Георий Владимирович Георгиевский - известный эстонский поэт-песенник, член Объединения русских литераторов Эстонии и член Союза Писателей России, мастер спорта СССР по силовому троеборью.
Девять избранных его стихов-песен из 300 являются хорошей иллюстрацией к 9 направлениям его творчества (духовные стихи, лирика, былины, исторические песни, поэтическая мифологии, сатира, сказки, библейские мотивы, эстонские песни). В полном объеме с его творчеством можно ознакомиться на сайте (http://georgievskij.narod.ru/frame.html)
КИТЕЖ
Посвящение Владимиру Илляшевичу
Остолпили басурмане,
бесов горше во сто крат,
в день кромешный на заране
дивный тихий Китеж-град.
Ни спасенья, ни везенья,
чёрным ворогам веселье!
Китеж тихий в горе тонет,
прочей Русью позабыт,
да земля кровищей стонет
от заезжих от копыт.
Долу людие падоша.
Лишь на Бога вся надёжа.
Уповает град-обитель
на всесилие Креста –
и превыспренний воитель,
огнен и крылат, предстал –
сатаной необоримый,
басурманами незримый.
Проницал миры и эры -
и несуетен, а быстр.
Испытания сверх веры
никому ещё не бысть.
На последнюю на битву
помочь ранее молитвы.
К вою волчью ставши молча,
не шагнул – а напролом!
И от тлена и от плена
огненным упас крылом.
И от камнемётов с ветром
прокалил фаворским светом.
Князь, оратаи, бояре –
Богу дольний посошок –
в тихи воды Светлояра
град с посадом посошёл,
под бедою не согнувшись,
на чертей не оглянувшись.
Коли Господу в угоду –
что им вражье «разорю»!
Поклониться их уходу –
встретить новую зарю.
Ради жизни продолженья –
Богу хлебы предложенья!
Примечание:
Владимир Николаевич Илляшевич — известный прибалтийский русский писатель-прозаик. Руководитель Русской писательской организации Эстонии; секретарь Правления Союза писателей России, член Исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов (МСПС, Москва); постоянный член Совета Всемирного Русского Народного Собора.
FATA MORGANA
Раз обоих надмирная даль поманила,
Мне открой материк за пределом морей,
каравелла Колумбова "Санта-Мария"
с парусами, надутыми страстью Моей.
Совпадая с дыханием Божьего грома,
наша воля вперед поколеблет миры,
как пират-капитан, ошалевший от рома,
крикнет: «Вздёрнуть на рее былые пиры!»
К чёрту эхо давно отыгравших каденций,
что фальшивили нам и звучали не в такт!
Мы пред новой судьбою чисты, как младенцы,
пьём из Божьих ладоней любовный нектар.
Бросим за борт с презреньем дублоны, пистоли –
ведь на них не купить над собою побед.
Из своих небывалых любовных историй
отчеканим для любящих груды монет!
Поскрипевший веслом на галере разбойной,
у которой акулы изгрызли бока,
адмирал каравеллы, бегущей раздольно,
за лежащих на дне пью Я с грогом бокал.
Не доплывших к мечте сладостно-окаянной,
их помянет сердечно наш песенный стих –
и ответят они нам со дна океана,
пожелав от души быть счастливее их!
Без опоры пройдём над сжирающей бездной,
все законы людские в себе замоля.
И седой альбатрос крикнет из поднебесья:
«Вы доплыли, счастливцы! Глядите – земля!»
2003
Примечание:
*FATA MORGANA - мираж
СВЯТОГОР
Посвящение Александру Урису
На Святых на весёлых на вольных горах
проживал исполин весом в земную твердь –
Чернобогу-Кащеищу тягостный страх,
всем нахвальщикам злым неминучая смерть!
Чадо Виево, был Он ни вял и ни скор,
всё Сварога молил и весь свет боронил,
ни себе, ни людям был ни сглаз, ни укор,
меру Жизни и Смерти в себе хоронил.
И за подвиг с людей брал их лютой тоской –
к Беловодью по жизни чтоб легше им вплавь!
И на всей на Земле был один Он такой
тяготя данью этакой навь да и явь.
Чуть пожил бы – и Солнце бы сунул в карман,
будто Мокошь с второю судьбой приползла!
Да за степью седой стал дремучий урман,
и Морена-карга уж и гроб припасла!
Перепил ядовитого Он пития,
а когда лишь чуток отпустил удила,
вдруг почали из темени небытия
наползать на него все былые дела.
Ободравши всю ягоду дружно с куста,
поддержавши себя толковищей людской,
почесалось людьё, поскребло все места
и родило решенье всей силой людской!
– Не сдержать с грузом нашим вояку того,
а как свалится, то и подавит нас, чать!
По уму бы людям сторониться его –
тут и Матерь-Земля стала злобно урчать!
И любовь и защиту свою отменя,
выдохнула ему: «Слушай, ставши вот тут:
ты поди, Святогор, куда хошь, от Меня –
ядом ихним ты аж по макушку надут!»
Замутилась души светозарная гладь,
но ту муть для себя лишь воитель таит.
Едет молча с Ильёю, и вдруг – глядь-поглядь:
в чистом поле пуста домовина стоит.
И стоит себе гроб, сам ни мал, ни глыбок.
Святогора тут ровно под хвост подожгло:
«Впору Мне, помолясь, и освоить гробок –
сердцем чую – Моё времечко подошло!»
В гроб залез и себя как защёлкнул ключом,
выпростала клыки чтоб Кащеева рать!
– Пособи-кось, Илейка, махни-кось мечом –
ждал всю жизнь, а теперь тяжело помирать!
Братняя суета – в хляби тянет та гать! –
будто тащит на грудь всю Микулы суму.
– Да, со Смертью Илейке себя не тягать!
И подмога Ильи пуще смерти ему.
И вздохнул Святогор, на него не сердит,
распахнуть порываясь остывшую грудь:
«Глубоко же во Мне Смерть-змеюка сидит!
Ты иди доживай, Я тут сам как-нибудь...»
И со Скипером-зверем Он выдюжил спор,
расстоянье пройдя до обоих концов.
Возвернулся на Землю опять Святогор –
дорубить себе терем на тыщу венцов!
И вобрал Святогор в грудь закат и восход,
стал всему на Земле Он конец и исход,
острия обломал Чернобожьих рогов
и в себе примирил всех друзей и врагов.
2001
Примечание:
* Святогор — богатырь русского былинного эпоса.
* Александр Урис – известный эстонский писатель из Нарвы, член Союза Писателей России, автор повести ««Вернуться из никуда».
ПЕСНЯ О СМУТНОМ ВРЕМЕНИ
Запылила по Руси
злая смута.
Кто-то бед нам натрусил
почему-то
полной горстью в полный мах
в наши рожи
до испарины в умах
и до дрожи.
Остаётся нонче нам
злым и шалым,
затомиться по домам
обветшалым,
заложить свою чертям
злую долю,
будто сгинуть очертя
в диком поле.
Хошь давись, а хошь – борись,
раз остался.
Сатане и царь Борис
с нами сдался.
И сугубо он годил
и трегубо,
ну а всё же угодил
в душегубы!
Чья ни лжа и чей ни грех
вороватый,
он один у нас за всех
виноватый!
Терпит под боярский рёв
непристойный
пёс опричный, шут царёв
на престоле!
Над отцовой хмыкать Хам
наготою –
завсегда, как крымский хан,
наготове!
На бесстудные дела
пожелали:
бесовские удила
зажевали!
И не выплюнуть удил
тихим ладом!
Вот нам бес и угодил
мором-гладом!
Обезвоженный затон
и поруха.
Архипастыри зато
ростят брюхо!
Иереи и купцы,
кто не смолот,
ровно жён чужих скопцы,
холят голод.
Глад стеной, и брешь в стене
запропала.
Человечинка в цене
поупала.
Помутнели даже дни
с той мороки.
Веселятся лишь одни
скоморохи.
Никому уже и стыд
душ не жалит,
по России брань стоит,
как в кружале.
Ни дороги, ни тропы
без стенанья.
Все безместные попы
с кистенями.
Если кто их удалой
кровью брызнет –
все грехи с того долой
днесь и присно!
В тихом Угличе под зык
заокольный
даже вырвали язык
колокольный,
чтоб не звякал сдуру он,
не просили!
Безъязыкий ноне звон
по России!
Страх как снег на всём лежит,
ржою точит.
За юрода кат блажит
и пророчит:
«Кто ж там закатил глаза
в смертной боли,
коль убёг Димитрий за
лучшей долей?!
Погодите лишь чуток –
для урона
он обрящет и чертог,
и корону!
Жжёт нас, похотью горя,
быль как небыль:
пеплом кровного царя
плюнуть в небо!
А потом совсем догнуть
нас по праву:
православным присягнуть
Владиславу!»
Шею бычью накреня,
как наметил,
кат, веригами гремя,
двинул в нети,–
с неизбывною виной
расплевался.
Аз же грешный харч свиной
есть остался –
быти снедью упырей,
не убудет!
Да и сам Гази-Гирей
скоро будет.
Князь какой-то налегке –
душу продал:
ждёт Гирею на Оке
выдать броды,
Божьи свечки чтоб задул
дыхом рьяным
в сотню тыщ полон-посул
агарянам,
чтоб отчаянья найти,
коль кто дожил,
до Туретчины дойти
или дожа.
Только многим кровь сольют
в ту лавину:
гололобые добьют
половину.
Даже в зной по всей земле
холодрыга.
Рюриковичу в Кремле
сесть расстригой.
И, как будто с неба куль
незабытый,
не замедлит там и круль
посполитый.
Ну а с ним, хоть сам не плох,
для позора
и царевичей, как блох
у Трезора.
Им – подушечку набить
да перинку.
Нам – ворёнка удавить
да Маринку...
Позабыли мы про смех,
неулыбы,
коль царёва длань на всех
смертной глыбой,
ничему не научась,
давит злее.
Лишь Романов на свой час
тихо зреет.
2001
Примечание:
Смутное время — обозначение периода истории России с 1598 по 1613 год, ознаменованного стихийными бедствиями, польско-шведской интервенцией, тяжелейшим политическим, экономическим, государственным и социальным кризисом.
КАССАНДРА
...............Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
Осип Мандельштам
Я ветвь без плода от ствола Приама,
что вогнан в землю от небесных драк.
На жизнь смотрю не вкривь и вкось, а прямо –
сквозь толщу лет и жребиев всех мрак.
За то, что без потерь провесть смогла Я
по водам Эроса свой утлый плот,
от девства своего изнемогая,
Я Будущего обнажаю плоть.
И Громовержца выдохи и вдохи
Кассандре обречённой не заспать.
В Моей груди толкаются эпохи,
и ни одна не станет уступать.
Неможет тело с этого раденья,
и глотку раздирает этот хлеб,
когда приходят вольные виденья
рвать цепи всех надуманных судеб.
Крепит Приам троянские загоны,
что не века, а вечность жить должны!
Но вижу: громогласные законы
становятся бессильны и смешны.
Готовятся стереть эпоху Оры,
невидимы дардановым царям,
и застывает выморочным город,
и боги равнодушны к алтарям.
И не войдет от страха хлеб в утробы
из горл, что проржавели от вранья,
когда начнутся высшей кары пробы
и почернеет мир от воронья!
До жажды очистительной молитвы
протянется рука небес сюда.
И будут те невиданные битвы
преддверьем только Зевсова суда.
О судьбы чад разбив немые губы,
царица и последняя раба,
с растрёпанными патлами, Гекуба
завоет так, что вскроются гроба.
И Я не отведу, с надменные видом,
свой жребий, слепо вытянутый Мной,
поруганная проклятым Атридом,
спешащим за погибелью домой.
Окаменеет за других радетель,
когда всесильем роковых клещей
суровую скорёжит добродетель
смеющаяся Истина вещей.
Все решено, и не спастись от тлена.
А бабьи блудни – только миражи.
Резвее бы, когда бы не Елена,
сожрали нас ахейские мужи!
Но разотрём за пазухою камень,
и всех нас – страха и греха детей –
в богов Олимпа переплавит пламень,
что некогда вложил в нас Прометей!
Я вас молю: не бойтесь, люди, смерти –
мы возродимся все в её кострах,
и не кляните жизнь, а в жизнь поверьте
и в радость жизни обратите страх!
1993
Примечание:
Кассандра — персонаж древнегреческой мифологии, прорицательница.
Приам — персонаж древнегреческой мифологии, последний царь троянский.
ГИГИЕНИЧЕСКИЙ СИНДРОМ
Простите нам наши добродетели,
ибо в наши жирные времена добродетели
приходится просить прощения у порока.
Шекспир
Жестом спокойным, присущим Мадонне,
с взорами в адских кострах,
леди Макбет умывает ладони,
трёт их, сдираючи страх.
Глядя на пальцы у леди, на вены,
злые от прачечных бед,
гложет сиятельный бес вдохновенно
сердце у леди Макбет.
Хоть и запрет от людей Мне наложен,
вымолвлю всё ж, напрягусь:
сладок ей, слаще супружнина ложа
сей саблезубый прикус.
Леди построила город без зданья,
вместо истока уток.
Молит у беса детей, но бездарно
лоно у леди у той.
Хоть мертвяков штабеля накосила,
хоть небеса опорочь,
выпили бесы у леди всю силу
и отрясли леди прочь.
К Ветхому днями с той леди поедет
лишь клевета да убой.
То ли в своём ты кошмаре, миледи,
то ль в убиенных тобой.
...Трудится леди, багрово натужась.
И на судьбы той мольберт
кровью струится погибельный ужас.
Тонет в нём леди Макбет.
2006
МЕДВЕДЬ НА ВОЕВОДСТВЕ, ИЛИ
НА БЕСПТИЧЬИ И КАСТРЮЛЯ СОЛОВЕЙ
В тёмном лесе возле кочки жил да был один Медведь, был искусен, как из бочки, на весь белый свет реветь. Знай лишь, хмелем зашибаясь, нагонял девятый вал и, дверями ошибаясь, никогда не унывал. То ли бурый, то ли сивый, уточним сие потом, утучнён всевышней силой и скорбящим животом.
Главный ихний жрец халдейский, сам Осёл отверз уста: мол видок такой злодейский Медведю дан неспроста. Без гаданиев картёжных видно: это ж рулевой! Чем похабней, тем надёжней – нам уж это не впервой. И происхожденьем годный,– да кому ж и быть вождём?! – весь из-под низов народных: в пьяном блуде порождён! И пущай насчёт науки положил себе предел, но, сдыхаючи со скуки, он и дня не просидел. Хоть ученья слогом бранным громогласно отличил, не по книжкам вашим драным географью изучил. С дам всех видов рвал одежды, ни одной не дал уйти, чтобы Мыс Доброй Надежды обстоятельно найти. Мол, душа познаньев жаждет, не уступишь – сам найду: за познанья не однажды опорочен по суду.
Так вот, значит, всё подробно идеолог изложил. И синклит звероподобных воеводу утвердил. Ну, приял бразды тот жадно, стал втихую только пить и всей силою державной благолепие крепить. Стал свирепо, как под дуло, под обилье всяких дел, сидя пробовал подумать, лёжа в потолок глядел, думал правым, левым боком: «Что ж сперва содеять нам: то ли осениться с Богом, то ль разрушить Божий храм?»
И додумался сердешный, открутивши все краны: «Окромя Меня, конешно, в воеводстве все равны!» И спокой его спокинул, от мечты не отманя: «Пахарь, знахарь, диллер, киллер – всем свобода от Меня! Как Венера щедро Марсу, уступлю вам – Мне-то што? Дам трагедию, дам фарсу, хай уси робят хто во што!» Против этих штучек-дрючек не нашлося гордеца. И всех шаловливых ручек понеслись к нему сердца.
– Всяк живи, как в райских кущах – жнец, дудец, хитрец и вор, но – блюди зеницы пуще вот такой вот уговор: хошь толпой, хошь тетнатетом, всяка тварь здесь не ленись – к Моему авторитету, хоть издохни, а склонись! Оближи всю славу нашу! А сыграет хто плечом – на того Я препояшусь Гедеоновым мечом! Злость – советчица плохая вашим травленым телам... Ну, братва Моя лихая, р-расходися по делам!
И по этой по причине, закусившей удила, развесёлому Волчине дал легавые дела. Поводил всю жизнь тот носом, то есть, значит, промышлял, над еврейским над вопросом на досуге размышлял.
– Мы,– Волчара рек с елеем,– в херувимы не годны, потому не пожалеем ни чужих и ни родных. Это дело наше кровно, в точь для нашенских клыков. И, начавши с невиновных, добредём и до врагов! Чтоб при полном при параде власть народная была, разведём в сём вертограде мародёрные дела, чтобы в царстве-государстве не шаталися без дел и не зарывали дар свой кто сажал и кто сидел. Чей теперь, скажите, лапоть мимо щей-то пролетит?! Спи спокойно, косолапый, коли серый волк не спит!»
И сказал Медведь толково: «Коль не видеть райских врат, с этим воинством бедовым мы согласны и на ад.» Тут Шакал пришёл с приветом, быстрый разумом Невтон: мол, нагнать авторитету надобно под этот тон! Знал, что делал, старый дока – чай, на службе старожил: государевым был оком и семи царям служил.
Тут сподвижники взбодрились, и недолог был их сказ: сплюнув, взялись, навалились – в муках родили указ. Хоть не сразу и втравились в сочинение листов, а как после распалились – дым пошёл из-под хвостов!
«За сверженье злого ига в достославны времена бармы сверхархистратига возложить на рамена дорогого воеводы (да продлятся дни его!), мол, вся суша и все воды с небесами ждут сего!» Правда, окромя как в тире, воевода не стрелял да и в званьи дезертира во все войны состоял, но для дела не ломался и характер приберёг: принял малую ту малость, как младенчик «на зубок».
Вновь Шакал с душевной дрожью – аж в медвежьих ушках звон!: «Врежь им всем во славу Божью – дуй в писатели резво, чтоб сомнениев не вышло, – а иначе погоришь, – отчего ты прям, как дышло, а в начальстве состоишь?! Борзописцы не спасуют – тошно будет небесам! – так тебя, брат, разрисуют, очумеешь что и сам! Опосля уж с этим кладом и махнём по всем по трём: не деяньем, так наградой всем ероям нос утрём!»
За оклад да и по дружбе воеводе подмогли шавки из филёрской службы – всем учёт произвели, до испарины чудили – для ума и сердца пир: информацию удили даже из сортирных дыр. Выковыривали думку, в душу глядя, как сычи: стало быть, спокойно, Дункель, и ногами не сучи. Хто тут гений в тёмном лесе? Дай единственный ответ! А не дашь, так будь любезен – получи-кось 10 лет!
И пошло в разлад и в ногу всё зверьё лесное так, шло осваивать остроги, как недавно шло в кабак. даже Леший топал живо – этот, хоть ответ и знал, перед шавкою паршивой шапки загодя не снял. Но, навесивши награды и взалкав великих дел, архипастырь вертограда от алканья околел и оставил воеводство, всё поросшее быльём, и невиданное скотство шавок вкупе с шакальём. Да гранит авторитета, не имел что и король, с положительным ответом на собачий на пароль, ну и клинопись романа с примечаньем по бокам: «Приключенья атамана Чуркина», сюрприз векам!
Разбежались ненагие все приказные сыны по домам глядеть благие и живительные сны... Тут-то, к радости злодейской, и конец весёлых строк: страха ради лиходейска автор дале не изрёк.
1988, 1997
ПЕСНЯ ИСХОДА
Мы тащили кумирам
прах столетий-возов.
Но из Горнего мира
вечен, Отче, Твой зов!
Возвышая просторы,
долу тёмных сминай!
Дай глашатаю Торы
под пятою Синай!
Дай нам огненных песен –
вкладов в огненный пир.
Склеп Египта был тесен,
хоть влечёт сей кумир
души сладостно-рабьи,
вожделенно сопя,
и бесстыдно по-бабьи,
расставляет себя.
Пусть мы слабы и жалки
и недвижен наш грех,
бьют сердца наши жарки
из душевных прорех!
Семя Нового братства –
вызов старым плодам,
хоть потребностью рабства
душит ветхий Адам.
Царства Божия зёрнам –
не терновы кусты!
Старой жизни позорной
обруби нам хвосты,
чтоб пропали потёмки
из невзвидевших глаз,
чтоб не рвали потомки
спотыкавшихся нас.
Пусть ослабит подпругу
и с собой подберёт
Небо в беге по кругу
и назад как вперёд.
Дай раскинуть нам кущи
на воскресшей земле,
Отче наш Вездесущий
и в Огне и в золе!
Пусть омоются души
от фальшивых румян
и Всевечность обрушит
цепи смертных времян!
Многозвучием радуг
да просыплет Господь
Милосердия радость
в озверелую плоть!
2006
Примечание:
Исход — события, описываемые в Пятикнижии (главным образом в книге Исход), связанные с массовым выходом евреев (израильтян) из Египта.
ПОСМЕРТНАЯ ПЕСНЬ СОРАТНИКА
СТАРЕЙШИНЫ ЛЕМБИТУ
Я был с Лембиту в этот день,
днём последним для нас он был.
Нынче в Тоонела Я лишь тень,
но и здесь ничего не забыл.
Я себе и здесь не простил,
срезанную с могучих плеч,
его голову, хоть защитил
многократно его Мой меч.
Мною долг и здесь не забыт:
вместе воды забвенья пьём,
оправдал себя тем, что пробит
Я и сам тевтонским копьём.
Отвори потомкам, наш край,
память лет тех своим ключом,
как нас в светлый и кроткий рай
загоняли огнём и мечом.
Как по скопищу наших тел
и под волчий гнусавый вой
для каких-то там «божьих дел»
шли тевтоны на нас «свиньёй».
Сам владыка железных сердец,
жаждой блага для нас томим,
ватиканский святейший отец
подарил наши души им.
Содрогались от наших драк,
но отстать никак не могли,
подпирая "нах остен дранг",
скандинавские короли.
Я и здесь, в бесплотной стране,
слышу волчий тевтонский вой.
Слаще брачного ложа Мне
был Мой каждый смертельный бой.
Да и самый любовный жар,
после битв Меня лишь знобил.
Мирный день нам как высший дар
за труды и молитвы был.
Никогда Мне молебный стон
не дарил благодатных нег.
«Таара, авита!» – вот лишь что
Я усвоил за весь свой век.
Я был воин, об этом речь,
и о крови не горевал.
Может в сотне тевтонов Мой меч
за короткий век застревал.
Но вождя не сберёг в бою,
хоть и рвался всегда из жил.
Всё ж и здесь Я на том стою,
что недаром Я жизнь прожил.
Раз от века мы никогда
не платили чужих долгов.
И не предали мы тогда
ни родных могил, не богов.
Ни на шаг не расстроив ряды,
встретили мы последний час.
Это боги нашей беды
испугались и предали нас.
Не свалили нас гарь и чад
и зараза чужой молвы.
Я был с Лембиту в смертный час.
С кем, потомки, будете вы?
Лишь для света бывает тень,
наша смерть вашу жизнь таит.
Ваш прекрасный и сытый день,
он на наших костях стоит.
Берегли мы свой хлеб и квас,
хоть сломали на том свой рог,
чтоб заморские гости вас
не купили за сладкий пирог.
Вскачь за птичьим за молоком,
за любой кусок рвётесь в пляс.
Как бездумно вы и легко
соки жизни пьёте из нас!
Что ж, по-своему вы правы –
наша боль не для ваших дней.
Да в дурном беспамятстве вы
не остались бы без корней!
Но коль снова в годину невзгод
заслонит вас чужая тень,
то опять вашу жизнь спасёт
наша гибель в Мадисов день.
1999
См. также
* Георгий Георгиевский - писатель и бард (
http://proza.ru/2011/01/09/1793)
* Спортсмен и писатель Георгий Георгиевский (
http://proza.ru/2011/01/13/1311)