Для берегов отчизны дальной
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный, в час печальный
Я долго плакал пред тобой…
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала…
А. Пушкин
Я познакомился с нею в театре. Еще до начала спектакля мое внимание привлекла молодая, лет 27-28, интересная женщина, которая, по-видимому, пришла в театр одна. Это была чуть полноватая, среднего роста шатенка с правильными чертами лица, распущенными, свободно лежащими на плечах пепельными волосами и красивыми темно синими глазами. Я заметил, что многие мужчины обращали на нее внимание, и поэтому решил ускорить знакомство с ней. Но удобная ситуация сложилась только после окончания спектакля, когда мы с нею оказались рядом в одной очереди за верхней одеждой. Уловив момент, когда она посмотрела в мою сторону, я спросил ее:
– Как Вам показался этот спектакль?
– Так себе, – с легкой гримасой ответила она. – Он, как видно из программки, идет давно и, как мне кажется, многие сцены заиграны. К тому же ему не хватает динамизма. Концовка явно затянута.
– Я готов с Вами согласиться, однако в целом на меня спектакль произвел неплохое впечатление, – вежливо возразил я, поняв, что передо мною человек, разбирающийся в театральном искусстве.
Она опять что-то ответила, дав тем самым понять, что не против такого нехитрого способа знакомства.
Разумеется, что из театра мы вышли вместе, продолжая начатый разговор. Я представился.
– Лариса, – с улыбкой ответила она, дружески протянув мне руку.
Проводив свою новую знакомую (с ее молчаливого согласия) до подъезда дома, я получил в награду номер ее домашнего телефона. Мобильников в то далекое время еще не было.
Я позвонил Ларисе на другой же день и, после обмена любезностями, предложил пойти в ближайшие выходные дни на какой-то вернисаж. Она охотно согласилась.
Я обожаю живопись и стараюсь не пропускать сколько-нибудь заметных выставок. К слову сказать, теперь я не только рассматриваю полотна, но и стараюсь выразить свое впечатление от них в стихах. Посетив много выставок, просмотрев множество альбомов с репродукциями, я написал уже свыше тысячи посвящений шедеврам русского и европейского изобразительного искусства.
Живопись – это поэзия, которую видят,
а поэзия – это живопись, которую слышат
Леонардо да Винчи
Хочу и видеть я и слышать,
Стремясь соединить в одно
Два нашей жизни отраженья –
Поэзию и полотно.
Чтобы друг друга дополняли
Картина и стихотворенье,
Чтоб в унисон они звучали,
Как духа Божьего творенья.
Что касается того вернисажа, куда я пришел с Ларисой, то там я не столько рассматривал картины, сколько любовался своею спутницей. Она была в самом расцвете своей красоты и женственности и всюду обращала на себя внимание.
Окончив педвуз, Лариса работала в обычной средней школе преподавательницей английского языка. Видимо, эта не блестящая в то время профессия ограничивала круг ее возможных знакомств. Только этим я мог объяснить свое успешное знакомство с нею.
По легкому мягкому акценту я предположил, что Лариса не коренная москвичка. И действительно, из разговора с ней выяснилось, что Лариса родом из моей любимой Белоруссии, и даже из той же Гомельской области, где появилась на свет моя мама. Я сказал это Ларисе, добавив, что люблю белорусов за их врожденную деликатность. В ответ она как-то особенно тепло посмотрела на меня. Развивая успех, я тут же пригласил ее в гости, сказав, что моей маме несомненно будет очень приятно познакомиться с нею. Так оно и оказалось.
Мама была очарована Ларисой, шепнув мне, что наконец-то видит рядом со мною достойную женщину. Однако, вскоре мы с мамой были опечалены, узнав, что Лариса собирается эмигрировать в США, где уже несколько лет жили ее родители с младшим братом. Лариса не уехала с ними, поскольку была в то время замужем, и ее муж был против эмиграции из России. Год назад она вновь стала свободной женщиной и стала хлопотать перед американским посольством о воссоединении их семьи.
Заметно опечалилась и Лариса, поняв, что мы, по крайней мере, пока, никуда не собираемся из России, несмотря на все трудности нашей жизни в ней. Тем не менее, наши встречи продолжались, а отношения становились все более дружескими. Более того, мы уже нежно целовались при встречах и расставаниях…
После неудачного замужества Лариса жила одна, снимая небольшую комнату в коммунальной квартире. Поскольку это создавало большие неудобства моему интимному визиту к ней, я решил попытать счастья, еще раз пригласив ее к нам. Спустя примерно пару месяцев после нашего знакомства, я вновь пригласил Ларису к нам, с твердым намерением добиться давно желаемой близости. Женская интуиция великая вещь, и Лариса, конечно же, разгадала мои намерения, однако, охотно согласилась навестить нас еще раз.
И вот настал желанный миг…
Утомленные мы долго лежали молча. Спать не хотелось. Лариса, попросив зажечь ночник, закурила сигаретку, что она делала очень редко, и пустилась в воспоминания. Оказалось, что лет пять тому назад, еще до замужества, она какое-то время была одной из многочисленных любовниц неотразимого В. Высоцкого, с которым познакомилась случайно в каком-то ресторане, где она вместе с друзьями отмечала день рождения их общей подруги.
В жизни он очень гордый и независимый человек, – говорила она о нем, как о живом, – но когда он спит, лицо у него такое беззащитное, как у ребенка…
Странное дело, я не только не возревновал Ларису к Высоцкому, но даже чуть ли не возгордился таким знаменитым «родственником», подобно тому, как Пушкин гордился тем, что его кишиневская возлюбленная Калипсо Полихрони была в свое время любовницей Байрона.
С этой знаковой ночи Лариса стала периодически бывать у нас, что не вызывало никаких возражений со стороны моей мамы. Она только беспокоилась, чтобы Лариса не уговорила меня уехать вместе с нею за рубеж.
– Не беспокойся, мамуля, – успокаивал я ее, – без тебя я никуда не уеду.
Между тем наша с Ларисой любовь крепла от встречи к встрече. Ах, если бы не предстоящий ее отъезд! Она каждый раз нежно и настойчиво уговаривала меня оформить наши отношения, и уехать вместе с нею из этой гиблой, как она выражалась, страны. Однако, моя мама по-прежнему была против уезда из России куда бы то ни было. Я же отвечал Ларисе уклончиво, сея слабую надежду в ее доверчивой душе…
Много позже, под впечатлением массовой эмиграции из России людей различных национальностей, и, в частности, многих моих друзей и знакомых, включая Ларису тоже, я написал несколько стихов, посвященных этой непростой теме. Вот некоторые выдержки из них:
Пока мы жизнь не завершили,
И, если нечего терять,
Уехать можно из России,
За морем счастья поискать.
Уехать можно хоть куда,
И увезут нас поезда,
И унесут нас самолеты,
Была бы только лишь охота.
Уехать можно, но... язык....
На русском думать лишь привык,
На русском говорить, страдать,
Стихи и чувства изливать…
---
Связь с Родиной – сильнейше пристрастье,
Ее в словах не передать,
Какие б не терзали страсти,
Какие б не были напасти,
Мне эту связь не разорвать.
Мне жалко тех, кто уезжает,
Им, прагматичным, не понять,
Как эта связь меня спасает,
От бед и горя защищает,
Она моя вторая мать.
---
Все мое здесь вокруг, все родное,
Да и лень мне чего-то менять,
Никакою большою волною
Меня с «мертвой» стоянки не снять.
Консерватор по образу жизни,
Демократ в убежденьях своих,
Я привязан к родимой Отчизне
И не надо красот мнет чужих…
Я знал…,что узнаю цену России
только вне России и добуду любовь к ней
вдали от нее.
Н. Гоголь
Мы ценим то лишь, что теряем,
И о потерянном скорбим;
России цену мы узнаем,
Когда растает даже дым
Ее лесов, ее полей.
Тогда потянемся мы к ней.
Тогда, средь чуждых нам людей
Мы лучше прошлое оценим
И до конца печальных дней
Ничто его нам не заменит.
И ностальгические сны
Нам будут сниться по ночам,
И тень покинутой страны
Стучаться в душу будет нам…
Очутившись за рубежом, Лариса тут же написала мне.
Дорогой, бесконечно любимый Сереженька!
Пишу тебе со слезами на глазах. Это слезы горя и радости одновременно. Горя от разлуки с тобой, радости от встречи с родными, от первого знакомства с той великой и прекрасной страной, в которой я, слава богу, очутилась, от того, как меня здесь приняли.
Я бесконечно благодарна тебе не столько за твою любовь ко мне (я надеюсь, что ты меня еще любишь), сколько за ту любовь к тебе, которую ты вызвал в моем сердце. Это не пылкая и слепая любовь юной девушки, с которой я вышла когда-то замуж, а взвешенная и требовательная любовь взрослой женщины, повидавшей жизнь и людей. Любовь, полная обожания и гордости достойным человеком, с которым меня свела судьба, исполненная счастья от общения с ним.
Я не знаю, что ждет меня здесь впереди. Приедешь ли ты ко мне, победив, во имя нашей любви, свою нерешительность, свою привычку к устоявшейся и достойной (по твоим понятиям) жизни и уговорив на перемену места жительства свою упрямую мать, или мне суждена другая судьба, о которой я и думать пока не хочу. Но, повторяю, в любом случае я бесконечно благодарна тебе за ту любовь, которую ты мне подарил и ответно вызвал во мне. Ты навеки в моем сердце, даже если ты так и не приедешь ко мне, а я от безнадежности соглашусь, в конце концов, выйти замуж за кого-то другого.
Больше писать не в силах.
Твоя всеми клеточками своего существа Лариса.
Это письмо потрясло меня до глубины души. Но принести в жертву нашей любви свою устоявшуюся жизнь, свой достаточно высокий социальный статус, свою привычку ко всему русскому, точнее российскому – от языка и культуры до природы и людей – я был тогда не в силах. Я мог сказать о себе прекрасными словами Осипа Мандельштама: Я люблю эту бедную землю/ Потому что другой не видал.
А кем я стану там в моем возрасте, с моим поверхностным образованием и практически полным незнанием английского языка (я мало способен по этой части)? Мужем своей жены?
Но ведь она тоже не посчиталась с нашей любовью – успокаивал я свою совесть.
Разумеется, я тотчас же ответил Ларисе, в смягченной форме высказав примерно то, что я здесь написал. Так в надрывающей сердце переписке прошло больше года.
Вскоре после этого умерла моя мама. Но теперь ее могила держала меня в России крепче, чем когда-то держала она меня около себя, будучи живой. Живую можно было бы, в конце концов, уговорить, а могилу с собой не возьмешь! А оставить ее я, конечно, не мог…
Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам…
А. Пушкин
По своей и божьей воле
Мы живем не в чистом поле,
А в стране какой-нибудь
Жизни совершаем путь.
Родиной она зовется.
Если же нам в ней неймется,
Можно Родину сменить –
В край другой уехать жить.
Многие так поступают –
Уезжают, улетают…
Кое-кто и налегке
Ищет счастье вдалеке.
Никого не осуждая,
Путь иной я выбираю –
Остаюсь в России я,
Хоть трудна судьба моя:
Слишком многое я вижу,
Слишком многое люблю,
Слишком много ненавижу
Я в отеческом краю.
Но родные здесь могилы,
И язык мне здесь родной,
Даже воздух здесь мне милый,
Даже дождик стороной.
И других не осуждая,
Жизнь, как благо, принимая,
Остаюсь я там, где жил,
Мать свою где схоронил,
Где стихи мои пришли,
С глубины моей души…