Царь-Пушкин
( святочный рассказ)
Дабы вернуться туда, откуда он ушёл двести лет тому назад, поэт воздвиг памятник. Нерукотворный. К нерукотворным памятникам тропы не зарастают.
Чу... снег хрустит... прохожий... Первый нах...
Нет, показалось.
Обычно Николай Василич всех опережает.
Да вот и он. Как всегда в гордом одиночестве.
Гоголь: "Я описал феномен Горды за двести лет до мифического Кастанеды".
Чтобы поддержать разговор, я ответил:
- Вениамин Краснопевков, архиепископ, за сорок лет до Николая Васильевича описал феномен Божественной Литургии.
Гоголь насупился.
Подошли Миша Бахтин с Рабле.
- Мьёйдёрикёдёлярмё ёкрир, - сказал Рабле.
- Лучше писать о смехе, чем о слезах, - перевёл Бахтин.
- Ёкаламанэ! - воскликнул я. - Вот Пушкин обрадуется!
- А что, кто-то утверждает, что писать о слезах - лучше? - Гоголь расправил плечи.
- Разве Стена плача не есть утверждение народа священнописателей? - вопросом на вопрос по-русски спросил Рабле.
- Народы разделяет Стена смеха, - отрезал Гоголь и отвернулся.
Бахтин прошёлся взад-вперёд, посмотрел на часы; Рабле
обошёл Гоголя спереди, с улыбкой заговорил:
- Не берусь утверждать насчёт народов, но дитя начинает смеяться на сороковой день после рождения. Единственный, кто начал смеяться с с момента рождения, был Зороастр.
- Миф... - буркнул Гоголь. - Если не будете как дети, просто как дети, то не войдёте в Царство Небесное.
- За детей! - сказал я, поднимая кружку.
- Уж полночь близится, а Германа всё нет, - перебил тост Бахтин.
Появились девицы... Рабле оживился:
- Царство Небесное подобно будет десяти девам.
Гоголь напрягся, Бахтин хмыкнул, но воздержался от комментариев.
- Пить будете? - спросил я.
- Нуждницы, - опять перебил меня Михал Михалыч, - а вы-то почему здесь?
- А мы не к вам...
- Настали Святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни даль
Лежит светла, необозрима;
Гадает...
(продолжение следует)
Царь-Пушкин
( святочный рассказ)
Дабы вернуться туда, откуда он ушёл двести лет тому назад, поэт воздвиг памятник. Нерукотворный.
К нерукотворным памятникам тропы не зарастают.
Чу... снег хрустит...
Первый нах...
- Здравствуйте Николай Васильевич
Гоголь:
- Я описал феномен Горды за двести лет до мифического Кастанеды.
Чтобы поддержать разговор, я ответил:
- Вениамин Краснопевков, архиепископ, за сорок лет до Вас описал феномен Божественной Литургии.
Гоголь насупился.
Подошли Миша Бахтин с Рабле.
- Мьёйдёрикёдёлярмё ёкрир, - сказал Рабле.
- Лучше писать о смехе, чем о слезах, - перевёл Бахтин.
- Вот Пушкин обрадуется! - воскликнул я.
- А что, кто-то утверждает, что писать о слезах - лучше? - спросил Гоголь.
- Разве Стена плача не есть утверждение народа священнописателей? - вопросом на вопрос, и что замечательно, по-русски, спросил Рабле.
- Народы разделяет Стена смеха, - отрезал Гоголь и отвернулся.
Бахтин прошёлся взад-вперёд, посмотрел на часы.
Рабле :
- Не берусь утверждать о народах, но дитя начинает смеяться на сороковой день от рождения. Единственный, кто начал смеяться от пи... с самого момента рождения, был Зороастр.
- Миф... - буркнул Гоголь. - Если не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное.
- За детей! - сказал я, поднимая стакан.
- Сашка заставляет себя ждать. - опять посмотрел на часы Бахтин. Часы явно ему нравились.
Появились девицы...
Рабле (оживлённо):" Царство Небесное подобно будет десяти девам".
Гоголь напрягся. Бахтин усмехнулся, но от комментариев почему-то воздержался.
- Пить будете? - спросил я.
- Нуждницы, - ляпнул Гоголь. - вы-то чего здесь?..
- А мы не к вам. Мы к Пушкину.
- Страшен псарь, как Пушкин-царь, - соригинальничал Рабле.
- Царь-Пушкин, - поправил я.
Настали Святки.
(продолжение следует)