Меня познакомили с Аликом Бобровским,* крестником Феди Дружинина - альтиста. Федя сын моей крёстной мамы Натальи Львовны Дружининой. Об Алике мне очень много говорили хорошего.
Знакомство происходило на лестничной площадке в Малом зале Консерватории в перерыве между отделениями концерта. Когда я его увидела, меня охватило такое волнение, что я чуть не потеряла сознание. Сердце моё перевернулось, увидев его. Мы разговаривали с ним около часа, исколесив окрестности Консерватории.
В детстве он жил в Воронеже. Как-то он прочёл Марину Цветаеву и свихнулся. Мне казалось, что он торопится уйти, но мы всё время говорили и всё вроде бы о важном. Мне всё было важно.
У него жёлтые глаза, детское открытое лицо. Он рассказал мне о своей семье, о яме в Большом театре, где он играет на альте, где столь тесно, что можно повредить руку, о том, что после чтения стихов Марины Цветаевой он сразу же написал два стихотворения в её стиле.
Алик играет в камерном ансамбле Брука. Вадим Васильевич Борисовский, учитель Феди Дружтинина и Алика, звал Алика академиком.
Алик вчера сказал, что он единственный в семье, который ходит по земле, потому что он уравновешенный. Вспоминаю слова его, хочу всё запомнить, ничего не упустить. Позвонила ему. Хляби небесные разверзлись, и хлынул снег на землю, а я заплакала. Недавно я ещё не знала, что есть на свете Алик. Он предложил почитать мне Гумилёва “Письма о поэзии”.
Вспоминаю Алика. Он меня не заметит, не запомнит, не остановит. Никто не сделал этого, никто не отогреет. У меня нет поводов видеть Алика и подружиться с ним.
Алик во сне дарит мне своеобразные подарки. Его мама спрашивает меня: “Вы хотите взять его в мужья?”. Я вместо ответа говорю: “А Вы этого хотите?”. Она отвечает: “Отчего бы и нет?”. Я обращаюсь к Алику: “А Вы?”. Он отвечает: “Да”. И какие-то туманные слова говорит, что ему нужен человек с литературными знаниями.
Одна любовь уступает место другой. Как будто и не было ничего в моей жизни до Алика. Так и он пройдёт, и я буду удивляться, куда уходит моя душа безвозвратно.
Почему никогда никому нельзя говорить: “Я хочу Вас видеть”, почему мы отталкиваем тех, кто хочет видеть нас, какой закон здесь скрыт?
Видела Алика, радость мою. Мы после вечера Вадима Васильевича Борисовского зашли на телеграф. Алик пленил меня совершенно. В нём уравновешенность и мудрость сочетаются с юмором и добротой. Во сне я говорю Кате Дружининой, что Алик замечательный человек, она мне верит.
Алик открыт и простодушен, вместе с тем полон невиданного, не знаемого. Он, пожалуй, моя противоположность в отношении к миру. Общее в нас – винни-пушество. От него исходит покой. Я должна быть счастлива, что иногда беседую с ним, но отчего я печальна? Мне надо только видеть его, больше мне ничего не надо. Быть иногда рядом.
Я покаялась ему, что обозвала одного дядьку наглым человеком, Алик на это сказал, что это влияние города и рассказал мне, что он обругал как-то какую-то тётку чуть ли не матом, обращаясь к ней на “ты”.
Алик напоминает студентов интеллигентов начала века. Открытое, честное лицо, прямой добродушный взгляд, детский рот, округлое лицо, светлые брови, хрипловатый голос. Он умеет водить автомобиль. Не хочет и не может менять специальность. Судьба его, как музыканта, сложилась удачно, всё шло само собой, почти без его воли. Он знает свои силы и довольствуется ими. Алик спросил: “Где был рай? Кто дал разум человеку?”.
Он всегда прощается первый. Смотря и слушая его – не вижу и не слышу. Два слова при отдавании книги и всё.
Конец. Развязка. Занавес у входа.
И лавровый заснеженный венец
И. Бродский
Опять казнь разлуки. Я не имею возможности узнать его, видеть даже изредка. Прощай, ещё одна земля обетованная, ещё одна надежда. Сердце остывает, образ Алика гаснет.
Если я ни в кого не влюблюсь в ближайший месяц, моё внимание вновь устремится на Алика, как на предмет наиболее привлекательный. Я делаюсь циником.
Я подобно Баратынскому “из гордого усилия ума” стараюсь бодрее смотреть на жизнь.
Тревога, рана и любовь. Хочу всё понять, всё чувствовать, любить и верить людям.
Я почти на Алика не смотрела, когда мы рассматривали с ним огромную книгу икон издательства “Юнеско” у Натальи Львовны.
Выйдя с ним на улицу, я, захлёбываясь, рассказывала Алику о роли Данте в жизни Натальи Львовны и Шервинских.
Алик естественен, у него хороший вкус, правильные реакции. Я должна узнать, вслушаться, вглядеться, почувствовать своё. Душа ищёт высокого.
Как все стареют на глазах. Алик такой юный, с простодушным взглядом. Только бы он не досадовал на меня никогда.
Желаний стало меньше, надежды иссякли, иллюзии прекратились, появляются проблески кротости. "Это ли не цель желанная?” (Гамлет).
Алик учит вместе с Катей Дружининой французский язык. Он поделился со мной своими невзгодами.
Пятая встреча с Аликом. Он мрачен, откровенен, не понимает своего мировоззрения, не понимает общества. Он умён. Он абсолютно понимает Отелло. Стосковался по траве. Другого человека он принимает, как человека лучшего, чем он сам. "Это прекрасно, Алик”, – говорю я ему. "Для меня всё делается один раз в жизни, остальное уже не так”, – говорит он.
Алик жаловался на лень, пассивность, я утешала его тем, что он просто устал. Ещё он жаловался на муки совести. Как это похоже на меня!
Слушала камерный ансамбль Большого театра, дирижировал Адольф Брук, играли Баха. Алик играет в этом ансамбле. Он принёс мне стихи Гумилева. Я быстро ушла, не поздравив, не поблагодарив его за концерт. Потом были слёзы.
Зайдя к Наталье Львовне, от неё позвонила Алику. Мы долго и сумбурно разговаривали. У меня от сердца несколько отлегло. Нет моей воли в моей судьбе. Ничего у меня никогда не будет. Благодари за то, что есть и терпи.
Саня Соломатин (мой и Алика ученик, я занимаюсь с ним сольфеджио, Алик даёт Сане уроки альта) сдавал экзамен в ЦМШ. Я волновалась в начале, потом безразличие овладело мной вполне.
Мы с Аликом в буфете пили сок, ели миндальные пирожные. У Алика ясные глаза, милое открытое лицо. Я всё жизнь буду с ним прощаться. “Только нам уж с тобою не свидеться...”
Алик, не хочу с тобой расставаться. Я сказала ему, что почти счастлива. Алик сказал маме Сани Соломатина обо мне: “Галя очень своеобразная девушка”. Мы вместе с ним шли из ЦМШ, проводили Саню и его маму.
Зашли к Алику. В его комнате Леонардовская Мадонна, Алик сказал: “Вот моя единственная любовь. Пока...” Он показал мне книги по искусству, журнал “Аполлон”.
Обедали мы с ним в кафе “Красный мак” в Столншниковом переулке, разговаривали о многом. Последним блюдом была черешня, я медленно ела ягоду за ягодой и знала, что чем дольше буду есть, тем дольше буду с Аликом, и мне хотелось, чтобы черешня не кончалась. Но пришлось идти. Я была с ним рядом почти семь часов. Он проводил меня до метро, вошёл в него под предлогом того, что на улице холодно, проводил меня до поезда, взмахнул рукой, и мы расстались.
Вечером он звонил Наталье Львовне, я бросилась к телефону. Саню, очевидно, примут в ЦМШ.
Во сне Алик мне простодушно рассказывает мне о своём увлечении какой-то женщиной. Он говорит мне “ты”, нерешителен и слаб. Я говорю ему: “Ну, хочешь я сейчас же от тебя уйду?”. Он шутливо соглашается.
Когда мы видимся в реальной жизни, он спокоен, бесстрастен. В его глазах нет ничего более приветливости. Вероятно, его натура ровна и бесстрастна. Он не Дон Жуан. Жаловался на безволие. Я сказала ему, что это от отсутствия цели. Что-то у нас с ним есть абсолютно общее, забыла что. Он много книг читал в детстве.
Когда я кого-нибудь люблю, для меня перестают существовать другие. Беда в том, что долго любить не удаётся: человек уходит из моей жизни болезненно или безболезненно для меня по разным причинам.
Нашего ученика Саню Саломатина приняли в ЦМШ.
Видела Алика. Не ускорять шаги. Он часто устаёт. Жаловался на здоровье, говорил о своём каком-то большом грехе. Чем больше я узнаю его, тем больше он мне нравится. Мы дошли с ним до церкви у кинотеатра “Россия”.
Алик очень умён, и сам того не знает, "...я знаю, я" ("Моцарт и Сальери" Пушкин), у него очень хороший вкус. Я подарила ему “Маленького принца” Экзюпери и стихи Новеллы Матвеевой. “Вы меня балуете, Галя”, - сказал Алик.
Господи, дай ему здоровья и сил. Он говорит, что долго не проживёт, нет сопротивляемости. (Слава Богу жив! 2015 г. Алик ушёл из жизни в 2021 г. в июне))
Плачу от жалости к Алику, оттого, что ничего ему не дам, не облегчу его жизни, а он моей. Зачем мы расстаёмся? Зачем мы молча расстаёмся, и ни слова о новой встрече нет? Детёныш мой милый, умный, добрый. Как я чувствую своё несовершенство перед ним.
Он говорит: “У меня много грехов”. Он чувствует моё благорасположение к нему. Говорит, что похож на кошку, очень зависит от своих настроений. Пытается понять смысл добра и зла.
Я стара для любовных писем. Хотя мне немного лет. Мне нечего говорить. Дождь гладит крыши. Я не люблю Алика больше себя.
7 июня. День рождения Алика. Один день не видела Алика, а как долго. И протянулся день длиною в вечность. Утром жажда книг и искусства. Пусть снятся тебе, Алик, детские сны.
Алику подарили серебристого медведя с красным бантом, семь гвоздик, корзинку с его любимыми конфетами, книгу с иконами Кремля. Я звонила ему второпях, поздравляла его.
У меня настроение меняется каждые две минуты. Алика все называют восхитительным, очаровательным, прелестным. Ну и определения для мужчины.
Я грызу себя за то, что в своё время не играла на фортепьяно. Я могла бы помогать Алику, ему нужна пианистка. Какое это было бы счастье! Я с восхищением наблюдаю, как прекрасно обращается Алик с Саней.
На I туре экзаменов в ЦМШ Алик занимается с Саней в закутке перед входом в школу. Я изредка на них гляжу, пытаюсь читать книгу.
Позже стоим с Аликом под окном и слушаем, как Саня неуверенно играет. Я отхожу в сторону за дерево и молча тоскую, перелистывая Фета, гадая на нём. Алик беседует с какой-то девушкой. Алик уходит, я сухо прощаюсь с ним. Господи, отдай меня ему.
В последнюю встречу с Аликом я читала ему Марину Цветаеву: “Весна наводит сон”, “Крик станций”, “Иоанн”, “Благовещение”. Когда прощались, я и не посмотрела на него. Он мне в спину сказал: “Спокойной ночи, Галя”. Как я хочу, чтобы ему было хорошо. Как я хочу, чтобы и от меня ему было хорошо.
Долго, наверное, не увижу Алика. Нет повода, нет случая, нет благоволения судьбы.
Играла этюды и сонату Клементи. Читала и плакала над Мандельштамом. Обед у Натальи Львовны. Я чувствую одиночество, и предстоит мне терпение великое. Могу надеяться только на чудо. Меня нет в помыслах Алика.
Не решаюсь просто так звонить Алику.
От Алика Бобровского неожиданно записка с обращением: “Милая Галя”.
Алик опять мерещится везде. Алик делает карьеру. Зачем мне жить, если я не нужна Алику? Мы не знаем своих любимых.
Страшный мир, как жить в нём? Я несчастный человек, Алик меня не любит. Забыть? Забыться? Слишком мало нитей, нас связывающих. Их легко оборвать. Предоставлю всё времени.
Я по-прежнему зажата внутренне. Неужели не будет освобождения? Я знаю в чём оно. Странно, но часто дикое веселье нападает на меня в самые тяжкие минуты.
В кафетерии обсерватории увидела органиста Гарри Гродберга, дерзкие его глаза. Я всё время чувствовала себя героиней какого-то скучного однообразного фильма, главной темой которого было одиночество.
Видение Алика. Он играл в школе Гнесиной. После концерта он подошёл ко мне, поблагодарил за приход, пожал руку. Алик был с сестрой Людмилой и её мужем. Предложил зайти к нему домой. Но у дверей его дома я твёрдо решила отказаться и ехать домой. Алик спросил: “Вы испугались?” Я сказала: “Нет. Уже поздно, пора домой”. К счастью, он пошёл меня провожать. Он устал, у него болит сердце. Он проводил меня до Пушкинской площади. В Польше ему не понравилось – лицемерие. Сказал, что в плохом настроении, и ныне он пребывает в таком же.
Вероятно, и его терзает одиночество. Но все вокруг к нему прекрасно относятся. Он найдёт себе любимую женщину, и дай ему Бог счастья.
Мне никогда не держать его лицо в своих ладонях. Я его не знаю, я спокойна. Но позови он меня с собой – пошла бы. Я шла с ним по улице и ничего вокруг не видела. Тонкая “ирония в азарт входила” (Бродский).
Как жаль, что я не могу писать ему письма. Ни о чём серьёзном с ним говорить нельзя. Он довольно тонко подметил детали нашего вчерашнего выступления. Мы читали Хлебникова, Арсения Александровича Тарковского и Алексея Константиновича Толстого в Литературном музее.
Свидание с Аликом Бобровским. Незначительный повод и никаких надежд на беседу. Боязнь волненья и своих глупостей от волненья. Мы встретились у телеграфа. Я предложила пойти на Никитскую в магазин пластинок. Повод для свидания – стихи Иосифа Бродского, он достать их не мог. Алик в плохом состоянии, нездоров, целиком поглощён работой. Нам не о чем говорить, я ему безразлична, никаких эмоций я в нём не заметила, никакого желания увидеть меня вновь. Прощаясь, он кокетливо взглянул на меня, склонил голову. Как он всегда легко прощается.
Прошла мимо дома Алика, обернулась. Солнце играло на куполах. Выйди, Алик, любимый, проводи до арки... Печаль не отпускает.
Таруса
Я приехала в Тарусу. Ангельские сонмы в облаках чудятся. Хочу свободы, но что я буду делать с ней, куда дену? Во мне нет ни тепла, ни страсти. Одна слабость, принимающая вид добродетели.
Всякая тоска по Алику от потребности любить.
Нашла себе посох в лесу. Мысленно делюсь с Аликом всем, что вижу. О, если бы с каждым днём становиться добрей.
Дни убегают от меня, пробегают надо мной, семенят, как маленькие облака. Не за что зацепиться памяти, вспоминая прожитый день.
Оля Наседкина, внучка моей крёстной мамы спрашивает меня: “Почему ты грустная? Тебя Алик не любит? Ты скажи мне. Я никому не скажу, ну, пожалуйста, Галя”.
Может быть, приедет Алик. Космический страх овладевает душой. Лучше бы не приезжал. Лучше умереть, чем увидеть его – так страшно, беспомощно, беззащитно. Чувствую себя ничтожной перед лицом любви.
Разрывающее душу одиночество.
Ночная лёгкость пера.
Когда бы Вас могла я ненавидеть.
Звуки ночи и безвестие о Вас.
Где смотрите на небо,
Слушаете ночь, читаете книгу?
Где смотрите на друзей? – Без меня.
Я так бедна, как трудно Вас любить, -
Ничем ни помочь, ни утешить,
Ни облегчить Вашу жизнь.
Знать, что Вашего взгляда не будет,
Вашего голоса не будет.
Вас никогда не будет со мной.
Почти отрадно это неверие. Это отрицание.
Как звать Вас? Где искать?
Какими именами нарекать,
В каких забытых книгах,
В каких отражениях,
В каких реальностях искать?
Как приблизиться к Вам?
Как Вас помнить всегда,
Узнавать, оберегать?
Ходили купаться с Федей Дружининым и Аликом. Приехал-таки. В воде у него очень милое, красивое лицо, огромные глаза. Когда прощались с Аликом, у него был внимательный, испытующий взгляд. Я спросила о его планах на лето. Я не чувствую к нему ничего, кроме желания быть с ним рядом, узнать его, полюбить, помогать ему, опираться на него. Это неосуществимо, вероятно. Глубокая печаль обнимает меня.
У Дружининых вчера пили. Меня не позвали. Я чужая, никому не нужная. Так узник ждёт казни, как его прихода – я. Федя всецело завладел Аликом. Всё идёт, как я и предполагала. Не поговорю с ним и не нагляжусь – и не надо. Нет сил больше обольщаться.
Алик меня изумляет своим простодушием и откровенностью. Глубок ли он? Страдал ли? У него удивительная естественность.
Дикий ветер в Тарусе. Думаю о вине и невинности людей, о воле Бога. Нет уже уюта, грозность и ветер вошли, тревога блоковская.
Любимый! Серебряным пером
напишите на белоснежной бумаге
об озёрах и облаках Петербургских.
Ветер расписывается по воде нотными крюками.
Поёт колыбельную звёздам.
Укачивает месяц в небесах.
Уносит наши души в разные стороны,
не давая опомниться, оглянуться, узнать.
Неузнанной, забвенной должно мне остаться.
Стремиться к Вашей простоте и не достигать её.
Алик, Алик, какое далёкое, непонятное имя. Иногда пронзительные слёзы о нём. Почему я не с ним?
Москва
Была в гостях у Алика после приветливости его по телефону. Рассказала ему о Михайловском, о Толе Давыдове. Мы слушали рассказы Зощенко и джаз по магнитофону. Его глаза не таят тепла. Он угостил меня апельсинами и мороженным. Мне было спокойно, я легко простилась с ним. Но позже мной овладела тоска, и ничто не радовало, ничто не обещало исцеления и покоя.
Была на концерте Алика Бобровского в Малом зале Консерватории. Во время игры он поднимал брови, я неотрывно смотрела на него, как в последний раз в жизни. Слеза скатилась по щеке. Он играл Брамса и Дитерсдорфа. Любовь моя к Алику идёт на убыль. Меня влюбили в него, обольстили им. Вчера я думала печально, что и этот человек станет мне чужим.
Нельзя жить только цитатами из стихов. Меня в Алика влюбила мама Сани – Юлия Семеновна, Наталья Львовна добавила. Она говорит, что Алик потерян мной самой. Не понимаю, что я такое сделала... Везде мерещится Алик.
Утешена тем, что видела Алика во сне. От жизни моей останутся дурацкие записки, рисунки и фотографии моих друзей.
Алик вчера вечером был у Натальи Львовны, но она мне этого не сказала, хотя я ей звонила.
Теряю Алика ежесекундно. Вечное одиночество среди людей. Что за мука! Пишу письма ему и плачу. Теряю, не имея.
Скоро кончится печаль по Алику. Иногда я ненавижу его за то, что он меня не любит.
Подруга сурово говорит мне: “Я хочу, чтобы ты была взрослой”.
Манящий мир, и нет сил на жизнь. Одиночество привыкло ко мне. Под внешней беспечностью вдруг прорывается вулкан боли, безнадёжности. Иллюзии истлели. Силы подорваны.
Всю жизнь я говорю “прощай” – всему. В мире есть одно утешение – Господь.
Я просто плачу – сквозь сугробы
Бегу и плачу на бегу.
Мне мало лет. Вы правы - оба.
Я не любить вас не могу.
Необходим хотя бы намёк на успех. Я не вырастаю, не крепну на потерях.
* Теперь Александр Викторович Бобровский - профессор Московской Консерватории по классу альта. Я бываю на вечерах его учеников и на его концертах.
За три года до смерти отец Алика Виктор Петрович Бобровский (музыковед) записал в дневнике: "Смерти духовной не может быть. Бессмысленно полагать, что жизнь индивидуума — это своего рода свет от электролампы — порвалась нить — исчез свет. Человеческая жизнь — мгновенная искра между небытием до и после неё. И из этих искр создается всё человечество. Его можно представить себе как непрерывно обновляемый комплекс нитей жизни, вибрирующих между двумя полюсами небытия".
Работа художника Сергея Михайловича Луконина, сына поэта Михаила Луконина.