Он так долго возился с ключом, пытаясь открыть хитроумный итальянский замок, что дверь, в конце концов, распахнулась сама, и Соня возникла на пороге с вопросительным выражением на бледном лице. Одного взгляда на мужа ей было достаточно, чтобы понять, что Николай сегодня не просто слегка навеселе.
- Боже мой, Коля! - всплеснула руками она и отступила в прихожую, давая ему дорогу. - В таком состоянии! И ты, конечно, сам был за рулем?
- Нет, пешком пришел. - Заранее заготовленный ответ прозвучал слишком грубо, но Николай, закрывая за собой непослушную дверь, пошел дальше в обострении конфликта и язвительно добавил: - А тебе с каких это пор стало интересно? Как ты меня вообще-то заметила?
Она, сощурившись, с минуту в растерянности смотрела на мужа, потом развернулась и, ни слова не говоря, ушла в гостиную.
- Чертова кукла! - раздраженно забормотал он, в сердцах швыряя пиджак на стул возле трюмо в спальне.
"Она думает, что я железный, что ли? Или что они купили мои чувства, всего меня с потрохами, и я буду, как марионетка, плясать на золотой цепочке под "семь сорок"?" Однако дальше его мысли почему-то идти отказались. Брак, заключенный три года назад, безусловно, принес в его жизнь множество положительных изменений: он переехал в столицу, получил жилье в престижном районе, хорошую машину, сменил одну за другой две работы, пока, наконец, не стал заведующим отделением в отличной клинике. И никто за это время не потребовал от него каких-то невыполнимых обязательств. Соглашение изначально было заключено ради Сони и ради того, чтобы быть с ней и заботиться о ней. Все, что он желал, исполнилось, и ему не приходилось чувствовать себя должником.
Он и хотел бы разозлиться на Илью, но к тому не было совершенно никаких оснований. Разве только, что тот вырастил сестру скрытной и непроницаемой, как чаща заповедного леса.
Развалясь на кровати прямо в рубашке и брюках, Николай мрачно размышлял о сложившемся в последние две недели положении дел. Соня бесшумно открыла дверь и в нерешительности остановилась на пороге, прервав череду его неутешительных мыслей. Ему показалось, что она наконец-то готова поговорить, и он жестом примирения протянул к ней руку, не чувствуя в себе сил подняться самому:
- Иди сюда, красавица моя. Глупо ссориться из-за ерунды.
Соня тихонько встряхнула головой, и он не смог понять, согласна она или отказывается. Но после секундного колебания она приблизилась и села на краешек кровати, как бедная просительница в кабинете важного чиновника, сложив ладони на коленях. Николай завладел ее рукой и одобрительно погладил, побуждая жену к началу серьезного разговора:
- Давай поговорим, Сонечка. Нельзя же так...
- Да, - негромко согласилась она. - Но мне нужно было время, чтобы подумать.
- Вот и хорошо, - не вслушиваясь в слова, как уставший к концу приема психотерапевт, вздохнул он. - Давай поговорим, спокойно, без нервов и обид. Мы ведь и не ссорились с тобой, правда?
Он боялся спугнуть ее, снова увидеть маску равнодушия и отчуждения на ее лице, но, похоже, Соня была настроена выяснить отношения. Она удобнее уселась на кровати и подняла на него неулыбчивые глаза цвета грозового неба.
- Мне нужно рассказать тебе... - Во время длинной паузы Николай замер, слушая громкий стук собственного сердца. - Про маму. Про то, как все получилось тогда.
- Что получилось, Сонечка? - облегченно выдохнул он, понимая, что страшных признаний, скорее всего, не будет.
- Я, - ответила она, и пояснила: - Что Илья заменил мне и мать и отца.
- Это так важно для тебя? - Он чувствовал, что уже начало разговора далось ей нелегко, и не очень ясно понимал, какое место столь давняя история может занимать в сегодняшних событиях. - Я имею в виду, поговорить об этом?
- У них была очень хорошая семья. Никто и подумать не мог, что они... - без предисловий начала Соня, высвобождая пальцы из ладони мужа и поправляя безупречную прическу. - В общем, Илье тогда было двадцать пять. У них недавно родился Левушка, а Марина уже готовилась в школу. Илья жил отдельно от родителей, они с Розой снимали две комнаты в коммуналке, чтобы никого из родственников не стеснять и самим не попасть в зависимость от воли старших. Отец у Ильи был человек очень строгий, с амбициями, директор огромного завода. Слова поперек ни от жены, ни от подчиненных не терпел. Других детей, кроме Илюши, они так и не завели, и к моменту, когда все это случилось, маме было уже сорок восемь лет. А случилось нечто совершенно из рук вон выходящее: однажды она пришла к сыну и сказала, что собирается разводиться с его отцом, потому что любит другого человека и ждет от него ребенка. В общем, ошеломленный Илья мгновенно оказался между двумя жерновами: или выбрать отца и осудить мать или встать на сторону матери, и навсегда оказаться отлученным от родительского дома, потому что отец им обоим такого предательства никогда не простит. Ему дорого дался этот выбор, но бросить мать в таком положении он не мог. Он сам пошел разговаривать с отцом и в результате услышал то, что и предполагал: неверную жену тот выставил на улицу с чемоданами и напутствием никогда больше не показываться ему на глаза. А сына за предательство и пособничество распутной женщине, как он выразился, отлучил от дома, а вместе с ним невестку и обоих внуков. Никто никогда не рассказывал мне, почему мама осталась жить в семье сына, а не ушла к тому человеку, который был моим отцом. Я совсем ничего о нем не знаю. Наверное, он был слабый и несчастный человек, если не остался с ней. И уж, конечно, мое появление на свет не прибавило ему радости в жизни. В общем, до самых родов мама жила вместе с Ильей и невесткой. А потом, в больнице, перед тем, как умереть, она поручила меня его заботам, назвала меня Соней и попросила его записать меня, как его дочь. В общем-то, рожать ей было нельзя. Возраст уже не тот, здоровье... Подробностей не знаю, у нас не принято было их обсуждать. В общем, врачи не смогли остановить кровотечение. Уж не знаю, как и почему, но перед смертью она умоляла бывшего мужа прийти и поговорить с ней. Она, наверное, хотела покаяться и попросить прощения у него или заступиться за сына, который всего лишь выполнял свой долг, но тот был непреклонным. В общем, она умерла в больнице без прощения, а меня взял к себе Илья. Он дал мне свое отчество, растил вместе со своими детьми, и получилось, что он заменил мне и отца и старшего брата, хотя в результате моего рождения потерял обоих родителей. Его отец так и не простил сына до самой своей смерти. И не пожелал видеть ни его, ни внуков, ни, тем более, меня.
- Бедная моя, - прошептал Николай, обнимая жену за плечи. - Что же ты раньше молчала? Мы бы нашли тебе самого лучшего психотерапевта. Да разве с такой раной можно жить?
Соня через силу улыбнулась и грустно качнула головой:
- Можно, Коленька. Илье было в сто раз труднее, чем мне, но он никогда не жаловался! И меня ни разу не попрекнул.
Соня, увлекаемая воспоминаниями в свое странное детство и романтическую юность, закрыла лицо руками и уткнулась в плечо мужа. Николай ошеломленно огляделся, словно искал у вещей поддержки и понимания.
- Зря ты молчала, - повторил Николай, проводя рукой по ее скорбно согнутой спине, и спохватился: - Да чем же он тебя попрекнуть мог? Разве это твоя вина, что ты родилась на свет и сразу осталась сиротой? Жаль, что я не знал всего этого. Может, если бы знал, наша жизнь тоже по-другому сложилась.
- По-другому? - переспросила Соня и подняла к нему полные боли глаза. - Ты бы не женился на мне, да? Ты думаешь, что если моя мать была такая, то и я буду?..
- Что ты, девочка, что ты! - Николай Николаевич крепко прижал к себе испуганную Соню. - Да как бы я такое мог о тебе подумать? Ты у меня лучше всех! И твоя мама перед тобой и перед Ильей ни в чем не виновата. Разве за любовь можно осудить? За то, что даешь жизнь другому существу? Это же самое большое счастье. Что у родителей складывается, это их дело, дети не вправе говорить о них плохо. Вот у меня и Лиды тоже не получилось. Ты знаешь, что ситуация была ровно противоположная - она хотела ребенка, а я не мог ей дать радости материнства. Мы расстались. А у нее теперь такие хорошие дочки растут. Разве можно ее осудить?
- Значит, если бы ты знал с самого начала... - начала свой вопрос Соня, но Николай уже понял, чем утешить жену.
- Ну, конечно, я бы все равно выбрал тебя. И любил бы тебя так же. Только бы не сердился на тебя две последние недели.
- Если бы все было так просто, - вздохнула Соня и спрятала мокрые глаза.
- Да не волнуйся ты так за него, - прозрел, наконец, профессор. - Операция прошла прекрасно и его здоровье теперь вне опасений. А там, в Швейцарии, он пройдет полный курс реабилитации и снова будет как огурчик!
- Илья? - переспросила Соня. - Ты, правда, уверен, что все будет хорошо?
- Ну, конечно, я же говорил тебе: у Бори Овсянкина золотые руки, он постарался на славу.
- Да, говорил! - эхом откликнулась Соня и залилась неожиданным румянцем. - Но зачем же ты пьешь, Коля? Если с тобой что-то случится, как я буду жить?
"Ну, слава Богу!" - думал Николай Николаевич, утешая жену и давая очередное обещание воздержаться от вождения машины в состоянии подпития. "Разговор перешел к старой теме, а уж эту проблему мы как-нибудь решим".
- Я приготовлю ужин, - вспомнила Соня, когда объятия стали все более настойчивыми, и ловко выскользнула из его соскучившихся рук. - А ты пока переоденься. Я позову.
- Не надо, Сонечка, я не голоден - крикнул ей вслед Николай, но она уже ставила на плиту сковороду и включала воду, чтобы наполнить чайник.
Шум льющейся воды успокаивал, и, застыв над нагревающейся сковородой, Соня с ужасом думала о том, что самого главного так и не смогла рассказать мужу. Скоро, конечно, он и сам заметит. Все равно придется говорить с ним об этом. Но как? Надо бы сначала посоветоваться с Ильей, он поймет и простит. А вот сможет ли она сама простить себя?
И с Ильей все не так просто. Как сказать ему такое в период реабилитации? Вдруг ему станет хуже?
Ей скоро надо снова идти к врачу, и начинать пить таблетки втайне от мужа. А он уже сегодня ночью захочет близости. Это его право, но не повредит ли это малышу?
Столько вопросов, но она не знает правильного ответа ни на один из них.
Сковорода начала дымить и плеваться кипящим маслом, и Николай, вошедший в кухню, поспешно оттолкнул Соню от плиты:
- Да ты же обожжешься! Что с тобой? Все думаешь об Илье?
- Нет-нет, все хорошо! - вымученно улыбнулась она, но улыбка тут же погасла. - Что-то я сегодня такая рассеянная...
- Садись, я сам все сделаю.
Николай усадил Соню за стол и начал колдовать у плиты, изредка взглядывая на задумавшуюся жену. Ее беспокойные пальцы проворно перебирали предметы на скатерти: солонку, салфетницу, подставку под горячее и снова возвращались к солонке. А глаза смотрели вдаль сквозь стену, и в них не было прежнего спокойствия и уверенности.
На ночь она возвратилась из гостевой спальни к нему. Принесла за уголок подушку. Одеяло было перекинуто через плечо, как тяжелый плащ. Николай в предвкушении окончательного примирения зажег свечи в изголовье и слегка приоткрыл шторы, чтобы звезды могли полюбоваться на его принцессу. Но небо было затянуто облаками, даже луны не видно, и Соня, бросив короткий взгляд в мертвое небо, осторожно обняла мужа за шею.
- Я ужасно по тебе соскучился, - нежно промурлыкал ей на ушко Николай, и она только сдержанно вздохнула в ответ. - Я так люблю тебя!
Что-то новое появилось в ней за эти две недели, но он пока не мог определить, что это. Она словно прислушивалась к своим ощущениям, словно заново училась жить с ним, словно впервые отдавалась ему. Хотя в первый раз все было совсем не так. Тогда она была неопытна, и он с изумлением и восторгом учил ее всему. Сегодня же она была серьезна и сосредоточена. Она старалась понять его, себя, свое тело. Она была какая-то другая, и это заводило его даже больше, чем вынужденный перерыв в три недели.
- Поцелуй меня, моя радость. За один твой поцелуй я готов сделать тебя самой счастливой женщиной на земле. - Николай терял голову от ее запаха, от манящего тепла и ласкающих рук. - Ты веришь мне?
Она, наверное, даже верила в то, что он может это сделать, она только не была уверена, что достойна такого щедрого дара.
Внезапно узкий, как скальпель, луч луны прорезал мрачную тучу и упал на подушку возле ее щеки. А если бы он был небесным скальпелем? Она представила себе, как из раны сочится по капле кровь. Нет, если это случится, крови будет сразу много. А вот боли не будет. Она, наверное, даже ничего не почувствует. Только подушка станет влажной и почти черной в темноте.
- Веришь? - из последних сил попросил ответа Коля, зарываясь лицом в рассыпанные по подушке волосы.
- Да-да-да! - еле слышно откликнулась она, отвлекаясь от кошмарного видения.
Холодный луч соскользнул с кровати и до поры неохотно убрался в затянувшуюся в туче дыру.
Неделю спустя Николай Николаевич вошел в дом, пряча за спиной спрятанную в тугом бутоне розу на длинном стебле, такую, как она любит - со сладким запахом июльского солнца. И неважно даже какого цвета, главное, чтобы из бутона, как из приоткрытого пузырька струился аромат лета.
В первую минуту ему показалось, что приехал Илья. Таким тоном, тихо и вкрадчиво, Соня говорила только с братом, да и то, если обсуждалось что-то важное для них обоих. Но голоса Ильи не было слышно, хотя периодически Соня замолкала, вслушивалась в реплики невидимого собеседника. Значит, она говорила по телефону. И еще - что-то случилось.
Он прошел мимо гостиной, стараясь не шуметь, все еще держа за спиной розу, и увидел жену, стоящую у журнального столика с телефонной трубкой в руке спиной к дверному проему. Она не сидела на любимом антикварном диване, обняв обеими руками фигурную пуховую подушку в форме улыбающейся кошачьей морды, не лежала навзничь, держа в руке очередную книжку. На этот раз она стояла только что не навытяжку, как провинившийся ученик перед директором школы, и полоса света из коридора удлиняла ее и без того напряженную тень, которая, ломаясь о ручку кресла, беспомощно падала на пол.
Николай остановился, завороженный этой картиной, и Соня, почувствовав его присутствие, буднично произнесла:
- Вот и Коля пришел.
И только потом обернулась, протянула ему, как царский свиток, нагретую у щеки и надолго сохранившую ее запах трубку.
- Здравствуй, милая.
Николай Николаевич с нелегким сердцем обменял розу на трубку, спешно поцеловал жену в висок и произнес бодрым голосом в шуршащую бесконечность:
- Здравствуй, Илья. Как ты там?
Голос Ильи оказался неожиданно близко, и в нем, на удивление, не было ни обычного оптимизма, ни радушия.
- Николай, у меня к тебе есть очень важный разговор, - с ударением на слове "очень" без приветствия откликнулся голос. - Завтра я возвращаюсь в середине дня. Ты сможешь освободиться часам к шести?
Ничего лишнего, никаких объяснений, по-военному четкая констатация факта.
- Тебя встретить? - улыбнулся Николай, недоумевая по поводу такой срочности.
- Из офиса будет машина, - кажется, Илья начал злиться. - Так ты будешь дома?
- Ну, конечно. А в чем дело скажешь? Или по телефону нельзя?
- Незачем. Я приеду к вам в шесть, тогда поговорим, - упрямо повторил тот. - А теперь дай мне на секунду Соню.
- Ну, тогда до встречи.
Николай возвратил трубку в протянутую Сонину ладонь и вопросительно вгляделся в лицо жены. На нем нельзя было прочесть ничего лишнего. Золотая статуэтка с печальным взором языческой богини.
- Да. Хорошо. Конечно. Не волнуйся. Ждем.
После каждого слова - жирная точка. Он понял, что это специально для него. Мысль была максимально сжата, как в телеграмме. Только собеседники, понимая друг друга, экономили не деньги, а чувства и силы для завтрашнего разговора. А сегодня Николаю самому не удавалось расшифровать их тайный язык.
- Девочка моя, де-е-евочка, - растягивая слова, он прижал ее к себе в тщетной надежде растопить льдинки недоверия в темно-серых глазах. - Ты ведь скажешь мне, а?
- Нет! - Она уверенно покачала головой, но не отстранилась, даже крепче прижалась к мужу, спрятала лицо куда-то под лацкан пиджака, вдохнула его запах и замерла, едва не выронив из пальцев на пол розу. - Пойдем, я разогрела ужин.
Он не любил большой официальный стол в гостиной, где поначалу она все время расставляла тарелки, повинуясь принятой в прежнем доме традиции. За этим дубовым мастодонтом они были слишком далеки друг от друга. Здесь он чувствовал даже и не ее отстраненность, а свою случайность в ее жизни, и кусок не лез ему в горло.
Стол на кухне тоже был великоват для двоих, но там они сидели не напротив, как было принято в семье ее брата, а рядом, и он мог, и всегда пользовался этой возможностью, тронуть ее колено своим, как бы ненароком коснуться запястья или притянуть тонкие пальцы к губам и замереть в тихом блаженстве. В такие минуты она улыбалась, пусть даже одними губами, - глаза часто оставались слишком серьезными, - звала его, как во время близости, Коленькой или просто Ники, и бережно погружала чувственные пальцы свободной руки в его седую гриву.
Но сегодня все было иначе. Николай попробовал шутить, но ее губы были плотно сжаты, а взгляд устремлен даже и не вовне, мимо него, а вглубь себя. Она словно прислушивалась к чему-то или продолжала неоконченный разговор. Николай Николаевич снова и снова возвращался мыслями к предстоящей встрече с Ильей, но так и не мог предположить, о чем же пойдет речь.
- Может быть, мы все же поговорим об этом?
Фраза прозвучала невпопад после нового анекдота, принесенного из неунывающей ординаторской, но оба они все равно думали только об одном. Она отрицательно покачала головой и неспешно провела вилкой по нетронутой тарелке с ужином, наталкиваясь острым зубцом, как слепец тросточкой, на непреодолимые преграды из жаркого.
- Соня? - продолжал настаивать он. - Ты должна сказать...
- Прошу тебя, Николай!
Она внезапно вскочила, и ее всегда спокойный голос сорвался на крик. Его имя звякнуло о стены кухни ртутными шариками. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Его брови медленно поползли вверх, а рот приоткрылся в немом вопросе. Такой он ее еще не видел никогда. Сонины зрачки переполнились гневом, стали черны, как ночное небо, и невысказанная ярость вспыхивала в них тусклыми огнями. Но через минуту картина изменилась. Закушенная губа приняла прежнюю округлую форму, поперечные морщинки на лбу исчезли, ресницы виновато вздрогнули над потеплевшими глазами.
- Извини. Я сегодня что-то устала. Пойду спать.
И не дождавшись ответных слов примирения с его стороны, она степенно покинула кухню.
Николай, замерший с вилкой в руке, попытался заставить себя не думать о случившемся и о том, чему еще только предстояло случиться завтра, когда расстроенный или разгневанный, пока не ясно, Илья прямо с самолета приедет в их дом.
Она лежала, повернувшись лицом к окну, и старательно делала вид, что спит. Когда он молча разделся и забрался под свою часть большого одеяла, Соня даже перестала дышать. Лишь бы не трогал. Николай не желал входить в эту ночь и в следующее утро в ссоре. Он знал способ примириться и принялся нежно и настойчиво гладить под одеялом голое плечо жены.
- Сонечка, я соскучился, - просительно прошептал он ей в затылок и придвинулся ближе, положил ладонь ей на бедро.
Притворяться спящей теперь уже не было смысла. Он знал, как чутко она спит.
- Я действительно устала, - еще раз повторила она прежнюю ложь и потянула за ней другую, еще более существенную. - И очень болит голова.
Но он не поверил ни тому, ни другому, и продолжал настаивать теперь уже не словами, а руками, осторожно лаская ее словно окаменевшее тело.
- Ну, Коля! - Теперь она была вынуждена повернуться на спину. - Не надо, пожалуйста.
- Я хочу тебя. Очень, - вздохнул он и подтолкнул ее ладонь под одеяло.
Она даже и не вздохнула, а просто изменила ритм дыхания. Он воспринял эти звуки, как добрый знак и, приподнявшись на локте, наклонился над ней. Но ее руки, слабые и решительные, уперлись ему в грудь.
- Подожди. Не так.
- Не так? - В недоумении он откинулся обратно на подушку. - О чем ты?
- Я сделаю все сама, хорошо?
И, не дав ему ответить, торопливо поцеловала его обросший за день подбородок и скрылась под одеялом.
Едва ли понимая происходящее, он растерянно почувствовал ее прикосновения - губы, пальцы, робко бредущие по своему телу.
- Боже, - прошептал он в последний момент. - Соня!..
И погрузился в ее ласки, как в теплый источник. "Сегодня день сюрпризов", - вспыхнула разноцветным пламенем запоздалая мысль. Он, уставший от разнообразия свободной жизни еще до второй женитьбы, об этом с ней и мечтать не мог. Ее первые робкие прикосновения почти сводили его с ума, но с каждой минутой они становились все смелее. И вскоре Николай Николаевич, словно со стороны, уже услышал собственный стон и замер с бешено рвущимся из груди сердцем (так и до инфаркта недолго!) и с оранжевыми вспышками под сомкнутыми веками.
- Соня, - минуту спустя позвал он пересохшими губами и, не открывая глаз, ладонью поискал ее на простыне.
Однако, рядом на подушке ее не оказалось. Соня сидела на краю постели, обхватив худенькие плечи руками, и вздрагивала, как на холодном ветру.
- Ты плачешь? - Он приподнялся на локте, преодолевая немыслимое земное притяжение. - Милая моя, что ты?
Но когда она повернулась к нему, он разглядел ее сухие глаза и едва шевелящиеся губы.
- Что? - силился расслышать он. - Я не понимаю...
- Прости меня, Коленька...
И тогда словно разверзлись небеса, слезы градом потекли по ее щекам, и Николю уже некогда было спрашивать, за что ему надо простить свою девочку. Он потянул ее за руку на кровать, укутал в одеяло, крепко прижал к себе и через несколько минут заснул с мыслью о том, что теперь он самый счастливый муж. Всего-то через три года после свадьбы.
На следующий день к тому моменту, как за дверью раздался звонок, Николай уже десять минут сидел на диване в гостиной и делал вид, что внимательно читает передовицу в газете, при этом так и не уйдя дальше первого абзаца. Краем глаза он видел, как Соня из своего кресла медленно приподнялась и оглянулась на него. Но он, якобы слишком увлеченный статьей, позволил жене самой впустить гостя.
- Это, наверное, Илья. Ты не могла бы открыть?
- Конечно, Коля, - с заметным волнением в голосе ответила она и бесшумно исчезла в прихожей, притворив за собой дверь.
В следующую минуту он услышал приглушенный голос Ильи. Ответа Сони до него не донеслось, хоть он и старательно напрягал слух. Что-то подсказывало ему, что его присутствие рядом с ними пока нежелательно.
В прихожей стало тихо. Слишком тихо для того, чтобы думать о хорошем. Да и что может быть хорошего в том, что Илья срочно сорвался с курорта, где он проходил курс реабилитации после успешно проведенной в их клинике операции, примчался в Москву, ничего никому не объясняя. Нет, не так: ничего ему не объясняя. А это было во много раз хуже любых предположений.
Илья вошел один, и Николай, отбросив в сторону газету и широко распахнув руки, поднялся с дивана ему навстречу.
- Ну, как ты там? Как самочувствие?
- Нормально.
Илья сдержано улыбнулся одними губами и похлопал хозяина по спине, внимательно осматривая знакомую обстановку.
Вещи были на своих местах, в доме, как всегда, царил порядок и уют. Тем хуже, потому что ему предстояло перевернуть весь этот теплый и хрупкий мир с ног на голову, и от этой мысли холодок пробегал между лопаток, и тихонько ныло в груди. Если разговор пойдет так, как он предполагает, он просто заберет свою девочку с собой. Это непростительно, то, что она сделала со своей жизнью, в первую очередь со своей. Но он-то не может не простить. Он слишком хорошо помнит мать, ее ввалившиеся щеки, лихорадочно блестящие глаза и невероятную веру в то, что она выбрала единственно верный путь. Над Соней висит проклятие его отца, не простившего матери измену до последнего своего вздоха.
С каждым годом Илья становился все большим фаталистом, убеждаясь, что человек мало что выбирает в собственной жизни. Теория предопределения раз за разом подтверждалась десятками примеров. А Соне наивно казалось, что она все решила сама. Что уж точно ей придется сделать самой, так это заплатить за свои заблуждения. А он, как старший брат, не смеет осудить ее. Ее связь сказала ему о многом, чего он не хотел знать с момента ее замужества. Соня в браке была несчастна, и это было главной причиной измены мужу. Но лишь изменой для него проблема не ограничивалась. Она изменила не только Николаю, но и ему, предала его с человеком, в объятия которого пошла добровольно. И, переживая за нее, как брат и отец, он не мог ей больше верить, как любящий мужчина, и, тем более, не мог доверять. Его обида была безмерна, и будь она чужим человеком, он бы ушел раз и навсегда. Но узы крови, связывающие их, не оставляли ему выбора. Ему придется, несмотря ни на что, нести за нее ответственность, как бы тяжело ему ни было, и не дать ее в обиду никому, даже обманутому мужу. Только он в состоянии заботиться, любить, и остаться с ней до конца. Нельзя требовать этого от Николая. Он и не будет требовать. В сущности, он приехал за Соней.
- Для ужина пока еще рановато, но хоть чаю-то мы попьем? - вкрадчиво спросил Николай и обернулся в сторону коридора, чтобы позвать жену.
- Не зови ее. И не надо чаю. У нас будет мужской разговор, и я запретил ей входить.
- Запретил ей входить?.. - Он изумленно прищурился и сел в кресло напротив Ильи. - Разве она твоя собственность?
Диалог повторялся, почти как в первый раз три года назад, и Николаю отчего-то стало не по себе. "Или моя?" - одновременно подумал он. Нет, с того первого раза все изменилось.
- И да, и нет, - уклончиво ответил собеседник. - Нам надо поговорить о ней. Она хотела сказать тебе все сама, но я предпочел вмешаться, чтобы избежать возможного конфликта. Неизбежного.
От этих слов по спине у хозяина поползли ледяные мурашки. За последние сутки он уже устал перебирать в голове обширный архив с надписью "Семейная жизнь". Вот папка с финансами, вот культурная жизнь, вот тихие вечера, проведенные дома, вот его дежурства и командировки, есть даже мелкие обиды и недопонимание, и секс там тоже есть. Но профессор все равно не смог увидеть ничего существенного, что могло вызвать к жизни экстренный приезд Ильи и разбирательство за закрытыми дверями. "Вмешаться в ситуацию". Почему-то Николаю совсем не хотелось говорить об этой таинственной ситуации. Не лучше ли оставить все, как есть?
- Я не очень-то знаю, как об этом надо говорить, - после небольшой паузы, продолжил Илья и пристально посмотрел в глаза Николаю. - Это не та дипломатия, к которой я привык.
- Да ладно уже, - натянуто улыбнулся собеседник. - Что-то ты совсем издалека зашел. Давай без предисловий!
Илья сощурил внимательные и обычно чуть насмешливые глаза и жестко сказал:
- Софья ждет ребенка.
- Ага, ну, конечно, от Святого Духа! - быстро и бодро подхватил Коля, еще не осознав смысла сказанного, и тут же осекся: - То есть как, ребенка? Но ведь я...
- Вот об этом и речь. Она беременна не от тебя, как ты понимаешь. - Илья напряженно собирался с мыслями, но зловещая пауза оказалась слишком короткой, чтобы Николай мог достойно подготовиться к дальнейшему развитию событий. - Разве ты не должен был сделать все, чтобы этого не произошло? - Кажется, он нащупал нужную тактику и сразу же пошел вперед, как боевая машина, не давая противнику возможности оценить ситуацию и отразить атаку. - Ты должен был заботиться о ней, защищать и охранять ее, а вместо этого пустил вашу семейную жизнь на самотек. Я ведь говорил тебе сразу, предупреждал. Разве можно позволить женщине остаться одной и сделать свой выбор? Где был ты в это время? Почему ей пришло в голову завести роман на стороне?
"Быть этого не может!" - забилась в голове у потрясенного профессора возмущенная мысль. "Моя Соня с другим"?
- И если бы речь шла просто об измене! - Илья повысил голос, и Соня в соседней комнате, несмотря на толстые кирпичные стены, вздрогнула и уронила с коленей книжку. - Мы бы нашли способ выбить из ее головы эту блажь! Но ты же знаешь, чем грозит ей беременность!
Излив на соперника всю свою ярость и разочарование, Илья с облегчением наблюдал, как тот ерошил седую шевелюру, и на лице его отражалась напряженная работа мысли. "От Святого Духа, от Святого Духа!" Николай бесконечно повторял про себя богохульство, а его подсознание продолжало лихорадочно искать пути решения проблемы. У него не было времени даже разозлиться, и он даже не думал, что отвращение, обида, ненависть придут позже. Обязательно придут.
- Аборт, - в конце концов, заключил он, словно поставил диагноз не собственной жене, а пришедшей на прием безответственной малолетней пациентке, не знающей магического слова "контрацептив". - Она сделает аборт. Надеюсь, еще есть время?
- Да, но проблема как раз и состоит в том, что она не соглашается делать аборт. Ни за что! Ты должен уговорить ее! - потребовал гость и добавил с явной угрозой в голосе: - Тебе придется!
- Как это она не хочет? Глупость какая-то! У нее нет выбора! Конечно, я поговорю с ней! Хотя...
И глаза его тут же помрачнели. Илье не надо было пояснять, что скрывалось за этим "хотя", и он тут же вступил в новую битву за сестру.
- Я готов увезти ее прямо сейчас. Развод мы оформим в считанные дни. Надеюсь, ты понимаешь, что мне всего дороже ее спокойствие, а тем более в таком положении. - Николай не сделал попытки возразить, но Илья все же дал ему шанс: - Она останется только при одном условии: если ты поклянешься мне, что никогда и ничем не обидишь ее, несмотря на все, что случилось. Девочка совершила ошибку, она признает это и раскаивается. Она сказала, что все случилось один-единственный раз, и этого человека она больше не видела и не увидит.
- Ты знаешь, кто это? - осторожно спросил Николай, перебирая в памяти события последних недель.
- Она не скажет, Коля. Если только под пыткой. Она знает, что я сделаю с этим ублюдком, и твердит, что он ни в чем не виноват, поэтому его не за что наказывать. У меня иное мнение, но на мои расспросы она молчит.
Илья закончил и посмотрел на обманутого мужа, надеясь прочитать в его лице ответ на главный вопрос: готов ли он остаться с Соней после такого известия или ее ждет развод и возвращение в родительский дом?
Развод - это было первое, что Илья предложил ей, услышав о беременности. Но она произнесла слово "люблю" по отношению к мужу, и ему показалось, что она не играет этим словом. Но сможет ли Николай простить ее, как простил он сам? Илья невольно вспомнил об отце и матери, и никогда еще эти воспоминания не казались ему такими реальными и мучительными.
- Я должен поговорить с ней. Наедине, - заключил после недолгого молчания Николай.
Не было смысла спрашивать, будет ли он выдержан и корректен. Ясно, что пока Илья здесь, Соню никто не обидит. Да и после его отъезда это было бы самой большой ошибкой в жизни профессора.
- Иди, она ждет тебя. И возвращайся с ответом.
Илья по-хозяйски устроился в кресле, включил телевизор и уперся невидящим взглядом во вспыхнувший экран.
Соня прислушалась к шагам в коридоре и ждала, когда откроется дверь. Она не знала, кого и с каким известием ей ждать. Николай остановился на пороге и не сразу решился войти.
- Коля?
Она робко поднялась с дивана, как школьница, привыкшая встречать учителя, совсем девочка с большими испуганными глазами. И сразу же все изменилось. Он больше не верил ни единому слову, сказанному в соседней комнате. Они оба, брат и сестра, играли в какую-то дурацкую, недоступную его пониманию игру.
- Соня, скажи мне, что это ложь!
Николай, держа ее ладони в своих, не просил, требовал ответа. Соня молча отняла руки, потерла дрожащими пальцами виски и отвернулась, безнадежно качая головой.
- Да нет же, быть не может! Когда? Где? С кем? Бред какой-то! Ты все придумала? Это одна из твоих романтических историй? Начиталась любовных романов и придумала себе другую жизнь? Ты просто хочешь уйти, освободиться от меня? Наверное, я даже понимаю, я смогу понять. Я уделяю тебе мало времени. Я стар для тебя. В этом все дело, правда?
- Господи, Коля, - еле слышно прошептала она и еще сильней сжала голову в ладонях. - Пожалуйста, не мучай меня!
Николай услышал, как в груди тяжело и страшно забилось сердце. Напряжение было столь велико, что ему показалось, что сейчас со звоном начнут рваться вены и мышцы, как перетянутые струны на гитаре.
- Черт возьми! Соня, я не верю! Ты ведь не делала этого? Ты не была с другим мужчиной?
- Коленька... - Она подняла повинную голову и потянулась к нему. - Прости меня! Я не знаю, что еще сказать... Ты был так добр ко мне...
- Я не верю, не верю! - упрямо твердил он. - Ты же сказала прошлой ночью, что любишь меня! - Он сцепил пальцы с ее холодными пальцами в замок, словно ухватился за последнюю надежду. - Я знаю, что ты сказала это не просто так. Я, может быть, впервые почувствовал...
- Я, правда, люблю тебя, - качнула головой она. - Я только теперь поняла, что ты значишь для меня. Я такая дура. Я совершила ужасную ошибку! Прости меня. Или прогони...
И тогда Николай поверил. И только теперь понял, что вся его безоблачная жизнь рухнула в пропасть грубой реальности. Он приблизил к ней лицо, заглянул в глаза и неожиданно для себя тихо, но отчетливо произнес:
- Я бы убил тебя!
Сонины зрачки отразили его перекошенное ненавистью лицо, губы беззвучно зашевелились, силясь что-то сказать. Николай Николаевич увидел в ее глазах то ли страх, то ли мольбу. И испугался своих слов и желаний.
- Я знаю, знаю... - Соня в отчаянии прижалась лбом к его плечу. - Я сама все разрушила, Коленька.
- Аборт, - твердо заключил он и привычно погладил ее по спине. - Ты сделаешь аборт, и никто ничего не узнает. Мы забудем. Просто забудем обо всем.
- Нет, - откликнулась она и подняла упрямую голову. - Я тоже могла не родиться. Врачи говорили маме... Но она выбрала мою жизнь. И я тоже не смогу по-другому, и не проси.
- Не равняйся со своей матерью! - Николай оттолкнул жену и начал мерить шагами комнату из угла в угол. - Она любила того человека, поэтому и тебя родила. А ты? - внезапно осенило его. - Ты тоже любишь этого человека?
- Нет! - вскрикнула она, и Николай опять готов был безоглядно поверить в ее искренность. - Я люблю тебя, Коленька. Не прогоняй меня...
Она молитвенно сложила руки и смотрела на него глазами загнанного зверя, боясь сократить расстояние между ними.
Стоило бы ей сказать! Все, что он думал о ней, о ее поступке, об этом ребенке. Хотя, стоп! Ребенок ни в чем не виноват. Он ведь сам недавно говорил ей правильные и благородные слова, но изменилась ситуация, и сразу же изменилось его отношение. Хорошо, когда проблема не затрагивает тебя самого. Просто и удобно советовать, легко прощать и понимать. А что же теперь делать ему? Гнать прочь неверную жену или переступить через собственную обиду и боль и простить? Кто даст совет обманутому мужу?
- Мне надо подумать. Очень серьезно подумать.
Это были единственные слова, которые пришли ему на ум, пока он смотрел на плачущую Соню. Она жалобно всхлипнула и вытерла тыльной стороной ладони глаза. Николай неловко потоптался на месте, чувствуя, что ему больше нечего сказать жене. Он должен был остаться один, успокоиться, все взвесить. Такие решения не принимаются вот так, нахрапом.
Соня некоторое время молча смотрела перед собой, но внезапно охваченная жалостью к своей глупой и бесполезной жизни, забилась в угол дивана и, зажимая рот рукой, принялась безутешно рыдать. А он только вздохнул, не в силах вынести ее слез, и вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.
Гостиная была в двух шагах, но Николай замер в темном коридоре, застигнутый врасплох целым взводом мыслей. Он женился вот так, без рассуждений, ничего не успев посчитать и обдумать. На что же ему нужно время сейчас? Решить для себя, любит ли он Соню? Хочет ли он быть с ней, даже несмотря на чужого ребенка? Но она самое дорогое существо в его жизни. Так чего же тут думать?..
- Смотри, Николай, - сказал Илья, застегивая плащ в прихожей и искоса взглядывая на дверь, за которой в добровольном заточении томилась Соня. - Тебя никто не заставлял. Но если только обидишь ее...
Николай недовольно поморщился, но возражать не стал. Он отлично знал, что эта угроза не была напрасной. Однако он вовсе не был так уж уверен, что найдет в себе достаточно мудрости и терпения справиться с ситуацией. Вот сейчас Илья уйдет, и они с Соней как в добрые старые времена всего лишь два часа назад останутся вдвоем. Нет, не вдвоем, теперь уже втроем. И придется жить иначе, и заново учиться доверять друг другу, и каждую минуту не думать о том, что произошло.
- Софья! - властно потребовал из прихожей гость, и дверь комнаты сразу же открылась.
В ту же секунду профессора настигло острое чувство жалости к жене. Казалось, она сразу состарилась лет на десять: плечи опущены, руки плетями повисли вдоль тела, на бледном лице тускло поблескивали заплаканные глаза.
- Софья, ты пока остаешься с мужем. - Илья сознательно сделал упор на слове "пока" и, не глядя в его сторону, указал пальцем на хозяина дома. - Он обещал, что не станет обижать тебя. А ты, - обратился он к Николаю, который не мог отвести глаз от жены. - Завтра же отвези ее к врачу, телефон я там оставил на столе. И вот еще что... А впрочем...
Он устало и безнадежно махнул рукой и взялся за ручку входной двери.
- Илья! - Соня бросилась к нему, обхватила обеими руками, повисла на шее. - Прости... я никогда...
В первую секунду он грубо оторвал ее руки, до боли сжал хрупкие запястья. Его всегда любящие и насмешливые глаза сейчас в бессильной ярости метали молнии, а губы готовы были произнести нечто непоправимое и ужасное, но в следующее мгновенье, подавив обиду, он уже прижал ее к себе и осторожно поцеловал в теплый пробор.
- Будь умницей, Соня. Ты же знаешь, как я... как я отношусь к тебе. - Он споткнулся на слове, снова поцеловал ее в макушку и понял, что вопреки всему сказанному готов прямо сейчас увезти ее, спрятать и никому не отдать. - Да забери же ты ее, наконец! - раздраженно бросил он профессору и легонько оттолкнул сестру.
И теперь уже Николай обнял вздрагивающее в рыданиях тело и прислушался, как на лестничной площадке открылись и захлопнулись за Ильей двери лифта. Он увел безвольно повисшую на его локте Соню из коридора, усадил на диван и сам остался стоять возле нее, не зная, что предпринять дальше.
Соня с замиранием сердца подняла на него заплаканные глаза и робко потянулась взять его за руку.
- Посиди со мной, пожалуйста, - и, заметив сомнение на его лице, жалобно попросила: - Не уходи.
После короткого раздумья, он уселся рядом без мыслей и чувств, и сейчас же она положила ему голову на колени и поймала его безвольную ладонь мокрыми пальцами.
- Я... я такая дура. Тебе ужасно трудно будет простить меня, я знаю.
Она целовала его руку, продолжая еще что-то шептать.
- Что?
Он невольно наклонился, силясь расслышать последние слова.
- Я так благодарна тебе за все, - громче произнесла Соня и с мольбой посмотрела ему в лицо.
- Каким я был идиотом, если ничего не заметил.
Он не смог дольше скрывать свои истинные чувства, и в его голосе зазвучала такая горечь, что Соня испугалась и выпрямилась, пытаясь поймать его взгляд, бесцельно блуждающий по мебели.
- Нет-нет, не говори так, прошу тебя! Я... я люблю тебя!
Но на этот раз Николай ей не поверил. Он сделал попытку встать с дивана, а она испуганно уцепилась за его одежду.
- Любишь меня? - почти закричал он, пытаясь оторвать от себя ее руки. - И пошла искать принца на стороне! И это ты называешь любовью?
Но ей нечем было оправдаться перед ним. Она в порыве раскаяния покрыла его лицо поцелуями, пока он постепенно не успокоился и вынужденно не сдался ее яростным объятьям, как осажденная крепость.
Город неуловимо менялся, и дело было даже не в новых магазинах и кафе, которые появлялись на знакомых улицах, как грибы после дождя, не в рекламных плакатах и автомобильных заторах, которых здесь никогда раньше не было. Просто улицы становились все уже, а дома все ниже, словно город усыхал и скукоживался, как забытое в холодильнике яблоко. Николай понимал, что это тлетворное влияние Москвы, которая отравляла его мозг закоренелого провинциала своими масштабами, новостройками, многокилометровыми автомобильными пробками на огромных проспектах и бесконечными толпами вечно спешащих людей с пустыми глазами.
Он уезжал, чтобы отдохнуть, а в результате почувствовал себя скованным и ненужным среди оставленных им три года назад людей и домов. Он ничего не сказал Соне про истинную цель своей поездки. Буркнул, что нужно помочь коллегам и Сережку повидать, и улетел на неделю. Ему нужно было побыть одному, но не так, как в столице - одному среди пятнадцати миллионов, а безнадежно одному - в привычном комфорте брошенной холостяцкой квартиры, где прошли лучшие годы жизни, бывали красивые женщины и друзья-приятели. Сейчас ему не хотелось никого видеть, разве что только...
- Притормозите-ка, - бросил Николай шоферу и, высунувшись из окна машины, громко закричал и принялся махать рукой, стараясь привлечь внимание пешехода. - Наташа! Наталья Михайловна!
Женщина, гордо несущая себя по тротуару вдоль высокого забора с рекламными плакатами и частными объявлениями, обернулась не сразу. Она остановилась, поправила на плече ремень сумки и несколько мгновений прислушивалась к своему внутреннему советчику, не слишком доверяя знакомому голосу, окликнувшему ее из прошлого.
- Коля, - наконец, вспомнила она и оглянулась, глядя строго и удивленно поверх темных очков. - Не может быть!
- Иди, иди сюда! - продолжал звать из машины Николай и, окинув быстрым взглядом улицу, отодвинулся от окна.
Наталья Михайловна следом за ним осмотрела спешащих мимо людей и, недоверчиво покачав головой, направилась к призывно подмигивающей рыжим огоньком Волге.
- Что за конспирация? - строгим голосом спросила она и наклонилась, чтобы подробнее рассмотреть спрятавшегося в глубине машины человека. - В шпионов играем?
- Да садись же, Туся! - нетерпеливо потребовал Николай и шире открыл ей дверцу. - Давай!
- Ладно, как скажешь. - Она пожала плечами и, подтянув выше умопомрачительно короткую юбку, забралась на заднее сиденье. - Это, правда, ты? Вот уж не ожидала...
- Это я! - вздохнул профессор, по старой памяти привлек ее к себе за плечи и поцеловал в щеку. - А ты не меняешься. Все такая же красавица!
Наташа грациозно отстранилась и оглядела свою прическу в водительское зеркало.
- Слава Богу, возраст еще позволяет. Ну, а ты как?
И только теперь окончательно повернула к нему красивое холеное лицо.
Несколько секунд они без слов смотрели друг на друга, и постепенно живой интерес на ее лице сменился удивлением. На гладком лбу проступили две чуждые ему поперечные морщинки.
- Давление? И печень шалит? Что с тобой происходит, Николай? Ты пьешь?
- Ничего-то от тебя не скроешь, добрый доктор Айболит! - недовольно отмахнулся профессор.
- С чего это ты так себя запустил? Ты ведь теперь большой босс. Говорят, удачно женился... В самой Москве обосновался.
- Все так и есть, Туся. Не будем обо мне.
- Вот как. А зачем ты меня позвал? О погоде поговорить? Это ведь ты меня уже третий день с собаками разыскиваешь? На службе сказали, что какой-то мужчина звонит, но не представляется.
- Я просто хотел тебя повидать.
- Да ну?
В ее больших глазах скакали недоверчивые бесенята.
- Правда...
- Ладно, молчи, если хочешь. Так куда ты меня похищаешь посреди бела дня? Едем обедать в ресторан или проигрывать твои доходы в казино?
- Нет, точно не в ресторан, - поспешно отказался от шикарной программы Николай и затравленным взглядом повел вдоль сменяющих друг друга вывесок.
- Что-то я не пойму, Коля. - Она сложила руки на груди и откинулась на спинку сиденья, меряя профессора презрительным взглядом. - То ли ты слишком заигрался в Джеймса Бонда, и тогда тебе не помешает навестить психотерапевта, то ли у тебя большие неприятности.
- Слушай, извини. - Он совсем не склонен был прямо сейчас переходить к откровенности. - Я как-то упустил из виду, что ты голодна. Давай заедем в магазин и купим все, что захочешь. А потом ко мне.
- Во-первых, я не голодна. А во-вторых, ты так и не ответил, от кого скрываешься, - не сдавалась Наташа и насильно повернула к себе его седую голову. - Тебя милиция разыскивает или ревнивая жена?
- Ни то, ни другое, как ни странно, - через силу улыбаясь, он все еще пытался уклониться от ответа.
- Я жду.
Наташа закинула ногу на ногу, не сводя с него недоверчивых глаз и давая понять, что скользкими репликами ему не отделаться.
- Ладно. Брат моей жены - большой человек. У него бизнес, в том числе у нас в городе. Я не хочу, чтобы меня случайно увидели с женщиной. Если что - потом не отбрешешься, что мы с тобой сто лет знакомы. Так что если эта информация случайно дойдет до него, то неприятности мне обеспечены. Я достаточно четко обрисовал ситуацию? Тогда поехали за едой.
- Ясно, - протянула она и насмешливо прищурила ярко-синие глаза. - Попал ты, профессор! Эй, шеф, останови на углу, я в магазин заскочу.
- Спасибо тебе, Туся! - Николай с благодарностью пожал ее локоть, чувствуя, как камень начинает постепенно освобождать его душу. - Ты всегда меня понимала.
- Не льсти себе, Коля. Ты, конечно, лучше многих. Но не настолько сложный, как хочешь казаться.
- Язва ты, Наталья! - с нежностью ответил на колкость профессор. - Как я рад тебя видеть, честное слово! Возьми денег и купи, что захочешь. Выпить у меня на любой вкус.
- Зачем мне твои деньги? - Наталья брезгливо оттолкнула его руку с пачкой купюр. - Думаешь, я не могу купить себе все, что захочу? Я ведь никогда не бедствовала, Коля, и ни в чем себе не отказывала. Это мой жизненный принцип. Забыл?
- Ты всегда была слишком уж независимой, Наталья Михайловна!
- Жизнь заставила, Николай Николаевич! И, конечно, если бы не этот маленький недостаток, ты бы обязательно на мне женился, разве не так?
- У меня и собственных недостатков немало, - уклонился от прямого ответа профессор. - Иди давай, я жду.
Она вернулась через несколько минут с шуршащими пакетами и протянула их Николаю.
- Возьми. А я к автомату...
- Не ходи. Держи мобильный, и поехали уже отсюда, - почти жалобно попросил он.
- Да ты, смотрю, совсем новым русским заделался: пачки денег, телефон, - с каким-то разочарованием в голосе заключила она, но телефон все-таки взяла. - Так что у нас с тобой сегодня в программе после обеда: секс или просто поговорить?
- Даже и не знаю! - развел руками Николай, не ожидавший такой откровенной постановки вопроса. - Я как-то не планировал встречу по минутам. Начнем общаться, а потом как пойдет
- Ну-ну, - усмехнулась Наташа и набрала номер. - Привет, это я! Нет. Нет, сегодня не получится. Все в порядке. Встретила старого приятеля. Позвони завтра на работу. А, ну тогда вечером. Люблю, конечно! Пока.
- Легко это у тебя получается: "люблю, конечно!" - беззлобно передразнил ее профессор. - И почему они тебе всегда верят?
- Ты, Коля, не слишком много знаешь обо мне. Не делай поспешных выводов, - резко оборвала его Наталья и вложила теплый еще телефон в протянутую ладонь. - Я, между прочим, замуж собираюсь.
- Да ладно! И твой избранник вот так легко тебя отпускает со старым приятелем? Мир катится в пропасть!
- Он мне, к твоему сведению, доверяет. Он не такой дешевый собственник, как большинство из вас. Так что, будь добр, придержи свою фантазию.
- Да я не собирался тебя обижать!
- А я не собиралась обижаться... Смотри-ка, мы уже приехали. Такой крохотный городишко, ты не находишь?
- Что? - рассеянно переспросил он, отсчитывая купюры, чтобы расплатиться с таксистом.
- Надеюсь, за домом слежки нет?
- Думаешь? - спохватился пораженный таким предположением Николай, но она ухватила его за руку железными пальцами и потянула прочь из машины.
- Хватит трусить, как заяц под кустом. Если застукают, значит, судьба. Или не судьба, как посмотреть. Пойдем.
- Нет, подожди, - сопротивлялся он, оглядывая двор. - Надо убедиться...
- Не убьют же тебя.
- Как знать...
- Ладно, хватит. У тебя точно паранойя. Это не по моей специальности. Все, я поехала домой. А ты подожди в машине до темноты, а потом ползком через черный ход.
- Хорошо, хорошо, пойдем. Ох, и язык у тебя...
Они поднялись в его когда-то холостяцкую квартиру, которая после вмешательства Ильи в день свадьбы превратилась в уютное семейное гнездышко. Наталья Михайловна от всей души подивилась широченной кровати и не удержалась, чтобы не поиронизировать насчет брачной ночи. Николай не был настроен веселиться и поддерживать чужое веселье. У него на душе все еще лежал камень, который необходимо было скинуть любым способом. А рядом с Наташиной вызывающей красотой напрашивался только один, единственно верный способ.
Он начал думать о нем, когда только пропускал ее в квартиру. Потом настороженно следил за тем, как она ест, потом - как снимает блузку и браслеты. Потом раздевался сам, пытаясь вспомнить, как это было у них раньше, когда он был еще свободен от всяческих обязательств, и она не требовала никаких обязательств, оставаясь у него на ночь. Но вместо Натальи Михайловны с ее роскошным бюстом, светло-русыми волосами и насмешливыми глазами ему все время вспоминалась Соня. По-другому красивая, желанная и чужая. Он целовал женщину, которую не держал в объятиях уже несколько лет, а думал о той, которая окажется с ним в постели, как только выйдет срок и родится ребенок.
- Перестань думать о жене, - сказала Наташа и притянула его голову к своей груди. - Обрати внимание на меня.
- Ты красавица, - пробормотал он. - Я так соскучился по тебе. Ты хоть иногда вспоминала меня?
- Даже чаще, чем нужно, - ответила она и не погрешила против истины. - Когда-то я была не на шутку влюблена в тебя.
- Но все проходит?
- Да, все проходит.
Он наконец-то начал узнавать ее ладное сильное тело. То, как она вздыхала, руководила его ритмом или встряхивала волосами, наклоняясь над ним. Соня как будто отпустила его, и вместе с этой свободой пришла легкость и настоящее желание. Возвращались прежние холостяцкие ночи, и Наташа, как много лет назад шептала ему на ухо что-то интимное и ободряющее. Возвращались давно утраченные слова и прикосновения, и он чувствовал, что не устанет, пока не заставит ее тоже забыть обо всем, что разделило их.
А когда она согласилась забыть и, прижимая его к себе, вдруг заплакала, он вспомнил, что так было всегда. Она плакала, когда ей было хорошо, и он привык к таким бурным проявлениям страсти. Он с каким-то облегчением подумал, что смог вернуться в ту, прежнюю, почти беззаботную жизнь.
Но в этот момент вместо Наташи увидел под собой лицо жены. Отвернутое к окну, с прикрытыми глазами, устремленными прочь из комнаты, из постели, из их совместной жизни. Она всегда в последний момент оказывалась не с ним, и каждый раз он приступал к ней с уверенностью, что обязательно заставит ее смотреть себе в лицо и любить себя, а не мечту о ком-то, кто был далеко или, может, вообще не существовал. Но она смотрела в окно, и засыпала, повернувшись к нему спиной, устремляясь вверх по лунной дорожке, проложенной между шторами.
- Ты опять думаешь о другой женщине, - без обиды сказала Наталья Михайловна и выбралась из-под него. - Или слишком сильно любишь ее или ненавидишь. Или и то и другое сразу.
- Я не думал о ней, - солгал он. - Разве рядом с тобой можно думать еще о ком-то?
- Не морочь мне голову, Коля. Или говори, зачем ты затащил меня в постель, или я пошла.
- Я не тащил тебя.
- Как же!
- Ладно, я хотел рассказать тебя про нее. Про Соню.
- Какое у нее имя... красивое.
- Она и сама красивая. Стройная, изящная. Темные волосы, серые глаза, узкая талия. Ножки - просто глаз не отвести.
- Была бы сейчас на моем месте другая - ох, как бы ты схлопотал, Кондратьев. Ладно. Заканчивай список достоинств и переходи к сути проблемы.
- Она меня не любит, - на одном дыхании выпалил он. - Совсем. Ни капельки.
- А замуж зачем выходила?
- Я посватался, она согласилась. Но не любит. Ничего не могу сказать - она старалась. Но все напрасно.
- Сердцу не прикажешь? Это бывает. Но, может, тебе стоит еще подождать?..
- У нее был любовник, - сухо заявил профессор. - Судя по ее признанию, она была с ним только раз. А теперь ждет ребенка. От него.
- Интересный поворот! Неожиданный! - съязвила она и тут же снова стала серьезной. - И, как я понимаю, об аборте речь не идет? Иначе, чего бы ты так злился?
- Уже срок большой. Впрочем, она с самого начала была настроена рожать. Ей, вообще-то нельзя...
- Ну, насчет ребенка - ее право решать. Это я даже обсуждать не собираюсь.
Она отмахнулась от собеседника и потянулась.
- Но это чужой ребенок! - возмутился Николай и принялся потрошить пачку сигарет дрожащими от возмущения пальцами.
- А ей он собственный ребенок, - безапелляционно заключила Наташа и отобрала у него сигареты. - Хочет рожать - пусть рожает. А то вы все такие, кобели! Только процесс вас и интересует.
Она прикурила сигарету и отдала ему, потом вытащила другую. Николай смотрел на ее красивое тело, бесстыдно развалившееся на подушках, и пытался вспомнить, почему он так и не сделал ей предложение. Возвращались бы с дежурств и любили друг друга на стареньком диване. По выходным встречались бы с друзьями, пили водку, травили анекдоты. В общем, жили бы как люди.
- Я еще и виноват?
До него вдруг дошел смысл ее обвинения. С какой это радости она встала на сторону его жены, которую знать не знает!
- Если любишь женщину, то какая разница, чьи у нее дети? А если ты еще и собственных завести не можешь, то сказал бы спасибо тому, кто ей помог. За границей люди десятки тысяч платят, чтобы найти донора, оплодотворить, выносить и родить, - зло прищурившись, сказала Наталья Михайловна и ткнула сигаретой в край пепельницы. - И усыновляют черненьких, желтеньких, красненьких, всяких. Даже безнадежных инвалидов. Лишь бы только в доме был малыш.
- Да при чем здесь деньги и усыновление? - Он не мог понять, чего она так взъелась на него. - Я ее любил, а она мне изменила. Я даже не знаю с кем и где. Думаешь, она о донорской помощи мечтала? У ее братца денег столько, что если бы понадобилось, они бы все мировые банки спермы скупили. А ей так и вовсе рожать нельзя!
- Слушай, Коля, чего ты хочешь? - вдруг устало спросила Наташа, потеряв весь свой запал. - Не можешь простить - разводись.
- Да не могу я развестись. - Он откинулся на подушку и натянул на оголившийся живот одеяло. - Она мне нужна. Она - как наркотик. Я бы и хотел перестать о ней думать, да не могу. Что-то в ней есть такое... загадочное, что ли.
- Она тебя до своей души не допускает, - презрительно сказала опытная Наташа и покосилась на его задумчивый профиль. - Вот в чем главная проблема, профессор. Ты же привык, что бабы за тобой в огонь и в воду. Стоило только поманить, ковриком расстилались и себя выворачивали наизнанку. Только чтобы ты внимание свое драгоценное обратил, взял, погладил, при себе оставил.
- Уж такой я был злодей? - с самодовольной усмешкой уточнил он. - Использовали меня все, как умели. То родственников в клинику пристрой, то люстру из Чехословакии привези, то пожить пусти.
- А тебе от этого плохо было? - Она перекатилась на живот и с нескрываемым презрением посмотрела ему в глаза. - Что ни месяц, то новая пассия. И все тебя хотели. Ну, просто до одной! Это еще, слава Богу, у тебя проблемы с воспроизводством. А то сколько бы ты детишек по просторам нашей славной родины оставил? Подумать страшно!
- Если бы у меня были дети, я бы с Лидой не развелся! - Он не на шутку разозлился, что бессовестно-голая красотка читает ему лекцию по основам морали и этики. - И с тобой бы не встретился. И на Соне не женился.
- Так бы и прожил божьим одуванчиком, да? К сорока годам отрастил бы себе простату размером со страусиное яйцо, брюхо над ремнем и счет в Сбербанке. Зато счастье - семейная жизнь с собственными наследниками!
- Тебе, кукушке, этого, видно, не понять!
- Куда уж мне!
Она одним движением соскользнула с "сексодрома" и, как была без всего, направилась в коридор. Проводив ее глазами, он вдруг подумал, что не так уж много знает об этой женщине. Почему она на четвертом десятке не замужем? Почему не растит детей? Они встречались почти год, потом как-то незаметно и буднично разошлись, потом часто сходились на вечер, любили друг друга до изнеможения и снова расставались на месяцы. Она ничего никогда не просила, не ждала, не возмущалась. Но при этом он всегда знал, что должен, просто обязан, сделать ей предложение. После Лиды она была единственной его серьезной привязанностью. А он высокомерно полагал себя закоренелым холостяком и не собирался составлять чье-то счастье на долгие годы вперед.
- Наташка! - крикнул он в глубину квартиры. - Ты куда пропала?
- Я здесь, не ори! - грубовато сказала она, появляясь в дверях. - Выпить тебе принесла. И закуску.
- Прости меня! Кажется, я сморозил жуткую глупость!
- Ты же мужчина. Чего от тебя еще ждать! Понимания и поддержки? Мир перевернется, когда женщина с мужчиной договорятся. Вот и приходится нам, таким тонким и душевным, терпеть таких, как вы. Тупых и ограниченных.
Ее мужененавистнические высказывания всегда вызывали у него улыбку. Когда она говорила про мужиков, вьющихся рядом, как про похотливых кобелей, он знал, что она просто ворчит, устав от липких взглядов и недвусмысленных предложений. Вот когда она замолкала, сдвигала брови и поджимала полные, красиво очерченные губы, стоило держаться от нее подальше, в любую секунду ожидая летящей в голову тарелки или такой витиеватой фразы, которую не часто позволяли себе даже бывалые завсегдатаи пивных. За долгие годы знакомства он хорошо усвоил это нехитрое правило и серьезные конфликты умело обходил стороной.
- Ну, дурак я старый. Прости меня. Вот уже кого никогда не хотел обижать, так это тебя.
- Если меня не хотел, а обижал за будь здоров, то как досталось другим даже представить страшно, - беззлобно огрызнулась она.
- Хочешь вогнать меня в комплексы? Сейчас начну рвать волосы и посыпать голову пеплом.
- Да иди ты! - Она плеснула виски в стаканы, протянула ему. - Давай за твою семейную жизнь. Чтобы любовь до гроба, как положено.
- До чьего только гроба? - Он опрокинул в себя пахучую жидкость, поморщился и сунул в рот кружок копченой колбасы. - Если бы знать, что она меня любит...
- Знать это бесполезно, Николаша, - с пониманием предмета возразила Наталья и разлила по второй порции. - Надо чувствовать.
- Я уже и не понимаю, что чувствовать. Она вдруг стала такая нежная и ласковая. И как будто совсем не моя...
- Вот ты влип, Кондратьев!
Наталья Михайловна смотрела на своего давнего любовника и не испытывала к его жене ни зависти, ни ненависти. Одно только сочувствие. Ему трудно было разобраться в своих семейных отношениях, и он искал утешения на дне стакана, где утешения и поддержки уж точно не было. Далекая Соня, молодая и красивая, вряд ли знала, чем обернется для нее такое противоречие в раздерганном сознании мужа. Николай Николаевич не склонен был винить себя в измене жены. И дело было вовсе не в детях, которых они, действительно, могли зачать с помощью современной медицины и не испытывать при этом угрызений совести. Дело было, по-видимому, в том, что он пытался мерить свою жену прежней привычной меркой, а она никак в эти жестко заданные рамки не вмещалась.
Наверное, ей бы следовало пожалеть Николая, но она думала о Соне, о ее будущем ребенке, о непонимании, которое возникает слишком часто и заканчивается драмой или равнодушием. Но в любом случае, заканчивается вместе с отношениями. И оставляет по себе угрюмые воспоминания о несбывшемся, оскомину потраченных впустую лет и недоверие к тем, кто еще только должен прийти в твою жизнь.
- Туся! - Николай потянулся, потрогал упругое загорелое бедро с полоской от купальника. - Может быть, повторим?
- Виски или секс?
- Секс. А потом виски.
- Не хочу.
- А в другой последовательности?
- Тоже не хочу.
- Ну, ты чего? - удивился он. - Мы столько не виделись...
- Бросай пить, Коля! - сказала она и демонстративно отставила свой стакан. - Уж поверь мне, как доктору...
- Педиатру? - съязвил он.
- Как дипломированному медику. Как женщине, которая видела пьющих мужиков. Как старому другу. Твоя проблема не в жене, а в тебе. Ты сам все развалишь.
- Ага, бросай пить и будет тебе счастье?
- Что-то в этом роде.
- Моя проблема в том, что моя жена собирается родить от своего любовника. А растить ребенка мне, - желчно заявил он.
- Дался тебе ребенок! Когда она родит, тебе все равно придется выбрать: ее с малышом или свидетельство о разводе. Жизнь дает тебе шанс начать все снова. У Лиды был ребенок, но ты женился на ней и прожил пятнадцать лет. Считай, что вторую жену ты тоже взял с ребенком. Так если ты любишь ее, то в чем проблема? Люби и наслаждайся семейным счастьем.
- Я взял ее девственницей, - раздраженно сообщил Николай. - А она стала шлюхой.
- Ты глухой, слепой и ко всему прочему пьющий баран! - Разъяренная Наташа спустила длинные ноги с кровати и потянулась за своей одеждой. - Не думала, что когда-нибудь придется сказать тебе это...
- Эта ваша женская круговая порука...
- Да пошел ты!
- Я бы пошел, да уходишь ты!
- Меня от тебя тошнит.
- А у меня от тебя эрекция.
Наташа в ярости швырнула бюстгальтер обратно на стул и взобралась на кровать. Он с изумлением наблюдал за той, которую знал давно, но, как оказалось, совсем не знал. Она решительно отобрала у него стакан, шваркнула на прикроватную тумбочку, расплескав виски, обернулась и навалилась сверху пышной грудью.
- Ты чертов идиот! Я не хочу думать, что ты закончишь свою жизнь в клинике для алкоголиков. Я когда-то тебя любила, даже очень. Но таких, как ты, любить нельзя. Ты слишком ценишь себя, любуешься собой, заботишься о себе. Бедная твоя Соня, вот что я думаю. Я завидовала ей, когда узнала о вашем браке, а теперь сочувствую. Не хотела бы я жить с тем человеком, в которого ты со временем превратишься. Так что скоро и твоя гениальная хирургия, и светлая голова, и даже впечатляющая эрекция пойдут к чертовой матери. Вот что я думаю о тебе и твоих проблемах. Ясно? А теперь я могу идти, господин Кондратьев? Летучка закончилась. Пора работать.
- Нет, не можешь! - Он обхватил ее за талию, бросил рядом на подушку, улегся сверху и посмотрел в горящие бешенством глаза. - Всем всегда кажется, что так легко разобраться в чужой жизни. И ты со своими пророчествами не исключение, дорогуша. Может, мне и есть о чем подумать, но точно не сейчас. А тебя я не собираюсь отпускать. Потому что пока моя простата меня не донимает, и в тираж я еще не вышел, я хочу быть полноценным мужиком. И ты согласилась мне в этом поспособствовать. Так что давай еще раз убедимся в том, что воспоминания вещь хорошая, но неплохо бы их подкреплять практикой.
- Болван, - сказала она с потеплевшими глазами и обняла его за шею. - Хватит уже болтать почем зря! Время пошло.
- Я рад, что сегодня мне ассистируешь именно ты, - пробормотал он и убрал светлую прядь с ее щеки.
Где-то далеко в столице осталась Соня с ее нежностью, виноватыми глазами, токсикозом и чужой жизнью под сердцем. Он каждый раз прощал ей все и не мог простить до самого конца. Он помнил ее неопытное и податливое тело в первую ночь, соринки, запутавшиеся в волосах, когда он помог ей подняться с травы в лесу, ее сдержанную покорность после возвращения из Италии и неожиданную опытность два месяца назад, когда он готов был умереть в ее объятиях. И где-то между этими ласками она принадлежала другому. И другой мужчина вынимал соринки из ее волос, целовал подставленные губы и направлял ее осторожную ладонь, бредущую вниз по его груди.
И все это была его Соня. Он хотел бы забыть обо всем, оставить только собственные воспоминания, а ненужные картинки стереть, как файлы, зараженные вирусом. Но это было невозможно, потому что выборочной амнезии по желанию пациента не бывает. И он просыпался по ночам, глядя в спину спящей жене, и мучительно хотел разбудить ее, как раньше, настойчивыми поцелуями и заставить сказать, что все это неправда. Ничего не было. Ни любовника, ни ребенка, ни вынужденного воздержания. Ничего. Есть только они двое. Профессор, который в чужом доме в один миг решил, что женится на этой странной молчаливой девушке с длинными косами и серьезными серыми глазами. И Соня, вся состоящая из длинных штрихов, как на рисунке Донато Крети, его собственность, его жена, его последняя ошибка.