистые веки. Что бы мы смогли не оглядываясь лететь, взявшись за руки, сквозь миллиарды только что родившихся созвездий и умирающих тысячелетий. Сквозь лаймовые кущи, пахнущие ванилью и гуталином небеса, лавандовые глаза и покрытые медовой полынной росой чьи-то воспоминания. Что бы мы могли... двигаться дальше. Уже втроем» - так пел задумчивый Западный ветер, запутавшийся в ночной паутине сухого камыша. И негромкая песня его летела над рождающимся, притихшим и робким миром.