Разные люди попадали в наш двор на Жуковского в середине, наверное, пятидесятых. Разные...
Об одном я как-то попытался рассказать. Вышло ли?
А теперь о других. Серые люди приходили во двор к уголовнику Шраге, свистели ему в окно, он выскакивал, они говорили о чем-то, потом уходили со Шрагой или без него.
Если Шраги не оказывалось дома, садились прямо на цемент двора играть в карты. Над ними сразу поднималось облако вонючего табачного дыма и грязных слов. Порой вспыхивала драка. Дрались молча и как-то равнодушно. Они вообще были равнодушными. И глаза у них были пустые, потому что зрачки постоянно перемещались.
Постепенно они повадились ходить ежедневно...
Взрослые, проходя мимо этих людей, ускоряли шаг. А если кто останавливался, пересиля себя, чтоб сделать замечание – чепуха какая – замечание! – поворачивали к нему замерзшие серыми снежками лица и цедили:
- Вали! А то проиграем...
И взрослых, как ветром сдувало.
Со временем, серых стало больше. Не два-три, как сперва, а до десяти человек кучковались в нашем дворике.
Жаловались жильцы. Конечно, жаловались. И участковый жил в нашем дворе. Но и он суетливо разводил руками, а в глазах его обожженных бессонницей, закипали слезы.
- Не справляемся! – говорил участковый. – Навалило...
Потом Шрагу где-то застрелили. Я узнал об этом, услышав громкие вопли тети Гали, его мамы. Она оплакивала сына отчаянно и долго.
- Мама! – спросил я, - Почему тетя Галя плачет? Она же сама каждый день говорила ему: - Чтоб ты сдох!
- Отстань! – отвечала мама.
Я обиделся и отстал. А потом подумал, что мама еще заплачет, заплачет... Когда я... И тоже заплакал. И, нарушив запрет, просочился во двор.
Дело в том, что, когда серые играли в карты или вообще появлялись во дворе, нас туда не пускали.
Не пускали и все!
А я вышел. Меня обидели, и мне никто не был страшен. Даже эти.
- Малый! - позвал один из них. – Поди сюда! Ставкой будешь! – и он засмеялся, показав штук шесть фикс.
Я не пошел. Этот дядька с фиксами мне не понравился. Я даже сделал пару шагов назад... Дядька заругался скверными словами и поднялся, чтоб меня догнать. Но его остановили.
- Играли на взрослого! И не со двора!
Дядька подумал. И снова сел на цемент.
- Живи! – разрешил он. А потом повернулся к партнерам: - Карту, еще, еще...
Я убежал домой.
Несколько дней я порывался рассказать маме, нет, лучше папе о происшествии во дворе. Но что-то меня удерживало.
А потом серые как-то исчезли.
И можно было гулять сколько угодно. И все забылось. Совсем?
Наверное, нет, ибо, когда мы через несколько лет увлеклись игрой в карты, я узнал значение слова «ставка». Узнал и застыл, застигнутый запоздалым страхом.
И жизнь моя, подаренная тогда мимоходом,даже не подаренная, сплюнутая кем-то злым и грязным, вдруг стала до того дорогой, что, казалось, ни кусочка, ни капельки не дам отщипнуть никому.
Увы, и это прошло...