Ремарки. Часть 5

Николай Шунькин
22
Находясь в одиночной камере, Настя несколько раз просеяла через мелкое сито свою недолгую жизнь. Прожито мало, а пережито много. Было и хорошее и плохое. Если честно признаться, то плохого гораздо больше. Что она видела хорошего? Радость оттого, что отец не отправил её горбатиться на прополке кукурузы, убирать навоз за коровами, а, используя связи, устроил дояркой?

Гордость оттого, что на Всесоюзном слёте её назвали стахановкой, торжественно сфотографировали, портрет поместили на колхозную Доску почёта? Так за это ежедневно приходилось вставать в четыре утра, бежать на первую дойку, трудиться без выходных и отпусков, получать мизерные гроши по трудодням.

Встреча с Климом на реке теперь не казалась ей такой знаменательной. Вот, радость – увидеть голого парня! Некоторые подруги в шестнадцать лет выходили замуж, рожали, воспитывали детей, другие просто наслаждались любовью, хвастали восхитительными ощущениями, а она сберегла свою честь до замужества, чтобы Клим два раза в неделю елозил по её телу своим животом. Наивный, он рад был тому, что от неё воняет не навозом, а молоком, на которое Настя смотреть не могла, не то, чтобы пить. У неё появилась мысль, что она и сбежала не из-за любви к Климу, а от опротивевшего коровника. Может, лучше было выйти за Гришку? Вспомнила, как он ухаживал за ней. Дарил подарки, цветы, целовал пальчики. Приходил к родителям, расписывал, какую счастливую жизнь для неё устроит. Гриша и Клим были одинаковы  лишь в том, что каждый твёрдо верил: Настя принадлежит ему. Предпочтение она отдала потому, что не хотела, чтобы её обнажённое тело видел кто-то ещё, кроме  Клима. Считала что это - судьба. И что получила?

А внезапный переезд на стройку? Что он прибавил к её счастью? Работу до седьмого пота? Дом, который и домом назвать нельзя? Разлуку с мужем? Похоронку на него?  А, таки, прибавил.  Курт – вот с кем она познала настоящее счастье. Если бы он не был немцем!

Теперь эти недвусмысленные намёки майора.

Вспомнила, как однажды хуторской парень привёз из города написанную от руки Гавриилиаду Пушкина. Она и до того не верила  в Бога, а после прочтения вовсе разуверилась в возможности его существования. Ей понравилось, что после того, как с Марией побывали лукавый, архангел и Бог, она начала считать: «Один, два, три – как им не лень?» Тогда  девчата долго смеялась над этим эпизодом, а Люська  призналась, что тоже любит считать, и до трёх считала уже не раз.

Насте хвалиться было нечем. Ну а теперь, вспомнив о Гавриилиаде, решила, что не должна претендовать на то, чтобы быть святее Марии. Произошло, то, что произошло, и если в её силах не дать всему разрушиться – надо использовать эту возможность. Не удовольствия ради, а живота для, как прочитала на картине какого-то художника.

Приняв  решение, сказала:
- Как Вам будет угодно.
Они перешли в смежную комнату.

23
Майор будто забыл, что он комендант, а Настя – задержанная. Налил по рюмке коньяку, предложил тост:
- За успех нашего мероприятия!
Подождал, пока выпьет Настя, подал бутерброд с чёрной икрой. После того, как Настя надкусила его, выпил, взял лимон, пригубил, положил на блюдце:
- Ты закусывай, не стесняйся.
Налил по второй:
- Теперь предлагаю выпить не просто за дам, а лично за тебя.

Выпил, закусил. Опять подождал, пока выпьет Настя, налил по третьей, заставил доесть бутерброд, пододвинул второй:
- Прежде чем выпить, я дам маленький комментарий. Надеюсь, Вы знаете мои возможности, верите, что всё обещанное исполню. От Вас требую того же. Будем считать, что я, разобравшись с Вашим делом, не нашёл в нём никакого криминала, поэтому принял такое решение.  К суду никого привлекать не будут. Судьбу Вашего любовника решит иммиграционная служба, я постарался, чтобы наказание было мягким. Пока о беременности никто не знает, Вашей вины в случившемся вообще нет, ни Вам, ни будущему ребёнку ничто не угрожает. Что касается мужа – здесь я бессилен. Он пока подозреваемый. Единственное, что могу попробовать –  уговорить военкома не доводить дело до суда. Но здесь ему оставаться нельзя, придётся выслать на поселение. С Вами он уедет, или сам – это решать Вам. Но если Вы хотите знать моё мнение – то Вам здесь тоже оставаться небезопасно. Я простой смертный, вечно не буду ни жить, ни занимать должность. Окружающим Вас людям известно намного больше, чем Вы думаете. А за их действия  поручиться я не могу. И последнее. Если хотя бы одна живая душа узнает о том, что здесь произошло…  произойдёт – я Вам не завидую. Но что-то Вам, всё-таки, говорить придётся. Поэтому запомните на всю жизнь: правда никогда не бывает в единственном числе. Вы всем должны говорить правду, но не всю. Только  ту, которая, во-первых, Вам не повредит, во-вторых – которую люди хотят слушать. Это не мои слова, их сказал Черчилль.  Итак, третью пьём на брудершафт, по-немецки, сейчас это модно.

Настю глубоко задели слова майора о любовнике и  Климе, но она не подала виду. Тост есть тост. Медленно допила коньяк, не закусывая, ждала. Майор выпил, промокнул губы салфеткой, прильнул к её губам.

Поцелуй был долгий, спокойный, в нём ничего не было ни от Клима, с показной страстью неумело целовавшего её губы, ни от Курта, который с немецкой педантичностью, один раз в неделю, ровно в десять часов вечера, укладывал её в постель. В нём отсутствовала присущая их поцелуям страсть. Настя для себя определила его, как деловой.

Не успев возбудиться, она, обдумывая последние слова майора,  пришла к выводу, что они были такими же спокойными и уверенными, как  поцелуй. Она не удивилась, что он так быстро убедил её признать поражение, согласиться на предлагаемые условия.

Как-то, приятель Курта, обсуждая ход военных действий, сказал:
- Не переживай так сильно. Поражение – составная часть победы.  Вот увидишь, всё закончится хорошо.
Курт прикрыл его рот ладонью, прошептал:
- Тише, ты… Для кого хорошо?  Наша армия терпит одно поражение за другим. Так что, прекрати эти разговоры.

Тогда Настя, обеспокоенная откровениями пленного немца, не вникла в смысл фразы. Теперь, в шикарно обставленной комнате майора, выпив несколько рюмок коньяка и закусив бутербродами с чёрной икрой, ясно осознала, что это временное маленькое поражение даст ей возможность претворить его в большую победу и над комендантом, и над сложившимися обстоятельствами. Да и поражение ли это? Просто, маленькая неудача. А неудача – часть успеха.  Как говорила одна разведёнка – не без потерь! Значит, не без поражений… Но, к победам привыкают легко. К сожалению, к поражениям тоже. Только бы не привыкнуть!

Живя с Климом, Настя не была озабочена интимными подробностями. Он часто и быстро удовлетворял свои потребности, ей этого было не достаточно, но казалось, что они живут, как все мужья и жёны: любят друг друга, вместе спят, получают удовольствие и довольны  жизнью.

Знакомство с Куртом изменило её взгляды. С ним она познала нечто такое, о чём раньше не знала, ну, разве только понаслышке, от подруг. Каждый раз он сосредоточенно, со знанием дела, будто следуя какой-то инструкции, подготавливал её, и эта подготовка значила больше, чем акт соития, который мало что добавлял к уже полученному наслаждению. Жизнь её перевернулась, и, как казалось, перевернулась с головы на ноги. Она будто жила в тёмной лачуге, освещаемой тусклой керосиновой лампой, а потом вдруг вошла в зал с ослепительно ярким электрическим светом. Светом этим стал для неё Курт, и ей не хотелось возвращаться в тёмную лачугу.

Со дня возвращения Клима, в течение десяти дней у неё ничего не было ни с мужем, ни с Куртом. Потом, три дня её держали в одиночной камере. И вот, майор.

По виду майор был примерно такого возраста, как Клим и Курт, вместе взятые. Он успел получить ранение на войне с Финляндией, два ранения в первые дни от немецких пуль. В отставку не ушёл, так как ехать было некуда: родители, жена и дети погибли от прямого попадания бомбы при налёте немецкой авиации. С отступающей Армией дошёл до Кавказа,  получил очередное ранение, не совместимое с жизнью. Вопреки прогнозам врачей, выжил, почти год пролежал в госпитале, после чего был назначен комендантом в посёлке.

Майор спокойно прижался к  губам долгим поцелуем. Настя не затрепетала, как осенний лист на ветру. Она  продолжала размышлять над его предложением, взвешивала все «за» и «против» принятого решения. Пыталась осмыслить происходящее, сравнить между собой Клима, Курта и майора. Её мучили сомнения в правоте принятого решения.

Когда майор поднял её на руки и уложил на диван, Настя отдалась без сопротивления, но и без страсти. Но когда он, не спеша вошёл в неё – почувствовала на себе настоящего мужчину с великолепными достоинствами. Сомнения рассеялись, скованное тело распеленалось из кокона стыдливости, претворив её в жаждущую любви самку.  Она с энтузиазмом отдавалась майору, с жадностью ловила губы, страстно изгибалась навстречу мощному торсу, поглощая в себя разгорячённую мужскую плоть, отстранялась, чуть отпускала, чтобы через мгновение вновь ощутить её в глубинах ненасытного тела.

Она забыла о Курте, о Климе, о нахлынувших бедах.  Сейчас это казалось таким незначительным пустяком по сравнению с тем божественным наслаждением, которое получала от чуждого ей мужчины, который добросовестно, казалось, не обращая на неё внимания, исполнял обязанности самца, спокойно, методично совершая ритмические движения, приводящие спаривающуюся с ним самку в бешенство.


Вдруг тело содрогнулось мелкой, продолжительной дрожью, последним толчком он прижал Настю к дивану, она, изгибаясь навстречу, почувствовала, как внутренности наполнила горячая струя. Они слились воедино в обоюдном крике экстаза.

Это была единственная слабость, которую позволил  майор в присутствии Насти. Для себя он оправдывал этот спурт тем, что такую женщину встретил впервые. Ну а Настя откровенно призналась, что  ранее ничего подобного не испытывала. Соитие сблизило их, но не настолько, чтобы майор забыл о своих обязанностях, которые самостоятельно  выполнить не мог.

Как бы далеко ни зашли отношения Насти и майора, оба знали, что вскоре они закончатся, причём, чем скорее, тем лучше для обоих. По посёлку прошёл слух: у Насти с  немцем роман. Никто не верил, что Клим, комсомольский вожак, стахановец, честный, добросовестный парень, получивший ранение на войне, способен просидеть в погребе несколько месяцев. Для привлечения к суду военного трибунала  оснований нет. Майору не трудно их состряпать во имя спасения Насти, но это большой, неоправданный риск, который может закончиться плохо. Проще всего привлечь к ответственности Настю, но майор дал слово и не мог нарушить. Значит, надо спасать всех. А это можно сделать при одном условии: убрать их как можно дальше. И как можно быстро.

На следующий день комендант пригласил  военкома, выложил всё начистоту, попросил не препятствовать получению документов Велеховым. Военком,  не веривший в виновность  Клима, согласился помочь. Такой поступок ему ничем не грозил. Но подсознательно почувствовал подвох: был наслышан о связи Насти с Гюнтером. В его мозгах не стыковались действия коменданта относительно Велехова и Насти. Кто-то из них не виновен, почему майор держит обоих? Одного надо отпустить.  Комендант пытался уйти от прямого ответа, но  военком пожелал знать правду. Майор предложил сделку: услуга военкома за услугу Насти. Пригласил Настю, объяснил ситуацию. Что ей оставалось делать?

РЕМАРКА 11
Включив комп, Иван в очередной раз пожалел, что научил жену обращаться с ним. Перейдя на сорок первую страницу,  увидел текст, которого не набирал:

24
Оставшись с военкомом, Настя разделась, аккуратно сложила одежду, легла на диван. Военком долго копошился в брюках, наконец, извлёк из ширинки, как показалось Насте – нечто длинное, серое, мягкое, и попытался это нечто ввести в нужное место. Оно гнулось, не слушалось, сопротивлялось. Настя приняла необходимую позу, шире раздвинула ноги, пальцами затолкала во влагалище слегка набрякший член, подалась вперёд, приняла его в  лоно. Боясь, что он выскользнет, сжала ноги, опустила ягодицы на диван, привела их во вращательное движение: совершать фрикции не имело смысла: детородный орган военкома для этого не годился уже давно, может быть, лет десять.

РЕМАРКА 12
Иван позвал жену:
- Что это такое? Кто пишет роман, я или ты?
- Я думала, мы вместе пишем.
- Я иногда пользуюсь твоими советами, но вставляю в роман после обработки.
- Может быть, моя обработка хуже. Но я хотела, чтобы в романе ты написал не только обо мне, да и то, в каких-то ремарках, но и о себе,  в основном тексте. Вот  и вставила абзац о тебе.
- Хорошо, я его оставлю, но смотри, как бы ты об этом не пожалела!
Иван быстро, со злостью, набрал текст:

25
Военком неподвижно лежал на ней, повернув голову в сторону, стыдливо закрыв глаза. Настя, устав от бесконечно долгого вращения торсом, обмякла. Низ живота ныл в истоме неудовлетворённого чувства. Вывалившийся член покоился между  ног. Настя сжалилась над военкомом. Развернулась, легла на него «валетиком», взяла в рот размягчённую, горячую плоть. К  удивлению, член военкома окреп, через мгновение окаменел, а потом вдруг оказался там, куда некоторое время назад его с трудом затолкали. После нескольких толчков военком затих, сполз с дивана, отвернулся, застегнул брюки. Не взглянув на Настю, вышел.

РЕМАРКА 13
Вновь позвал жену, заставил прочитать набранный абзац:
- Так тебе больше нравится?
- Не совсем. Дай,  поправлю.
Выделила абзац, скопировала, вставила ниже и добавила несколько фраз. Получилось так:

26
Военком неподвижно лежал на ней, повернув голову в сторону, стыдливо закрыв глаза. Настя, устав от бесконечно долгого вращения торсом, обмякла. Низ живота ныл в истоме неудовлетворённого чувства. Вывалившийся член покоился между  ног. Настя сжалилась над военкомом. Развернулась, легла на него «валетиком», предоставив возможность лакомиться женскими прелестями. Военком с жадностью сосал их, лизал, водил языком вокруг клитора. Настя застонала,  взяла в рот размягчённую, горячую плоть майора. Через несколько минут она трижды достигла оргазма. К удивлению,  при первом её крике член военкома окреп, после второго окаменел, а после третьего вдруг оказался там, куда некоторое время назад его с трудом затолкали пальцами. Через несколько толчков военком затих, сполз с дивана, отвернулся, застегнул брюки, и вышел, не глядя на Настю.

РЕМАРКА 14
Пока Иван читал, Мария нащупала набрякший член, распахнула халат. Отодвинув клавиатуру, села на край компьютерного стола. Раздвинув ноги, прижала голову Ивана к промежности. Монитора он не видел:  перед ним красовались роскошные прелести Марии, украшенные пышными, кучерявыми волосами.  Вспомнив последний абзац, Иван, неожиданно для себя, начал повторять описанную женой ситуацию, благоразумно приняв её за желания. Пока он совершал действия военкома, Мария выполняла действия Насти: вздыхала, стонала, потом трижды вскрикнула, встала, и убежала в ванную. Перед закрытыми изнутри дверями ванной комнаты стояли двое: Иван,  и его член. Мария принимала душ, не думая открывать. Иван, с мыслью о мести жене, вновь сел за компьютер.

27
Не успела Настя привести себя в порядок, вошёл комендант:
- Что, полковник оказался слаб? Ничего, мы это сейчас поправим.
Разделся, уложил Настю на ещё тёплый диван, деловито вошёл в неё и  стал спокойно совершать фрикции. Разгорячённая Настя, не удовлетворённая военкомом, получала оргазм за оргазмом, стонами возбуждала майора, пока он не потух и, обессиленный, не свалился с дивана.

РЕМАРКА 15
Мария вышла из ванной. Иван взял за руку, подвёл к компьютеру. Она прочитала абзац, улыбнулась. Подмигнув, пошла в гостиную. Он последовал за ней, уложил на диван. Хотел лечь «валетиком», но жена изворачивалась, а член ещё не успокоился. Пришлось совокупиться обычным способом.
- В следующий раз мы будем общаться на паритетных началах.
- Да у тебя и так неплохо получилось!
- Не хочешь на паритетных началах, я тебе устрою секс по предпоследнему абзацу.
- А не слабо?
Иван, прежде чем продолжить писать роман, надолго задумался. Он пошутил, хотел напугать жену, а она, видимо, обрадовалась…


Продолжение следует  http://proza.ru/2011/01/16/801