Спектакль «Горе от ума» закончился всеобщим триумфом. Вызовам не было конца, цветам – счета. Вот уже подарили хорошенький букетик непосредственной Лизе, вот вручили пышные розы прелестной Софье, и Скалозуб не был обделен, да и Молчалину достались три гвоздики. Что уж говорить о Фамусове – он-то и огреб львиную долю цветоприношений. Переживала одна только старуха Хлестова: ее орлиный взор никак не мог различить в ревущей толпе знакомые лица и один хоть самый занюханный букетик, который несли бы ей, а не кому-нибудь другому.
«До чего дошла, скоро придется клакеров заводить и самой оплачивать букеты и овации», - тоскливо думала она, вздыхая. От вздоха заколыхалась ее сильно декольтированная грудь, вырываясь из синего бархатного платья. Публика замлела, но цветов так и не поднесла.
«Неужели так и уйду ни с чем? – переживала народная артистка. – Какой позор на старости лет! Господи, где же мои Машки, Дашки и Наташки? Зачем я поступала с ними так отвратительно, зачем хамила, зачем рычала в трубку? Господи, каюсь, Господи, ну пошли мне хоть одну поклонницу!»
Она посмотрела на своих коллег, выстроившихся с ней в одну шеренгу: теперь уже почти все громко и нахально хрустели слюдой, бросая на нее, безбукетную, короткие, победные взгляды. Хуже всего, что стояла она, как всегда, в самом центре, как и подобает примадонне, а руки были пусты, и хвалиться было нечем.
«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, - мысленно вспоминала она, - Боженька, миленький, ну пошли мне пожалуйста, хоть три поганенькие ромашки, век не забуду. Завтра же пойду в церковь. Аминь».
Казалось, печаль была неистребима. Однако опытный взор премьерши не переставал жадно шарить по зрительному залу. И вот, наконец, ее правый хитрый глаз засек букет. Она сделала стойку, жадно дрожа ноздрями. Правда, пожилая женщина несла его, как оказалось, вовсе не ей, а Фамусову, но букет был им беспечно не замечен.
Опьяненный успехом, Фамусов опрометчиво ушел за кулисы, а примадонна, выходя на очередной поклон, уже вовсю «пасла» его. Она косилась на цветы и выворачивала шею, как старая полковая лошадь, услышавшая звуки знакомой трубы.
Оглянувшись, она отметила про себя, что дурачок Фамусов, весь в эйфории, прошляпил этот вновь прибывший букетик, и под шумок успела шепнуть стоявшему рядом молодому бабнику Молчалину:
- Ну-ка, дружок, поднеси!
Шустрый Молчалин нырнул за цветами, и через минуту народная артистка уже крепко прижимала к высокой груди помпезный букет, сияя широкой плотоядной улыбкой и вызывающе поглядывая на коллег: ну что, съели?
«Спасибо, Боженька, за помощь, - мысленно благодарила она Создателя, - извини, завтра в церковь не приду, ну, может, послезавтра…»
Однако престарелая поклонница Фамусова совсем не собиралась тратить пенсию на какую-то старуху Хлестову, пусть сильно декольтированную и с пером в прическе. Седовласая бабушка подошла к рампе и неожиданно хорошо поставленным басом прокричала, перекрывая шум оваций:
- Так нечестно! Я все видела! Это подстава! Женщина, зачем вы украли мои цветы? Я не вам их покупала!!!
Народная артистка побледнела сквозь грим: такого удара ниже пояса она никак не ожидала!
- Отдавай букет! – возмутился Фамусов, - нехорошо брать чужое.
- Ни … за… что! – прошипела она, еще крепче прижимая душистый трофей к могучему торсу, - я с ним и умру здесь, на этой великой сцене! А у тебя будут неприятности. Я это просто так не оставлю, ну, ты же меня знаешь. Скажу, мол, довели меня до сердечного приступа. Или еще что-нибудь похуже придумаю… Смотри, антисемитизм пришьют…
- Ну, какая же ты стерва, - заключил Фамусов.
- А мне наплевать, какая именно, - парировала она, - а цветы я тебе все равно не отдам!
И улыбнулась зрителям широкой победной улыбкой.
2003 г.