Борей - холодный северный ветер, во многих местностях северного побережья Средиземного моря.
Когда-то мы плыли порогами Бурного моря. Шквалы вздымались до самой кормы и вылизывали своими шершавыми мокрыми языками палубу, оснастка набухла и провисла от тяжести, паруса трещали по швам. Наша команда была не из робкого десятка, их огромные пламенные сердца гулко бились в грудную клетку, а песня с грохотом вырывалась из лужёных глоток и тянулась шлейфом, кажется, по всему нашему маршруту сквозь вопли баталий и гам рыночных площадей. Но сегодня все молча и угрюмо выполняли свои обязанности, перехватывая сильными мозолистыми руками детали такелажа, разворачивая рулевое колесо и убирая паруса. Обесцвеченные бесконечными потоками ледяной воды — сладкой с небес и соленой до онемения языка с моря — , они хлестали по мачтам огромными осенними листьями, сорванными с ветки пронизывающим до костей ветром. Наш капитан любил такую погоду. Как только начинался шторм, он выходил на капитанский мостик, снимал треуголку, раскидывал руки крестом и задорно кричал своей команде: «По местам, морские волки! Наша страстная госпожа раскрывает объятья! Мы ведь оправдаем ее надежды?!», и над морем разносилось будто удар колокола звучное «Даааааааа!».
Море в бурю действительно похоже на женщину. Оно качает тебя на своих руках, игриво подбрасывает на гребнях волны и с легкостью проносит над рифами, но стоит тебе хоть на секунду обидеть бушующую синь злым словом ли, непочтительным обращением или хуже того — страхом, оно безжалостно растерзает тебя на миллиарды маленьких брызг, оставив лишь одно сплошное мокрое место.
В нашей команде был новенький. Он часто выходил с отцом в море, что бы привезти к ужину свежей рыбы, но в тот раз он решил оставить надежный дом, и попытать счастья в глубоких водах и вернуться назад с табаком и шелком, а если повезет, то еще и с мешком золота. Звали его, кажется, Келли, или Тель, не помню, много воды с тех пор утекло. Но до того дня он никогда не видел Бурного моря.
Капитан все ему рассказал еще до поднятия швартовых, обо всем предупредил, и Келли клятвенно пообещал не подвести.
Но вы когда-нибудь были в море? Нет, не на южном побережье с лазурной водой и золотым песком, не на промерзшем галечном берегу с удочкой в руках, а в настоящем бушующем Море? Это испытание дано пройти далеко не всем. Куда вы ни обратите свой взор, - везде вода, она бурлит, пенится, цвет ее из бездонно-синего становится чернильным, огромные буруны со свистом врезаются в борта, брызги хлещут тебе в лицо, заливают глаза и уши, да так, что ты не в силах ничего слышать, кроме оглушительного рева бури. Если пересилить свои животные инстинкты, встать на корме и раскрыть свою душу этому изодранному на клочья низкому небу, этой беснующейся воде, то тебя переполнит такая гамма доселе неизведанных ощущений, что тебе захочется беспрерывно петь и смеяться, тебе даже покажется, что ты сошел с ума. И чувствовать будешь себя богом.
А вот если испугаешься, заглянув в глаза вечности, испугаешься до тошноты, до неконтролируемой дрожи в коленях, до паники, - знай, тебе крышка.
И Тель испугался.
Как ни заклинал его капитан перед отплытием, как ни подбадривала команда, он не сумел пересилить свои инстинкты. Он забился в истерике, выпустил из рук шкот и без оглядки бросился к каютам. Но в ту же секунду море выбило опору у него из-под ног, судно дало сильный крен, и мальчишка приложился головой о мачту, теряя остатки равновесия, а потом огромная волна слизнула его за борт. Капитан рванулся на палубу словно раненный зверь, он вцепился в скользкое мокрое дерево онемевшими от злости пальцами, он кричал Морю, что так не честно, что парень был самым младшим и самым правильным из всей команды, что они каждый год исправно приносили дань, так почему же оно бесчинствует и от свежего горячего хлеба тянется к крови, да, он проклинал море. А оно заглушало своим ревом эти крики. Море не терпит подобной дерзости.
Из всей команды тогда выжил только я.
Возможно потому что Северному ветру безразличны причуды морей. Он всегда сам по себе...