Глава 74
Мама больше не затрагивала эту тему. А у меня от ее слов пошли фантазии в голове: а вдруг мама добровольно отдала Томочку прямо в руки Якубу? А почему она не кричала "караул, спасите, грудную крошку отец увозит от матери, в ее отсутствие, задержите его, не дайте погубить малютку!" Люди бы позвонили по горячим следам нашему хозяину, 2-му секретарю КПСС, он бы связался с милицией и они бы догнали и отняли ребенка. Ведь раньше мама из-за пустяка так сильно кричала, а тут ворует ребенка — а она молчит. Я старалась изгнать эти мысли из головы — не хватало выяснять ее поведение, когда надо бегом возвращаться в сберкассу — может позвонили, что нашли Томочку. И я бежала. Так было три дня — мучительных, долгих, душу раздирающих. А на четвертый день, в обед, когда я сцеживала молоко, чтобы сохранить для Томочки, прибежала сотрудница (у нас телефона не было) запыхавшись и сует мне в руку записку:"Вот, сама слово в слово записала, читайте." Я дрожащими руками взяла записку и залпом прочитала:"Это Хиталенко Маша говорит, Галя, срочно выезжай. В детской больнице, около нашей сберкассы, лежит свекровь Таджигуль с Томочкой."
Опять я сбесилась, представив картину — больную крошку:"Я его убью, я его задушу своими руками — не дай Бог, что случится, хуже чем болезнь; я уже еду, Томочка, еду, родная моя кровинушка. Я спасу тебя, моя ненаглядная, я с тобой... У—у—у, изверг, держись, ты будешь в прокуратуре!" Я побежала на трассу, а там уже стояли Жолдас с инспектором Балтой. Они быстро остановили машину и сказали шоферу, чтоб довез меня до детской больницы по приказу 2-го Секретаря КПСС, назвали его имя, и просили по номеру телефона Райкома Партии позвонить ему лично, что довез и дали шоферу номер телефона. Шофер сказал:"Будет сделано." Жолдас помог мне сесть в кабину, а Балта сказал:"Не расстраивайтесь, все будет хорошо, плохое уже позади." Я сказала:"Если бы..."
Ехали может быть не долго, но мне показалось, целую вечность. Как только шофер тормознул, я спрыгнула и бегом в приемную, забыв сказать шоферу спасибо. В приемной как раз были врач и медсестра. Я с ходу:"Я мама той крошки, что отец украл. Как она? Где она? Чем заболела? Покажите скорей, пожалуйста...( и залилась горькими слезами)...я сохранила молоко, я хочу ее покормить." Врач с удивлением оглядела меня:"Как? А нам сказали, что мать отказалась от ребенка, они начали кормить ее коровьим молоком и девочка заболела. Так она была украдена? Если бы мы знали об этом, мы бы привлекли отца к ответственности. Вы можете это сделать теперь." — и она приказала медсестре привести бабушку Таджигуль с ребенком, и отпустить бабушку домой, а ребенка к матери.
О-о! Эту встречу передать невозможно просто словами. Это щемяще-ласковое, умиленно-обнадеживающее, вызывающее прилив крови во все точки организма, головокружительное и страстно-любовное состояние — нет, еще чего-то не могу выразить, одним словом, поймет только тот, кто такое сам пережил.
Я бережно взяла ее на руки. Медсестра вытерла мне грудь ваткой, смоченной в спирте, вытерев ее марлей и мои пальцы кипяченой водой, спросила врача:"Можно кормить?" — а та кивком головы, не сводя с нас глаза, подтвердила. Томочка, как будто принюхивалась к груди, пробудился инстинкт, видимо, и она с закрытыми глазами нащупала сосок и, слегка куснув, жадно вцепилась ручонками и взахлеб потянула молоко так, что мне казалось, что ее теперь ен оторвешь. Но она, насосавшись, открыла глазки и мне показалось, будто она говорит:"Мама, ну где ты так долго была, я так хотела твоего молока, но мне давали какую-то гадость," — на что я громко отвечала:"Я теперь долго-долго буду кормить тебя своим молочком, пока ты сама от него не откажешься."
Нам дали отдельную комнату, даже палатой не назовешь, изолированная от всех палат. Только я и Томочка. Врач часто заходила проверять состояние, особенно придавая значение и щупая сзади, над шейным позвонком, под ее волосиками:"Как только прочно затвердеет...( я забыла, как это называлось), так и пойдете домой." Яшу ко мне не пускали. Врач рассказала о разговоре с Яшей. Когда он стал изворачиваться, я, мол, думал, что она приедет на другой же день, я хочу жить вместе с ней, но все старания мои напрасны, для нее работа дороже меня и т.д.; тогда врач остановила его и сказала:"Ничем нельзя оправдать Ваш поступок, Вы поступили как жестокий эгоист, Вы совершили преступление, наказуемое лишением свободы. Жена имеет полное право загнать такого мужа за решетку. Да на такую жену надо молиться, куда вы, мужчины, смотрите, всегда не туда." Она много со мной общалась. Но мне было не до ее разговоров. Я так переполнилась счастьем, блаженством, что крошка теперь со мной, все стало в розовом свете, легко дышалось, захотелось петь и я изливала свою радость колыбельными песнями:
Заглянуло солнце красное
В колыбель твою среди дня,
Засияло оно радостно
За тебя и за меня.
Баю—бай, баю—бай,
Потихоньку засыпай,
Крошечка моя....
Смотрит солнце в твои глазки,
Слышит песни мои-сказки,
Жизнь моя, ты жизнь моя...
Через неделю врач проверила у шейки, сказала, что кризис прошел благополучно, никаких осложнений нет, совершенно здоровый ребенок. Я от радости чуть не прыгала. Нас выписали.
Я прямо с ней пошла в Чимкентскую сберкассу, поблагодарила работников за содействие в розыске Томочки. Нас окружили все девочки, увели нас в последконтроль, там на столе я перепеленала Томочку, а она глядела с удивлением на всех и, чудо, всем улыбалась. Маша Хиталенко не выдержала:"Галя, она твоя копия, улыбается точно, как ты. Пoйдем к нам, переночуешь с Томой, мама моя будет рада, она всегда спрашивает, как там Галя живет, не замучил ли ее Яша." "Машенька, милая, я по гроб тебе обязана за твое сообщение о Томочке. Ты настоящий мне друг, но не могу я больше оставаться, тем более у вас: Таджигуль увидит меня через забор и не знаю, что может случиться. А так они не знают, что нас выписали; врач сказала по моей просьбе, что выпишет завтра, они завтра прийдут, а нас нет, нас уже "Митькой звали". А пожаловаться на врача Яша не посмеет, она ему угрожала прокуратурой." Девочки весело смеялись. Я покормила Томочку, а девочки заглядывали, как интересно она сосет. Сперва обведет всех взглядом, потом, будто боясь, что грудь отнимут, быстро поворачивает голову, хватается руками и жадно начинает чмокать. Девочки досыта насмеялись. Они проводили меня на автобус. А вечером я уже была дома в Сары-Агаче.