«Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его:
приидите, благословенные Отца Моего,
наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира:
ибо алкал Я, и вы дали Мне есть;
жаждал, и вы напоили Меня;
был странником, и вы приняли Меня;
был наг, и вы одели Меня;
был болен, и вы посетили Меня;
в темнице был, и вы пришли ко Мне.
Тогда праведники скажут Ему в ответ:
Господи! Когда мы видели Тебя алчущим, и накормили?
или жаждущим, и напоили?
Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?
И Царь скажет им в ответ: Истинно говорю вам:
так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших,
то сделали Мне» (Мф. 25, 36).
Вечеринка удалась, без гламура, без роскоши, но – удалась. Народ плавно перетекал из одной группы в другую, из гостиной в кухню и обратно, от стола с закусками к стойке с напитками. За окном мигали разноцветные огоньки на деревьях, «Беркли» Восточного побережья был готов к Рождеству. Тихонько играли где-то рождественские «кэролз». Публика была шутлива, говорлива, по-семейному уютна и дружески близка.
Боб, хозяин дома, периодически сновал между гостиной и барбекю на улице – там в колдовском процессе доходила до готовности его коронная индейка, гордость кулинара, маринованая загодя, прожаренная на кедровых дровах (непременно на кедровых, привезенных из Мейна – иначе вкус будет соооовсем не тот!), с хрустящей корочкой, с дымком.
Встреча была приурочена к приезду коллег из других офисов на ежегодное собрание совета директоров компании. Поскольку дело близилось к Рождеству, отчетность и доклады были уже позади, этот вечер был возможностью сделать глубокий вздох и расслабиться, пообщаться не о проектах и грантах, а так – обо всем и ни о чем, о прошлом, о будущем, в основном о хорошем.
-Хей, Доминик, хочу тебя спросить, почему мы не получили ни цента на помощь Стране. Мы что-то не так делаем? Наши журналисты не работают? Или никто не работает над программами? Или может нам уже деньги не нужны? – У Лор, сотрудницы из немецкого офиса, был самый решительный вид, который не предвещал легкого отсупления от темы вопроса.
-Ха-ха-ха, Лор, ну я же тоже отдохнуть хочу, а не распространяться о том, над чем мой отдел ломает голову каждый день. Помилуй меня, давай до понедельника отложим.
Доминик был Гуру от фандрейзинга – сбора средств на благие цели организации. Он происходил родом из довольно состоятельной французской семьи, которая после смерти дедушки почти в полном составе была вынуждена оставить все дела и заниматься распределением денег, которые патриарх заработал честным трудом и завещал благотворительному фонду на помощь строго определенным слоям населения и на строго определенные нужды. Завещание было составлено таким образом, что родственники могли получать весьма комфортную жизненную ренту, только в случае выполнения фондом своего предназначения. Работы там хватило всем. Доминик перерос из самоучки в профессионала и уже написал пару научных работ, исследующих психологию доноров.
- О’кей, не надо лекций, я на это не рассчитываю. Скажи просто о сложном, мне, далекой от «поднимания денег» : почему реки средств текли для пострадавших при землятрясении, а тут ситуация похуже, больше людей пострадало, больше территорий, а ведь не дают и все тут! – и, поколебавшись, виновато добавила: - В общем, я пишу статью тут для одного вебсайта, пожалуйста, подбрось идей, это видишь ли шкурный вопрос.
- За что я люблю тебя, Лор, так это за твою откровенность, - заметил, освежая бокал вина, Поль, - по крайней мере ты не врешь, что ты лично заинтересована, почему это не работает.
И продолжал, повернувшись к Доминику:
- Давай, Доминик, расскажи свою теорию, с которой я, кстати, совершенно не согласен. Не стесняйся, не стыдно делать ошибки в кругу друзей, мы поймем твои заблуждения, не осудим.
Поль задорно подмигнул Лор и стоящим рядом Эду и Флорану. Поль - усы в пол-лица, широкая улыбка, шевелюра уже сильно седеющих волос, худощав, жилист, обходителен, ходячая легенда и история не только организации, но и целого направления в работе гуманитарной помощи по всему миру. Совсем юным, сразу после получения диплома врача, он и его друг попали на месяц в гуманитарную миссию в Лаос. Там, после окончания войны остались огромные поля неразминированных пахотных земель, на которых сотнями взрывались дети, женщины, старики – они были основной рабочей силой в сельскохозяйственной местности. Взрывались… но не умирали, а продолжали жить калеками, выброшенными из общества, как прокаженные. Миссия растянулась на полгода, потом еще на год. Они латали ноги и руки, примеряли протезы, учили стоять, ходить и жить заново. Поль вернулся во Францию другим человеком, повзрослевшим на жизнь. Они оба уже знали, что будут делать дальше. Планы о частной практике были забыты. Организовывали группы врачей, которые ехали в страны, где бывшие военные конфликты продолжали увечить, отрывать конечности,их нужно было заменять на пластиковые, деревяные, самодельные, какие были под рукой, чтобы вернуть надежду на нормальную жизнь. Они собирали пожертвования по всей Европе, мотались по департаментам, предприятиям и по поместьям богатых бизнесменов, показывая им фотографии детей, рассказывая о них, бередили сердца. Работали по пятнадцать часов в сутки и жили в летнем доме родителей: Поль со своей женой, четырьмя своими и тремя приемными детьми, Марк с его такой же многодетной семьей. Дети росли. Семьи жестоко нуждались, но не сдавались. Поль и Марк все успешнее вовлекали коллег по врачебному ремеслу в волонтерскую, без копейки денег круговерть. Поль называл это «мой гуманитарный экспресс», который, наконец-то, после двадцати лет упорного труда, достиг своей хорошо отстроенной, современной структуры, стабильной, уважаемой организации со множеством офисов по всему миру, с профессиональным штатом, который знает, как помогать. И как собирать деньги на эту самую помощь. Доминик был руководящим и направляющим мотором фандрейзинга.
- Лор, все очень просто с благотворительностью. Ты можешь со мной не согласиться, как например, Поль, это - ваше дело. Можешь писать, что хочешь. Большинство доноров, которые присылают нам деньги, делают это из эгоизма. Это сродни страховке – они таким образом покупают спокойствие разума, спокойствие души.
Лор открыла рот, чтобы начать то ли противоречить, то ли выразить удивление, но в это время дверь с улицы распахнулась и Боб с Эдом внесли огромный поднос с индейкой – аромат разливался по дому и приглашения к столу были излишни. Выражался восторг цветом, запахом, корочкой, давались советы по разделке (мгновенно отметавшиеся Бобом, как совершенно неуместные), раскладке, гарниру, образовалась приятная суета, зазвенели ножи и вилки, послышались «чин-чин», «о-это-замечательно», «ну-и-кулинар!»
Гости с удовольствием вкушали индейку, обменивались темами, мнениями, тостами. Лор опять подошла к Доминику, который стоял теперь в окружении его коллег из французского и британского офисов, и услышала продолжение разговора, к которому вновь присоединились Эд и Флоран.
- Я не думаю, что люди дают из эгоизма. Признаться, такая мысль мне кажется очень странной, - говорил Эд. - Я тоже даю иногда деньги, я поддерживаю программы или деятельность той или иной организации и даю им деньги, как выражение этой самой поддержки – где же тут, скажи, пожалуйста, эгоизм??! Что, те сотни людей, что заходят на сайт нашей компании, дают нам деньги из эгоизма? Дай-ка отошлю этим ребяткам я сотню-другую, знай мол меня, эгоиста, и письма благодарственного мне не надо! Чушь какая-то, Доминик!
- Вот-вот Эд, и я о том же, - подхватила Лор, - что ж мне в статье писать – что благотворительность делают на самом деле эгоисты?! Да меня засмеют!
- Ребятки, послушайте меня старого кита, - Доминику было едва за тридцать, а на кита он и вовсе не походил, скорее на субтильную рыбу-иглу, - благотворительные пожертвования, которые мы получаем в обмен на рассылку писем с просьбой помочь детям-инвалидам, приходят к нам из эгоизма. И тут нет никакого противоречия, и плохого в этом тоже ничего нет. Люди смотрят на фотографию нашей Кханы, стоящей на протезах, а рядом еще ребенок, без ноги и без протеза, на костылях. Могут они им помочь лично? Нет! А душу это фото теребит. Запал образ в мозг. Беспокоит. Коробит. Стоит в глазах. А помочь ничем не можешь. И хочется вернуть себе спокойствие души, отключить сознание от вины за то, что произошло с этой девочкой, хочется просто продолжать свою жизнь, комфортную и далекую от жизни с протезом, там где-то так далеко-далеко. Вот отошлю денег – и ей помогут, те, кому по долгу службы положено. К компьютеру, клик-клик, ну вот и всех делов-то – деньги ушли, я помог, я хороший, я помогаю тем, кого даже не знаю, я не безразличен к бедам других – ап, але –оп, уууф, слава богу отпустило, теперь можно вернуться к своей жизни, в мозгу уже не свербит!
- Да, интересно… Эко вон как… Значит, из жалости в каком-то смысле дают. А мы на это давим в наших рассылках. – сказал задумчиво Флоран. Он родился без обеих ног. Получил прекрасное юридическое образование, написал не одну диссертацию по проблемам включения инвалидов в жизнь общества и обеспечения их прав. – Одной рукой мы выстраиваем программы для развития условий для независимой жизни инвалидов в обществе, а другой рассылаем письма, обрушивающие шквал жалостливых эмоций к инвалидам, «добывая» таким образом средства на программы – смотри пункт первый! Неприятный парадокс, однако!
- Так, не надо меня загонять в угол, - спокойно сказал Доминик, он был уверен в себе, все, что он сказал, было продумано и не раз. – Вы меня спросили – я вам высказал свое мнение. Я, между прочим, не лезу создавать программы, нанимать персонал или вести бухгалтерию. Моя профессия – фандрейзинг. Мне надо знать, при каких параметрах, при каких условиях, какая публика даст большее количество денег, – чтобы ты, Флоран, смог выстроить свои программы, чтобы Эд смог подсчитать, как разделить эти деньги между нашими офисами на разных континентах, чтобы они работали, а Боб сможет нанять тех специалистов, которые поедут и будут сантиметр за сантиметром разминировать поля, чтобы не надо было ставить эти проклятые протезы. А наша чудная Лор напишет еще пару,тройку замечательных статей и нас еще больше узнают в мире и будут больше и чаще давать – но все равно из эгоизма!
- Или, по-крайней мере, на этом постулате ты строишь свою работу по сбору средств, – снова подошел и включился в разговор Поль. – Спорить с тобой я не буду, поскольку деньги ты действительно собираешь весьма успешно. Но все-таки, я выражу мнение всех тут присутствующих, что мы хотим верить в то, что люди дают из солидарности с и для поддержки себе подобных. Когда кто-то в беде или в нужде – помоги ему. Чем можешь. И все.
Доминик улыбался, тихонько потягивая вино. Поль продолжал:
- А на Страну почему не дают? Да далеко она. От всех далеко… И по расстоянию и по культуре. Религию исповедуют, которая в умах у многих есть идеология терроризма… Беда приходила к ним постепенно, день за днем, это не цунами, не землятресение, не пожар… Деньги там как раз очень нужны. Мы уже переключили часть грантов из других районов мира на помощь Стране. Но ты права, Лор, денег не дают… даже из эгоизма, не говоря уж из сострадания. Такое тоже бывает, люди устали давать. Это проходит. Добро возвращается. А отданное добро – вернется вдвойне.
***
Интернет, это место где мы много-много говорим, и чем больше мы говорим, тем меньше мы друг друга слышим. Интернет сделал нашу жизнь очень быстрой, открываешь письмо (ой, да какое-там письмо! Разве ж это письмо, так пару строк, смешная рожица, передающая эмоции, абревиатурка из словаря современной Эллочки-людоедки, заместитель трех-пяти предложений во времена Толстого или Тургенева, прикрепленное фото, ага, посмотрите на меня любимую!), быстренько на ходу, в метро, на переходе, между новостями, между слов, и так же отвечаешь, быстренько, чего-то там напечатал, и бегом, клик, ушло…Через минуту спроси, чего ответил, кому – вспомнишь ли?
Но иногда получишь вот такое:
«Что для тебя есть благотворительность? Я стала получать много вопросов на эту тему, предложений, идей. Не знаю, что с этим делать и делать ли вообще...
Тема благотворительности и добрых дел особенно популярна cейчас, под Новый год, у людей Благостное настроение, и они готовы делиться этим с другими. На мой взгляд, это нужно делать не сезонно, а по каким-то принципам. Надо помогать человеку, который просит о помощи; тому, кто, умеет потом сказать "cпасибо" или сделать что-то, что докажет благотворительность была ненапрасной, не была просто проедена и забыта, проросли из нее ростки самостоятельности у того, кому дали; давать человеку не рыбу, а удочку... Что ты думаешь по этому поводу? Подкину еще парочку вопросов: ты видишь, что человек нуждается, но он не просит… а говорят: дайте просящему. Ты видишь, человек нуждается и просит,но считает, что ему обязаны дать… Должен же быть какой-то баланс между давать и брать.»
Когда получаешь такие письма по интернету, всегда думаешь – отвечу, непременно отвечу длинным и хорошим письмом. Одно из наших благих намерений, которое, как правило, канет в лету. Чем лучше друг, тем более обстоятельное и подробное письмо хочется ему написать, тем вероятнее, что на это не найдется времени, и письмо не будет написано!
«Милая, дорогая и принципиальная ты моя!
Не уверена, что благотворительность - это из области четко выстроенных принципов, резонов, сезонов, балансов.
На какой стороне лучше быть: на стороне тех, кому дают или тех, кто дает? Сколько надо зарабатывать, когда наконец-то сможешь отдавать? А с какой стати отдавать, если с меня и так уже налогов дерут, как с липки да их еще и повышают ежегодно? А вдруг я окажусь в ситуации нужды? Мне помогут?
Мне кажется ты путаешь две вещи - благотворительность вообще и cоциальную помощь людям, которые в ней нуждаются временно в силу каких-то обстоятельств, - что не есть благотворительность. Это обязанность государства, которая реализуется из наших налогов. Это разные вещи. Благотворительность не ждет никаких «спасиб» или совершенствования себя или своей жизни теми, кому помощь оказана. Благотворительность не предполагает воспитательных моментов типа "вот мы вам помогли, а вы за это должны..." Если ты просчитываешь, стоит-не-стоит, сколько стоит, просит-не-просит, давать-не-давать, баланс-обязательства - это бизнес. Благотворительный, но все же бизнес. Пожертвования от бизнеса, чаще всего ради уменьшения суммы дохода, делают свое дело, они помогают. Но так не трогают, как переводы, подписанные старческой рукой, или рукой ребенка... Многие присылают открытки и письма вместе с чеками и денежными переводами. Дом престарелых выпекал печенья и торты в течение нескольких месяцев и продавал их на фермерских рынках, собрали сумму на инвалидную коляску для той девочки-танцовщицы, из Гаити, помнишь? А она, к тому моменту, уже снова учила детей танцевать – теперь на протезах сама, и ученики ее тоже… Дети из заоблачно дорогого и элитного лицея мыли машины на улицах города и собрали деньги для покупки учебников в далекой африканской школе. Женщина, мать троих своих и пятерых приемных детей, присылает десять долларов в месяц для сиротского дома на другом конце света, откуда она удочерила свою первую приемную девочку. Таких примеров великое множество, их не описать ни в одном письме.
Зачем давать? Кому давать? Давать или не давать? На эти вопросы нет однозначного ответа, его не может быть. Только твой взгляд на жизнь, твой выбор – и он всегда будет правилен. Ибо никто не может судить тебя в этом, это вопрос наедине с собой».
***
Мы решили прогуляться по центру города. Хотелось увидеть массу огней, рождественских украшений, буйство дизайнерской мысли и предвкушения праздника. Последнего не наблюдалось, а дизайнерская мысль явно затормозилась рецессией, которая, судя по скудности декораций, началась минимум двадцать лет назад. Улицы были почти полностью пустынны, жидкие струйки туристов направлялись к Дому и ели, которую укрывали полотном огоньков каждый год, и каждый год – одинаково. Мы шли по улицам быстым шагом, то ли убегая от ветра, то ли пытаясь обойти стороной усраивающихся на ночлег бродяг. На перекрестке зажегся красный. В двух шагах от нас, прислонившись спиной к парковочному автомату сидел некто, полностью укутанный в одеяла, в шапке, натянутой по самый нос, и что-то бубнил. Подошли еще пешеходы, несколько семей. Голос сидящего стал более четким и членораздельным, он стянул с лица шапку, я увидела довольно худощавое лицо белого парня, заросшее щетиной.
- Подайте, право же, подайте! Сегодня Рождество и вы просто не можете мне отказать. Подайте и я замечательно поужинаю за ваше здоровье в Макдональдсе, вон там, за углом. Там тепло...
Он натянул шапку. Несколько человек дали мелочь и мелкие доллары своим детям и они осторожно спустили их «дяде, в стаканчик». ( - А почему он там сидит? – У него нет дома. – А почему у него нет дома? – ну он его потерял... – А как он его потерял? – Ну ты же знаешь, что за дом надо платить, а если платить нечем, то дом можно потерять. – А мы дом не потеряем? У вас есть чем платить? Мы не будем сидеть на улице и просить на Макдональдс? – Нет, крошка, пошли, нам не так далеко идти, вон там видишь – елочка! – девочка все поворачивалась и поворачивалась, пока уже невозможно было видеть согнувшуюся фигуру издалека)...
Мне всегда становится не по себе, когда у меня просят денег на улице. Бедность унизительна и неприглядна, бездомность унизительна до предела. Они унижают не только и не столько того, кто оказался в этом бедственном положении, к беде привыкаешь, но более того тех, у кого просят о помощи. Чем я так хорош (или плох), что судьба меня миловала, и я не прошу. Что я не на улице, что я работаю, живу по средствам, а потому выгляжу, как (потенциально) дающий. Может ли что-то измениться в моей жизни, что я окажусь вот так на улице, и буду просить денег на рождественский ужин в Макдональдсе? Мое сознание протестует и возмущается от такой мысли. Нет, это совершенно невозможно. Чтобы не случилось, я буду бороться, я буду искать, работать, но не сяду на тротуар. Я не смогу сесть, я лучше пойду мыть полы в дома для инвалидов и престарелых, или вернусь в Бенк оф Америка и буду радостно выкрикивать из-за прилавка «я-счастлива-помочь-вам-здесь!» за восемь пятьдесят в час... Тогда вопрос – давать или не давать. Если считаешь, что сидеть – это выбор вопреки варианту трудоустройства, если знаешь, что ты-то платишь налоги, большие налоги, и что есть органы социальной опеки, которые наделены полномочиями, чтобы помогать вот таким... но все равно червячок сомнений точит тебя, желание помочь и вычеркнуть эту груду одеял из впечатлений о предрождественской ночи упрямо не уходит из головы. Я резко разворачиваюсь и иду назад. Сложеная вчетверо пятидолларовая бумажка опускается рядом с другими в бумажном стакане из под кока-колы. Шапка приподнимается на лоб и безразлично усталый голос произносит: «Благослови вас Господь, мэм!»
Глупо, глупо, глупо... От меня, конечно, не убудет, но и ему не прибудет. Ничего это не изменит в его жизни, может даже ускорит его уход, ибо я почти уверена, что эти пять долларов будут скоро в кармане нарко-продавца или в ликероводочном магазине. Вряд-ли он потратит их на еду... Но ведь это не моя ответственность, не мой выбор, не моя жизнь. Может надо просто наплевать... Так сказать естественный отбор, мир выбирает сильнейших, и этого парня уже давно вычеркнули из всех списков и кому какое дело? Забыть, забыть, забыть...
***
Сообщение от имени Поля пришло сразу после новогодних праздников. Оно было коротким и сухим. «С сожалением сообщаем, что директоратом организации было принято решение приостановить деятельность и временно прекратить все программы в Стране. Наш с вами коллега погиб при взрыве бомбы, принесенной террористом самоубийцей на пункт раздачи продуктов питания в лагере для перемещенных лиц. Он проработал в разных горячих точках более 20 лет, был руководителем программ по оказанию помощи в Африке, Азии и Латинской Америке. Мы все скорбим и выражаем глубокие соболезнования семье погибшего».
Затем была интернет-конференция из головного офиса. Погибшим был Флоран, ему было едва за сорок. Он поехал в Страну для собрания материала по проблематике беженцев-инвалидов и, конечно, не удержался от принятия участия в непосредственной помощи пострадавшим от наводнения. Он был не один, и погиб не один – от той бомбы, террориста-одиночки. Нам показали кадры, которые снимал журналист одного из телеканалов, чтобы люди в Европе и Америке поняли, как нуждаются постадавшие в воде, еде, одеялах, как необходимы там средства на проведение программ. Огромная толпа окружает четыре грузовика с гуманитаркой, ручейки очереди, переминаясь, двигаются к регистрационным столам, потом – за продуктами. Все, как всегда… вот купным планом Флоран, что-то объясняет женщине на костылях, с привязанной за спиной котомкой, там кажется, был ребенок…и вдруг взрыв…из ниоткуда…из толпы. И все летит, грузовики, люди, мешки, ноги, куски железа, земля… и истошный крик отовсюду… потом камера уводит взгляд куда-то не туда, случайно выхватывая ободранных детей, подбирающих рис из порвавшихся мешков…и темнота.
Доминик вскоре после этого уволился. Он не смог больше собирать деньги на помощь тем, кто убил его друга.