- Бедная моя госпожа! И красавица, и благородная, и образование какое получила! А счастья нет! Никак нет! А этой белоглазой дикарке из прОклятых всеми Богами земель - всё дано даром! И как только мог Бласт связаться с ней и привезти её с собой в Италийские земли? А моя госпожа так любила его! Так любила! Не оценил!
Петал сделала вид, что не слышит слезливых бормотаний и вздохов старой глупой няньки, оставленной в её доме при осиротевших близнецах.
Она будто не замечала, что старуха всё время старалась подсунуть ей «сироток» на кормление раньше, чем она брала собственного сына, который теперь вынужден был довольствоваться тем, что осталось.
Ей и самой нестерпимо жалко было несчастных подкидышей, присосавшихся к её груди с такой жадностью! Будто эти беспомощные комочки тёплой плоти чувствовали: после гибели отца и ухода матери их жизнь висит на волоске. И они страстно вцепились в эту жизнь, которая воплотилась для них в благодатных молочных грудях Петал.
Когда насытившиеся дети сонно отпали от вытянутых жадными ротиками сосков, тяжёлой поступью по-хозяйски подошла насупленная нянька и ревнивым захватом забрала оба свёртка, значительно потяжелевших и притихших на ближайшие полчаса.
На Петал, занявшуюся сыном, она даже не взглянула.
Была б её воля, младенцев своей любимой госпожи она и вовсе не спускала бы с рук!
Жена Бласта была для неё только средством сохранения жизни порученных ей детей и не заслуживала отдельного внимания, не говоря уже о какой-то благодарности! Пусть считает за честь, что ей доверили выкармливать господских детей вместе с её собственным щенком!
Петал было неимоверно трудно испытывать по отношению к себе столь незаслуженную враждебность. Но Бласта, пропадавшего на стройке от темна до темна, она старалась не волновать своей обидой. Просто стала больше отгораживаться от злобной ворчуньи.
***
А с некоторых пор старуху сильно озадачивало, как это юная жена Бласта умудряется кормить всех трёх младенцев сразу. И заметила это не она одна. Болтовню глупых слуг она, конечно же, презирала. Но какая-то тайна тут всё-таки была…
То, что кормление шло одновременно, было понятно из резкого умолкания требовательного голодного рёва.
Но ещё больше старую няньку возмущало, что молодая мать запиралась от неё на время кормления! От неё, к которой никогда не относились как к прислуге, и для которой всегда были открыты любые двери в доме господ!
Однажды поутру старуха, некоторое время послонявшись с поджатыми губами вокруг недоступной комнаты, решила украдкой, по неимоверно скрипящей строительной лестнице, пробраться на недостроенный чердак.
Ревность вознесла её туда, куда не загнала бы даже угроза.
Она очень старалась пробираться бесшумно и не чихнуть от скопившейся на всех поверхностях строительной пыли, взметаемой её обширнейшими юбками и накидками. В рассветных сумерках это было нелегко. К тому же вес её тучного тела явно превышал возможности лёгкой постройки. Доски скрипели и угрожающе прогибались.
Несмотря на это, она решила продвинуться ещё чуть-чуть. Потом ещё немножко. Потом…
Сначала она сослепу не рассмотрела, что там внизу: ей привиделся лежащий диковинный зверь, с головой и хвостом, с опорой на три зубца. Будто прорисованный на белом какой-то странный иероглиф. Но этого же не могло быть!
- Что за чудеса? Совсем я, старая, слепая стала!
С усилием проморгавшись для остроты зрения, она ногой слегка раздвинула хлипкие доски перекрытия.
…То, что она увидела у себя под ногами, заставило её обомлеть. Она ожидала чего угодно, но не этого!
На ложе, укрытом шкурами, растянулась …рыжеватая волчица!
А младенцы, все трое, мирно лежали у неё под брюхом, вцепившись жадными ротиками в тёмные звериные сосцы!
Кулачками они решительно подталкивали волчицу в живот, усиливая тем самым ход молока. А она терпеливо удерживала позу, удобную для маленьких деспотов.
Потом…
О, ужас! Волчица, задрав лобастую голову, зевнула и, склонившись над одним из близнецов, начала заботливо вылизывать его!
У старой няньки от вида её черноатласной пасти захолонуло сердце. Ноги её сомлели, и она рухнула прямо там, где и стояла. Недостроенный помост не вынес её туши, доски раздвинулись, и старуха с грохотом свалилась с высоты, подняв тучу пыли и сломав лодыжку.
Когда пыль осела, первое, что она увидела перед собой, - гневный взгляд Петал.
Свободная серая туника привольными складками укрывала её тело. Трое младенцев, сытые, покряхтывали на ложе, готовясь заснуть. На них грохот падения не произвел такого впечатления, как на Петал.
Вся она была будто взъерошенный зверь, приготовившийся к прыжку. Смотрела исподлобья.
- Что ты там, вверху, делала, старуха?
Вынести белый провал её взгляда было непосильно для старой няньки. Боль и страх ответили за неё: она жалобно заплакала.
Но это её не спасло.
***
Бласт узнал о страшном несчастье поздним вечером, когда вернулся домой со стройки.
Тело бедной няньки уже было подготовлено к сжиганию на погребальном костре. От него ждали только команды, как от хозяина.
Смертельно усталый, он уже почти дал отмашку начать ритуал. Но его остановили испуганные лица рабов и рабочих. Они сгрудились в углу двора, возле кучи строительных блоков, и испуганно перешёптывались.
Это ему не понравилось, что-то встревожило.
Бласт подозвал управляющего – темнокожего Вариса.
Он-то и рассказал, какие странные раны получила старая женщина, свалившись с недостроенного чердака.
На лице слуги явно боролись стремление услужить господину и временами перебивающий это стремление очень естественный ужас.
- На ноге у неё, мой господин, была несмертельная рана. Но горло! Госпожа сказала слугам, что бедняжка упала горлом прямо на кувшин, разбив его.
Слуга бешено вращал желтоватыми яблоками глаз. В мечущемся свете факела его возбуждённое лицо будто приплясывало. Это было бы даже смешно. Но Бласт внезапно испугался.
- Господин, эти раны на горле – не порезы от разбитого кувшина! Это следы звериных зубов! Я вырос в джунглях! Я видел людей, загрызенных дикими зверями!
Пламя факела в руках слуги притихло, будто затаилось, а потом вытянулось, выдернутое из черноты невесомым дымным завитком. Мучительное воспоминание прихлынуло в голову Бласта – «на что же это похоже?» - и, так и не найдя зацепки, растворилось бесследно.
Надо было что-то сказать, но слуга опередил.
- Господин, я понимаю, господин, что мои слова нелепы, - слуга засуетился. - Диким зверям здесь неоткуда взяться - я знаю! Но рабы глупы и пугливы, господин. Они твердят своё. Я не могу их переубедить. Боюсь, они разбегутся!
Бласт в очередной раз порадовался, что в своё время, по совету Петал, не стал нанимать слуг из соседних деревень, а купил рабов, которым, в общем-то, некуда разбегаться. Впрочем, ситуацию всё равно нельзя пускать на самотёк.
Но сперва надо поговорить с Петал о недопустимости подобных поступков, которые могут их погубить.
Твёрдой рукой он почти бесшумно притворил дверь в спальню.
Тревожная весенняя луна всей своей откровенной обнажённостью безмолвно присутствовала в их комнате. Дети, все трое, молчали, будто затаились. Петал тихо дышала в тёмной глубине – он чувствовал её.
Он сел намеренно шумно, лишь бы сохранить свою решимость и разрушить этот заговор явно противостоящей ему тишины.
- И что теперь прикажешь с этим делать? Мы ведь договорились хранить в тайне твою сущность Таны! Неужели ты не могла сдержаться!
Петал хранила молчание.
- Да, согласен, она старая дура… Была… Но она же не враг! Стоило ли с ней так? Здесь уже и так болтают о близнецах, выкормленных волчицей! Так нужно ли было лишний раз подтверждать это? Из-за этой нелепой случайности…
Петал решительно вышла из темноты, поймав глазами лунный свет. Волосы зримо поднялись дыбом на её голове, будто на холке у воинственной волчицы. Губы над клыками подрагивали…
- Бласт, это не случайность! Она шпионила за мной! Она увидела меня! С ней невозможно было бы договориться! Она не стала бы молчать! – Лающие интонации захлестнули взвинченный голос Петал. В ответ обеспокоенно завозились младенцы.
Странное дело. Он чувствовал, что был прав. А она не права.
Но не мог противостоять ей. Она будто перевешивала, самим фактом своего существования делала ничтожной весомость его доводов.
На её стороне были дети. Все трое, включая его сводных братцев-близнецов. За неё же была эта вторгшаяся в их дом огромная луна.
Да и сам он был за неё…
Какое нелепое завершение дня! Дня, в течение которого ему пришлось так успешно разрешить десятки труднейших ситуаций! Применять расчётливость, предусмотрительность, хитрость – да много ещё чего! Чувствовать себя сильным. Хозяином, владеющим ситуацией!
Сейчас же он осознавал свою полную беспомощность. От него ускользало что-то главное в этом происшествии.
Разрешение проблемы с точки зрения человеческого разума здесь точно не срабатывало. А интуитивно он почему-то признавал правоту Петал, как и её верховенство вообще.
В их маленькой стае вожаком была она. Побеждало всегда её мнение. Как и на этот раз.
Он сам не заметил, как это произошло: обнимая, он уже приглаживал её волосы, утешал.
- Я согласен с тобой, что это не случайность.
Жёсткий запах пережитого ею стресса перебил мягкие ароматы грудного молока. И он вспомнил! Он вспомнил, на что похож был причудливо извивающийся во тьме дымный завиток факела.
На дракона.
Уродливо корчащегося дракона Хроноса. Край Белоглазых Тан продолжал напоминать о себе. Он призывал, он вопил о спасении!
Бласт понял, что не выйдет у него затаиться, сделать вид, что всё у него в семье хорошо, и никуда ему не надо плыть!
Бог весть, сколько ещё ему нужно напоминаний, чтобы он решился, наконец, вернуться в Тановы земли!
Одна надежда: эти напоминания не будут столь же жуткими, как последнее.
Но не успел развеянный над полями пепел старой няньки напитать весенние ростки, как произошло то, с чем жить дальше стало просто невозможно.