- Хорошо. Придумаю тебе какое-нибудь очень важное задание, - прищурился задумчиво. - Ты пока переодевайся, руки помой. Я пока разберу кульки и за работу.
- Будет сделано, - кивает Са, убегая переодеваться.
Мальчик едва ли не лопается от переполняющих его эмоций. Все-таки у него очень долго не было вот такого вот дома - уютной крепости с любящим любимым папой. Наверное, с тех самых пор, как Шульдих прекратил приходить в пещеру Реноа и Самаэль покинул ее.
Фон Кирхен быстро разобрал пакеты, разложив на столе мясо, помидоры, лимоны, пиво, кучу пакетиков со специями и лук. Сполоснул руки, прищурился, разглядывая продукты и решая, что бы такое доверить мальчишке. И решает, что доверит самое важное - нарезать мясо. Сам же находит в шкафчике восьмилитровую кастрюлю и принимается за готовку маринада.
Са вбегает на кухню и выжидающе смотрит на Шульдиха.
- Все, я пришел. Что мне делать?
- Садись за стол, - улыбается Шульдих, - бери этот вот здоровенный нож и принимайся за резку мяса, малыш.
- Хорошо, - взял нож, досточку, сел за стол. И с улыбкой начал нарезать мясо ровными, красивыми кубиками. Вид у Са при этом сосредоточенный до невозможности. А как иначе? Ему доверили такую ответственную задачу! Значит все должно быть красиво и аппетитно.
Кирхен старший тем временем нарезал уже второй килограмм лука, периодически пробуя, что получилось из маринада. В общем-то, он был вполне доволен результатом. А ещё он был невероятно доволен мальчишкой. Такой милый, такой серьёзный и ответственный... Почему-то Самаэль сейчас казался ещё меньше и младше, а потому нож в его руках превращался едва ли не в меч. Умильное такое зрелище.
- А ты такой красивый, - как бы, между прочим, лукаво улыбаясь, бросает Шульдих.
Самаэль от неожиданности чуть не отчикрыжил себе полпальца. Покраснел и еще усерднее принялся нарезать мясо.
- Глупости...
Са чертовски смущался и не знал, как реагировать, слыша подобное от отца. Но это было приятное смущение, от него теплело на душе.
- А вот и не глупости. Действительно очень красивый, - немец улыбнулся ещё шире, наблюдая за едва ли не самым красивым на свете зрелищем. Попутно - нарезает помидоры, баклажаны и ещё лук. Но это уже не в маринад, а отдельно в винный уксус. Решил вспомнить молодость и порадовать себя походной кашей к мясу. - Загляденье просто. Особенно когда без одежды.
- Папа! - с намеком на возмущение, сам становясь похожим на помидор. - Я сейчас в кучку пепла превращусь! - дорезает последний кусок мяса. Перед Самаэлем горка красиво нарезанных, одинаковых кубиков мяса. - Я закончил с мясом, папа.
- Вот и молодчинка. Как раз вовремя, - Шульдих сгрёб мясо в тару с маринадом и накрыл крышкой. - Я подумал... Палатку с нормальным обогревом тащить накладно. Ну, она рассчитана на шестерых минимум. Потому предлагаю ехать на машине. Как ты на это смотришь?
- Поедем на машине, - улыбнулся Са. С живым интересом наблюдает за отцом. - А вот ты, папа, невероятно красивый, - моет руки, нож и досточку. - И в одежде, и без. И когда глаза цвет меняют. И когда на пса начинаешь быть похож.
- Правда? - усмехнулся, хитро щурясь. - А мне всё время казалось, что я самый обыкновенный. Таких вон в Германии - каждый третий.
- Не верю! - фыркнул Са. - Ты один-единственный такой красивый! - с запалом. - Шикарный мужчина, - смущенно и восхищенно.
- Мне остаётся только радоваться, что я тебе такой нравлюсь, - подмигнул мальчишке и отправился на поиски рюкзака, котелка и шампуров. - И смиряться с тем, что сын у меня извращенец. Я свою ряху в зеркале часто наблюдаю, и ничего такого, чтобы дыхание перехватывало, там не обнаруживал.
- Я о себе точно такого же мнения, - рассмеялся Самаэль. - Так что ты тоже извращенец. И вообще мы с тобой просто очень скромные, папа.
- Наверное, именно так, - Шульдих довольно быстро собирает сумку, находит ключи от своего внедорожника. - Ну что, готов к походу?
- Всегда готов, - бодро отзывается Самаэль. Мальчишка с восторженной мордочкой едва не приплясывает на месте от нетерпения.
- Ну, тогда пойдём, - Шульдих уже в который раз за сегодня выходит из квартиры. Это, честно говоря, для него совсем не привычно. Обычно в мирное время мужчина был тем ещё домоседом. А тут - как петухом под хвост клюнутый - весь день чем-то занят, куда-то ходит, что-то делает...
Следует за отцом, лучезарно улыбается и мугыкает себе под нос какую-то считалочку. Настроение у Са самое что ни на есть замечательное.
Машина Шульдиха вполне соответствует хозяину по габаритам. Заднее сидение раскладывается в нехилый такой диванчик, где даже оберштурмбанфюрер может умоститься поперёк.
- Забирайся, малыш, - открывает дверь и, не упуская возможности в очередной раз самым нахальным образом облапать мальчика, подсаживает его под ягодицы.
Са в долгу не остается только обретя опору под ногами, разворачивается и страстно целует мужчину. Чинно садится и пристегивается.
- Передвижная крепость, а не машина, - смеется мальчик. - Но тебе подходит.
- Ну, не танк - и то хорошо, - смеётся Шульдих, усаживаясь на своё сидение. Тихо включает музыку. Что-то невероятно древнее и явно тяжёлое. Что-то из классики металла. Заводит машину. - От винта, - улыбнулся сам себе и выехал на улицу, где, кстати, начался невероятно сильный и красивый снегопад.
- Красиво-то как! - Са с восторгом наблюдает буйство стихии. - Обожаю снегопад...
- И я люблю... - Шу щелкнул зажигалкой и подкурил. - И по ночам кататься очень люблю. Днём - не так красиво. А ночью - красота. Фонари вдоль дороги, горящие вывески...
- Не день, а один большой праздник, - улыбается Са. - Большой сказочный праздник. Спасибо, папа.
- Не за что малыш, - в горле немного дерёт. Кирхен позволил себе расчувствоваться. Сам уже отвык от того, что так бывает. И всё таки чувствовал какую-то нечестность, что ли... Будто посредством Самаэля он старался воплотить всё то, чего не имел сам. Эдакая уловка чтобы прожить и воплотить свои мечты.
Даже если все было именно так - Самаэль не имел ничего против. Мальчику очень хотелось, чтобы и Шульдиху было хорошо. А раз Шульдиху было хорошо - Са радовался вдвойне.
Шульдих почти полностью сосредоточен на дороге. Ничего не поделаешь - обожал он поездки. И на без того тёмном фоне там, где небо должно сливаться с землёй уже виднеется ещё более тёмная полоса леса.
- Я чёрти сколько на шашлыки не ходил...
- А я никогда не ходил, - Са всматривается в темную полосу леса и улыбается. - Не с кем было.
- Было. Но они лентяи, - фыркнул Шу и выбросил в приоткрытое окно окурок. - А меня чего-то потянуло. Решил молодость вспомнить. Глинтвейн сварю, кашу походную... Так что не замёрзнем, - прикусил губу, чуя, что сказал что-то не правильное. - Всё время забываю, что ты не мёрзнешь.
- Мерзну, - рассмеялся Самаэль. - Частенько замерзаю так, что зубами клацаю, как Щелкунчик. )
- Ты же сам говорил, что не мёрзнешь... - нахмурился, стараясь сопоставить.
- Ага, - кивнул, видимо, не замечая несостыковки. - У меня температура тела адаптируется под окружающую среду. Да и не люблю я быть совсем холодным, вот и мерзну при резкой смене температур. Стоит мне после пребывания с тобой выйти на улицу - замерзаю. Ну, как-то так.
- Угу... Вот оно как... - кивнул, стараясь понять. Понимает, что сейчас - точно не суждено. - Так, почти на месте... - сворачивает на заснеженную дорожку, ведущую вглубь леса.
- Ура, - мальчишка заулыбался, завертел головой по сторонам.
Ещё минут пять, и внедорожник въезжает на небольшую полянку. Уютную такую, чистенькую. Сразу видно - редко это место "радуют" своим присутствием любители костров и палаток.
- Всё, приехали.
Самаэль выскакивает из машины и несется исследовать местность. Вопреки всем правилам поведения детей в снегу - толком и не наследил. Возвращается к отцу довольно улыбаясь.
- Ни одной белки в округе.
- Белок не любишь? - Шульдих уже вовсю был занят расчищением от снега место для костра, привычно махая любимой сапёркой. Китайской, многофункциональной.
- Недолюбливаю. Понимаю, что здесь это безобидные зверьки. А все же... - мнется рядом. - Пап, выдашь задание? А то нечестно как-то...
- Ну, тогда притащи из багажника вязанку хвороста и бумагу. Будешь разводить костёр, пока я дров посущественнее нарублю. Пойдёт?
Сколько времени прошло, а навыков военный не потерял. Даже вспотеть не успел, пока лопатой махал. Его это вполне удовлетворило. Значит, всё ещё в форме и на что-то годен.
- Пойдет!
Глядя на восторг Са, как-то язык не поворачивается назвать его не ребенком. Тащит из багажника хворост, бумагу и спички. Устраивается на корточках. С видом прораба Вавилонской башни складывает из хвороста шалашик, засовывает в него бумагу. Вокруг выстраивает колодец, перекладывая бумажками. Поджигает и бормочет ласково:
- Разгорайся, костерок. А папа тебя покормит дровами хорошими. Честно-честно. Ты только разгорайся. Хорошо?
В ответ на слова Са костерок затрещал, поглощая сухие веточки, и даже попытался лизнуть в нос, но мальчик вовремя отстранился.
Шульдих скоро вернулся не то, что с охапкой - с аккуратно сложенными брёвнышками не тоньше его, немца, запястья. И таких - приличная горка, за которой половину Шульдиха вообще не видно. Сгружает всё это добро рядом с костром, подходит к машине, достаёт два раскладных стульчика из багажника и устраивает их у огня.
- Пусть пока погорит. Мы же не торопимся? Или ты проголодался? Можно пока хлеб пожарить.
- Можно пожарить, - кивнул Са. - Я пока еще не нагулял зверский аппетит, - улыбается. - И мы точно никуда не торопимся, пап.
Берет веточку подлиней, сует в огонь и с любопытством наблюдает, как на самом кончике пляшет огонек.
Шульдих вынул из огня горящую веточку, подкурил, поднялся с места. Сходил к машине, достал из багажника свежий хлеб и небольшую кастрюльку, в которой мариновались в майонезе с солью, перцем и лимонным соком овощи. Поставил всё это дело между их стульями.
- Угощайся, малыш.
- Спасибо, - отправил пару кусочков в рот. Взял ломоть хлеба и еще овощей, нанизал на свою веточку и начал обжаривать. - Вкусно. Буду учиться у тебя готовить, - пристально следит за тем, чтобы лакомство не превратилось в угольки. Смотрит на поджарившийся хлеб с овощами и строго так. - Не вздумай меня обжечь - я тебя все равно съем.
Шульдих только улыбнулся и головой покачал. Мелкий настолько милый был, что не всегда находились правильные слова, для того, чтобы восхититься.
Мужчина и сам вымакал хлеб в маринаде и решил поджарить. Вкусно де получалось... Так почему нет?
- Погреемся немного, проголодаемся, может, в снежки поиграем, а там - приготовлю всё, поужинаем. Главное - аппетит нагулять, а то вон, сколько еды с собой взяли! У нас не всегда столько мяса на роту солдат было.
- Нагуляем, - деловито и не без удовольствия жует свое лакомство. - Попробуешь? - снимает с веточки окончательно, складывает пополам придерживая овощи. Поднимается со стульчика и подходит к мужчине.
- Попробую, - улыбается сыну. Как-то слишком часто Шульдих стал улыбаться в последнее время. Ему даже показалось, что скоро у него всё лицо болеть будет - крепатура замучит. - Давай сюда... Будем дегустировать.
Подносит ко рту мужчины импровизированный сандвич, подставляет снизу ладошку, чтобы соком не запачкать одежду Шульдиха.
- Папа, скажи "а-а", - тихо смеется Са.
- А-а, - послушно говорит Шульдих, чувствуя самым счастливым идиотом на свете и благодаря богов за то, что в кустах не прячется Рихард с фотоаппаратом.
- Умничка, - Самаэль чмокает папу в нос и подставляет самый вкусный бок бутера. - А теперь кусай и жуй, - тепло улыбается мальчик.
Шульдих осторожно откусывает. Совсем скромненько. Понимает же, что этот бутер ему - на один зуб. А хочется же, чтобы и мелкому осталось.
- Так, папа, - строго, ну точь-в-точь воспитатель в детском саду, - кусай хорошо. Или не понравилось? - между делом слизывает с ладошки сок от овощей.
- Понравилось. Только и ты кушай. Я себе ещё пожарю, - улыбнулся добродушно. - Ты у меня вечно растущий организм, тебе надо хорошо кушать.
- Тебе тоже, - самым нахальным образом засовывает бутер отцу в рот, склоняется и кончиком языка собирает сок с подбородка Шульдиха. Садится на свое место и собирает еще один бутерброд. - Чтобы выдержать вечно растущий организм нужно много сил.
- А у меня их достаточно. Всю жизнь копил, - с набитым ртом очень важно заявляет Шульдих. Бутер действительно сочный получился, а потому пару капель сока скатились таки по подбородку в процессе пережевывания. - Так что можешь не волноваться.
- А если все потратишь? - Са закрепил палку около огня, перебрался к отцу поближе и губами собрал сок. - Плохо будет, - бормочет мальчишка явно увлекаясь и зацеловывая горло мужчины. При этом всем такой целеустремленный, настойчивый и невинно-милый, что душа радуется
- Не потрачу. Там ещё на пару жизней вперёд будет... - с некоторым трудом сглатывает. Довольно эффектно при этом дёргается кадык. Шульдих приобнимает мальчишку и целует в висок. - Заботливый такой...
- Ты же мой любимый папочка, - ласково улыбается мальчик. - О тебе нужно заботиться, - потерся щекой об щеку мужчины.
- Это о тебе заботиться нужно. А я... Взрослый уже, а значит должен заботиться о себе сам, - чмокнул мальчишку в кончик носа.
- А можно и мне заботиться о тебе? - заглядывает в глаза. - Хотя бы чуть-чуть... Пожалуйста.
- Ну, чуть-чуть можно. Но не сильно, - заговорщицким шёпотом. - А то привыкну и разучусь себя защищать.
- Хорошо, совсем чуть-чуть буду, - с видом человека, которому доверили хранить самое ценное в мире сокровище. - Люблю тебя, папочка, - крепко-крепко обнял мужчину. - Очень сильно.
- А я очень люблю тебя. А ещё у тебя бутер сейчас сгорит, - легонько шлёпнул мальчишку пониже пояса.
Са с возмущенным воплем ринулся спасать бутер. Спас-то он спас, но с одной стороны хлеб конкретно обуглился.
- Экий я невнимательный... - вздохнул мальчик, дуя на хлебушек.
- Ничего, малыш. Бывает... - Шульдих нежно улыбнулся - Хочешь, я тебе свой отдам?
- Нет, кушай, папа, - улыбнулся и начал уплетать бутер. - Вше равно вкушно.
- Ну, я рад, что вкусно, - улыбнулся сыну и подошёл ближе к костру. - А ещё тут всё-таки чертовски красиво и спокойно.
- Да... - Са улыбнулся и посмотрел в небо. На лицо мальчишке падают снежинки, щекочутся и даже не думают таять. Самаэль улыбается счастливо и умиротворенно. Сейчас кажется, что мальчику доверили роль снежинки на детском празднике, а мелкие снежинки на его лице - искусно нарисованы.
-Хорошо с тобой, малыш... - улыбнулся Кирхен и поцеловал мелкого в висок. - Давно так хорошо и спокойно не было.
- С тобой тоже хорошо, папа, - мальчик прижался к отцу, поцеловал в уголок губ. Нежно и ласково. - Ты замечательный...
- Угу. Потому, что всё замечаю, - улыбнулся немец и посмотрел вверх, на звёзды. Сейчас было как-то так тепло и спокойно, как в далёкие-далёкие годы между бомбардировками. Когда от счастья от того, что выжил, не хватало сил на ещё какие-либо ощущение, кроме этого полусонного спокойствия.
Самаэль молчит, пригревшись на груди у отца. Поглядывает на небо и почти мурчит.
- А почему ковшик назвали медведицей? - тихо.
- Тебе честно? - Шульдих в своих ощущенческих воспоминаниях как-то и забыл, что он сейчас - отец при исполнении. - В душе не ебу. Я бы его черпаком назвал. Ну, или ковшом. Ну, или большим медным тазом... А почему медведица - не знаю.
- И я не знаю, - вздохнул Самаэль. Взял новую ветку, подлиней и гибче, сунул в огонь. Поднялся со своего места, отошел в сторону и начал вырисовывать тлеющим кончиком какие-то одному ему понятные фигуры.
- Я тебя чем-то задел, а? - Шульдиха как током шарахнуло, и тем самым пробудило от этого его странного состояния. - Малыш...
- Нет, папа, - покачал головой. - Я сбил твое состояние, да? - виновато совсем. - Прости, пожалуйста. Я просто не хотел тебе мешать...
- Да ладно тебе. Иногда со мной бывает. Это ничего. Если бы не прервался - загрустил бы скоро. А это не хорошо. Тебя бы расстроил... - виновато улыбается.
- Вечно я тебе все порчу, - расстроено бросил свою ветку в снег. Вернулся к огню, виновато улыбаясь отцу.
- Да ничего ты не портишь, - нежно обнял мальчишку. - Просто это... я немного задумался, да и всё.
- Разве? - шмыгнул носом. Са до того расстроился из-за того, что снова сбил отцу настроение-состояние, что готов был расплакаться.
- Ну что ты, малыш, - присел на корточки, заглядывая сыну в глаза. - А ну прекрати себе глупости придумывать. Всё в порядке, малыш...
Самаэль со вздохом обнял мужчину и уткнулся лицом в его шею. Трогательное, эмоциональное дитя.
Шульдих прижал мальчишку к себе, поцеловал в макушку.
- А давай выпьем, а?
- Давай, - Са робко улыбнулся. - И костер нужно покормить.
- Ну, на счёт костра - это просто, - Шульдих бросил кусок хлеба в костёр. - Сейчас достану... Ты что пить будешь, малыш?
- А что есть? - облизнулся Са.
- А всё. У меня в машине бар встроенный, - улыбнулся Кирхен. - Так чего будешь?
- Что-нибудь не очень крепкое... А то буянить начну, к тебе приставать... - Самаэль смущенно отвел взгляд. - А еще я замерз немного.
- Ну ничего такого страшного в этом нет, - так же смущённо улыбнулся немец и достал бутылку вина. - Будем пить из горла, как сволочи. Ты не против?
- Если как сволочи - это плохо. Но никто же не увидит - значит все хорошо, - мальчишка склонил голову к плечу. - А тебе нравится, когда я с тобой заигрываю? - с невинным таким интересом.
- Нравится, - пожал плечами Шульдих. - А как такое может, не нравится? Ты и так невероятно милый, а когда начинаешь... У меня рвёт крышу и я... Ну, в общем, ты сам видел, что со мной происходит...
- Видел, - мечтательно выдохнул Самаэль. Уселся на стульчик и рассмеялся. - Ужас, не могу не думать о... Ты сам понял.
- А ты громче думай... Ты шикарно пахнешь, малыш, когда возбуждён, - Шульдих плотоядно облизал губы и достал бутылку виски.
- Громче думать? Вслух? Или по связи с картинками передавать? - Самаэль покраснел, но идея ему явно пришлась по вкусу.
- Можно и вслух, - Шульдих выдернул зубами пробку, сделал крупный глоток и вытер тыльной стороной ладони оставшиеся капли с губ.
Са открыл бутылку с вином и сделал небольшой глоток.
- Я постараюсь, - мальчишка передернул плечами. Сделал еще глоток, облизал губы.
- Ну как? Вкусное... Или такое себе? - как бы намекая на то, что виски - лучше и говорить будет легче.
- В принципе - вкусно, - Са придвинулся к Шу. - А что хочешь поделиться своим питьем? - лукаво.
- Хочу, - улыбнулся Шульдих приобнимая мальчишку за плечи. - Я же тебя пьяным ещё ни разу не видел... То есть... - Шульдих прокашлялся и ещё раз приложился к бутылке. - Что-то я не то несу...
- Если ты угощаешь - значит можно, - Самаэль припил из бутылки отца. Смешно поморщился и вздрогнул. - Буду радовать папочку...
- Д-да ладно... я же не заставляю... - Шульдих сделал ещё один глоток и занюхал волосами мальчишки. - Только если сам хочешь.
- Мы же договаривались, что я буду делать только что мне хочется, - Самаэль еще раз приложился к бутылке. Снова вздрогнул и поцеловал отца. Жадно, страстно. - Вот я и делаю.
- Вот и славно... - чуть отстраняется для того, чтобы сделать ещё глоток. - Ты у меня такой... милый...
- Милый? - Са уже захмелел. Драконы вообще быстро пьянеют. Мальчик облизывает губы медленно, сладострастно и явно неосознанно. - Нр-равится? - тянется к бутылке, делает глоток.
- Невероятно, - сжал в ладонях ягодицы мальчишки. Крепко, но довольно нежно.
Мальчишка тихо охнул и прижался к отцу.
- А чего папочке хочется? - и фраза звучит не пошло. Совершенно по-детски наивно.
- А папочке хочется, чтобы ты фантазировал не про себя, а вслух... - усмехается, разворачивает Са лицом к костру и прижимается сзади, ненавязчиво поглаживая по груди.
- Я х-хочу... Мне хочется, чтобы ты совсем себя не сдерживал себя... - Са проводит ладонями вдоль своему телу. - Ты будешь р-рвать меня на кусочки, - прикрывает глаза. - А я... Я сходить с ума... Мне стыдно, папа, потому что... Мне нравится, когда ты причиняешь физическую боль... - мальчик отстраняется, словно не желая давать отцу повод для угрызений совести.
Довольно резко дёрнул мальчишку на себя, силой удерживая рядом, перехватив одной рукой поперёк торса. Другой Шульдих по-прежнему сжимает бутылку. Сделать жадных глоток, облизать губы.
- Действительно нр-равится?
- Да... - Са, какой-то частичкой себя, понимает, что так нельзя. Но алкоголь и скопившееся желание берут свое. - И то, как ты вжимал меня тогда на улице...
- Ч-чёрт... Малыш... - Шульдих не то мурлычет, не то почти угрожающе рычит, пока руки его помимо воли или как раз наоборот - по воле хозяина пробираются под куртку и гольф сына.
- Хищ-щник... Звер-рюга... Мой... - сдавленно выдыхает Са. Крупно дрожит и трется об папу. - Такой безжалостный... Такой страстный... - тихо стонет.
Шульдих довольно порыкивает, исследуя губами шею мальчишки и параллельно расстегивая куртку и задирая гольф.
- Маленький... хор-роший... я с тобой с-совсем неупр-равляемым становлюсь...
Самаэль откидывает голову на плечо мужчине, кусает-царапает мочку уха оберштурмбанфюрера.
- Мне нр-р-равится, когда ты такой... - мальчишка вжимается крепче в отца, вслепую целует шею мужчины, потому что глаза крепко зажмурены. Слишком уж яркие вспышки перед глазами.
Мужчина и без того, признаться, поддатый, ещё больше хмелеет от прикосновений мальчика, от его невероятного запаха. И вот уже совсем не думая о холоде, расстёгивает джинсы сына, запускает в них руку, сжимает его плоть.
- Папа! - Са выгибается, вскрикивает.
Что-то перемыкает в его мозгах. Мальчик цепляется пальцами за мужчину, подается бедрами навстречу руке отца.
- Т-ты с ум-ма меня с-сводишь...
- Стар-раюсь... - усмехается немец, во все глаза глядя на сына. Ему нравится наблюдать его желание, чувствовать этот запах, слышать, как сбивается дыхание, как колотится его сердце. Пальцы дразняще, почти неощутимо скользят вдоль члена мальчишки, губы вскользь задевают его скулу. - Ты невероятно красивый, когда сходишь с ума.
Самаэль тихо, сбивчиво стонет. Чем легче прикосновения отца, тем жарче становится внутри, тем больше хочется ощутить сильнее. Тело, разгоряченное алкоголем, требует продолжения банкета. С феерверками, фанфарами и фонтанами - дело молодое, сами понимаете.
- А если совсем с-сойду? - сипло выдыхает Са, понимая, что вокруг не зима, а середина лета. Иначе с чего бы ему было так жарко? У мальца захмелело заплетается язык и довольно-таки забавно растягивается речь.
- Ну вот тогда и посмотрим, - подмигивает Шу и совсем не бережно опускает мальчишку на снег, нависая над ним и вжимаясь бёдрами в его бёдра. Была у оберштурмбанфюрера одна паскудная привычка, за которую большинство его любовников очень хотели начистить ему морду: не торопиться. Смотреть, любоваться, дразниться, и не давать бедной жертве того, чего ей хочется больше всего на свете ровно до тех пор, пока сам не посчитает нужным. Вот и сейчас - прижав руки Са к земле, удерживая их надо головой, Шульдих неторопливо оглаживал его грудь и живот, любуясь сыном.
Самаэль, с одной стороны, был солидарен с любовниками Шульдиха. А с другой - вся эта неторопливость раскрывала весь этот жар и желание, преподносила под другим соусом. Мальчик чутко отзывается на прикосновения, подается всем телом. Щекой трется об снег и тот тает, оставляя капельки влаги на раскрасневшейся коже, которые щекочась стекают по шее срывая с губ новые стоны.
Мальчик и вправду очень красив сейчас - распластанный на снегу, захмелевший, возбужденный, с тяжело вздымающейся грудью, влажным взглядом, алыми искусанными губами...
Видимо, Шульдих действительно был братом Герды. Прямолинейный, вспыльчивый и зачастую неуравновешенный, в какой-то момент разглядев в происходящем что-то воистину прекрасное, он вполне мог подвиснуть на созерцании, в уме приукрашая и без того шедевральное зрелище. Зачастую, в такие моменты любовники становились бывшими, потому, что приукрашений этих не могли пережить. А тут даже пришлось побороться с собой, чтобы не начать воплощать нарисованную в мозгу картину в жизнь.
Немец зарычал со смесью огорчения и восторга и наконец-то позволил себе впиться в горло мальчишки поцелуем-укусом, почти беспощадно смыкая челюсти как раз на самой тонкой грани между невероятной болью и вполне специфическим наслаждением.
Мальчишка, на инстинктах, попытался вжаться в снег, уходя от ласки отца, чем сместил хрупкое равновесие в сторону боли. В и без того закоротившем, сознании включилась система аварийного спасения. Но какая-то странная - всякая попытка избежать боли и нависшего над ним немца превращалась в изощренную, точную, как надфиль в руках паралитика-нейрохирурга, ласку. На грани боли и удовольствия, даже для огромного фон Кирхена. Са трепыхается под мужчиной с откровенно мазохистским удовольствием от происходящего и жаркими, требовательными стонами.
Шульдих всем телом наваливается на мелкого, пресекаю любую попытку дёргаться, извиваться, отбиваться, предварительно протиснув ладонь между их телами и требовательно сжал член мальчика. Почти грубо, почти до боли. Медленно, но ритмично, с особым удовольствием, немец принимается ласкать мальчишку, довольно рыча. Сейчас он фактически доводил Са до полной потери самообладания, почти до слёз: распаляет, мучает, но не берёт. Особо жестокий зверь. И тем более жестокий, чем более ласковый.
- Па...па... - хрипит Самаэль, жалобно, умоляюще, обрывая самого себя стоном. - Па-а-ап!..
Мальчишку изнутри пожирает возбуждение, сводит с ума. И дело даже не в том, что Са гордость не дает просить взять его немедленно. Просто слова застряют в горле заменяясь стонами, рычанием, всхлипами. Вот так и сходит с ума от удовольствия, пылко целует отца, но не в силах выдавить из себя что-то более членораздельное, чем "папа" на все лады и полутона.
Нет, вот тут и самому уже сдерживаться грешно. Шу разжимает челюсти, приподнимается на локте, стаскивая второй рукой с мальчишки джинсы. Мальчик сейчас невероятно горячий. А как, чёрт возьми, пахнет! Наскоро облизав два пальца, Шу особо не нежничая, проталкивает их в мальчишку по костяшки. И дело не в том, что вдруг вспомнил, что о сыне можно и позаботиться. Просто если это будут не пальцы - то любоваться будет невозможно - слишком увлечётся процессом и ощущениями.
Самаэль со стоном-всхлипом вскидывает бедра, пропуская пальцы глубже. Выгибается, вжимаясь в отца всем телом, опираясь на затылок, пятки да бессильно скребущие снег руки. Теряя остатки самообладания мальчик жмурится, сжимается, насаживается на пальцы любовника. То медленнее, и тогда все тело бьет конвульсивная дрожь наслаждения, то быстрее, безжалостнее, выкрикивая-вырыкивая имя отца. Смесь муки и наслаждения искажает по-детски невинное личико Са, делая его еще более прекрасным.
- Ох, твою ж... - некоторое время Шульдих борется с желанием послать всё к чертям, рвануть на себе джинсы, чуть приспустить и засадить так, чтобы у самого потемнело перед глазами. Но нет. Уж с чем, а с самообладанием у немца было всё ой как хорошо. Даже слишком. И потому оберштурмбанфюрер никуда не спешил. Ночь-то будет долгой. И страстной. Дай бог, чтобы к утру на поляне хоть немного снега осталось, чтобы умыться. С некоторым фанатизмом вколачивает пальцы в мальчишку, второй рукой лаская его член, и смотрит. Смотрит так, что, кажется, взглядом этим имеет куда круче, чем, если бы сейчас действительно вошёл бы в Самаэля.
Самаэль пробирается замерзшими ладошками под одежду мужчины и... Захлебывается новой волной стонов от того насколько тот горячий. Цепляется за плечи отца, яростнее насаживаясь на пальцы, вколачиваясь членом в ладонь, но руки соскальзывают и мальчик до крови расцарапывает спину мужчины. Мотает головой, едва ли понимая хоть что-то. Наверное, все-таки сошел с ума от ласк отца. Запускает ладошку в джинсы Шульдиха, холоднющими пальчиками проходясь по головке члена.
Шульдих не то вскрикивает, не то кричит, не то голос срывается, и получается что-то похожее на низкий такой агрессивный лай. Инстинктивно подаётся навстречу прикосновению, и практически тут же внутри что-то взрывается, наполняя тело сладостной неосознанностью. Два пальца? Маловато. Шульдих добавляет третий и почти сразу - четвёртый, с восторгом отмечает насколько узок и горяч его мальчик. Ладонь на члене сына сжимается ещё сильнее. Оттого ласки становятся куда более жёсткими, болезненными, но не менее сладкими.
Самаэль расстегивает джинсы отца, крепко сжимая ладошкой член отца. Проводит по всей длине, всхлипывая от восторга. Мальчишка готов взорваться оргазмом, спасая себя от болезненного удовольствия. Но отец такой горячий, возбужденный и так пахнет хорошо сдерживаемой силой... Что мальчишка не может оборвать все вот так эгоистично быстро.
- Папочка такой... кр-расив-вый... Сил-льный... Возбужд-ах-ющий...
И с каждым словом ладошка Са сжимается сильнее, двигается быстрее. Да и сам мальчишка все жестче насаживается на пальцы отца, захлебываясь стонами.
- Ч-чёрт... - Шульдих жмурится от удовольствия, стонет хрипло, со свистом выдыхает слишком густой воздух. Слова мальчишки только подгоняют, заставляют двигаться быстрее, всем телом, какими-то нечеловеческими агрессивными рывками, чувствуя, что если малыш даже уберёт руку, но будет продолжать говорить, всё случится очень скоро. Ярко, почти болезненно и неотвратимо.
- Так хор-рошо... сладко... - Са уже хрипло шепчет, не в силах вдохнуть воздух. - Папочка... Агрх!..
Самаэль со свистом выдыхает остатки воздуха, сжимая член любовника почти до боли, но не прекращая ласкать. Вздрагивает всем телом в последний раз и кончает, заливая ладонь отца горячим семенем. Сжимает пальцы мужчины до того, что самому было бы больно. Если бы боль сейчас ощущалась... Но в пульсирующем экстатическим наслаждением теле сейчас нет места для боли, там и для сознания места маловато.
Самаэль рывком поднимается со снега, припадает к возбужденному естеству Шульдиха, переборов наползающую лень неги. Мальчик с удвоенным рвением руками и губами ласкает мужчину, желая ощутить вкус удовлетворенного хищника.
- Д-да-агрх! - не совсем осознавая себя, чуть прогибается в пояснице, резко подаваясь бедрами вперёд, безжалостно врываясь в глотку мальчишки и двигаясь с каким-то едва ли не яростным остервенением. Благо, пытка длится не долго. Удерживать в себе весь свой жар становится невыносимо и Шульдих за волосы чуть отстраняет Самаэля, вырываясь из плена его рта. Раскаленная головка, слегка подрагивая, скользит по губам мальчишки, немец снова легонько толкается вперёд, и когда губы сына податливо приоткрываются на встречу с полузадушенным воем-стоном - кончает, заполняя рот Са солоноватым и невероятно горячим семенем. Кажется, его хватает на два, а может и три крупных глотка. Вдоль позвоночника пробегает крупная дрожь, ноги перестают удерживать, и Кирхен с довольным стоном заваливается на спину в снег.
Мальчишка со стоном принимает семя отца, глотает, плотоядно облизывается. Сказать, что ему хорошо - не сказать ничего. Са дрожит, прижимаясь к отцу, время от времени тихо постанывает. Заглядывает в лицо мужчине и, довольно улыбаясь, устраивает голову у него на груди, подушечками пальцев оглаживая сосок.
- Что-то я трезвею, - довольно улыбается Шульдих, рассматривая звезды. Видимо, он пришёл к выводу, что с сыном лучше думать вслух. Всё равно же в голове копошится, засранец. - С одной стороны это, конечно, хорошо. Потому, что можно пожарить мяса. С другой стороны - не так уж и хорошо, потому, что мне начинает казаться, что валяться на снегу - не самая лучшая идея. По крайней мере, моему колену такая затея не нравится. И где консенсус? Вот хорошо это или плохо?
- Хорошо, скорее всего, - задумчиво отозвался Са, слезая с отца. - Пока будем жарить мясо, колено перестанет мерзнуть в снегу. А потом ты снова выпьешь, и не будешь валяться в снегу. От этого колену станет еще лучше, - мальчик улыбнулся. Снял куртку и отнес в машину.
- Тоже верно, - кивнул Шу, поднялся с земли и отряхнулся от снега. - Ты хоть есть хочешь, или так?..
- Вот теперь хочу, - Са активно закивал. - Очень-очень.
Мальчик, конечно, еще пьян, но это ему отнюдь не мешает быть жизнерадостным и активным, носиться по поляне и хищно присматриваться к отцу.
- Здорово. Тогда достаю мясо. А ты поищи в салоне шампуры, - Шу тоже не вполне протрезвел, но в мыслях появилось, куда больше так называемой трезвости, ясности и сдержанности.
- Будет сделано, - улыбнулся и вприпрыжку помчался искать шампуры. Найдя, прижал к груди, как сокровище, и побежал к костру. - Принес, папа, - будь Са псом - явно вовсю вилял бы хвостом.
- Молодец, - хищно усмехается, выуживает из бадейки кусок мяса и с непередаваемым удовольствием, нарочито медленно, позволяя соку звучно чавкать и хрустеть расходящимся волокнам, нанизал на шампур.
Самаэль присел рядом, подпер щеку кулаком.
- Пап, это я такой испорченный или ты нанизываешь мясо... ммм... весьма эротично? - несколько смущенно, но с плотоядным интересом наблюдает процессом. - Похоже на то, как ты... берешь меня. Только размеры поменять местами. Неужели все так же... аппетитно?
- Ещё как. Пожалуй, даже ещё аппетитнее, - ухмыльнулся немец и принялся нанизывать следующий кусок. - А ты... - лукаво глянул на Са, - ... да, ты такой испорченный. Как и я, пожалуй.
- А это хорошо или плохо? - заинтересованно подается вперед Са.
- А как тебе больше нравится? - Кирхен прикусил губу, сосредоточено пронзая вс новые и новые кусочки мяса и явно получая кайф от визуально-звуково-ароматного ряда.
- Не знаю, - растерянно. - И так, и так нравится. Если хорошо - то приятно. Если плохо, значит не правильно, но от этого еще приятнее. Я запутался...
- Ну тогда плохо, - улыбнулся покровительски и облизал с пальцев розоватый сок - маринад вперемешку с кровью.
- Тогда я плохой мальчик, очень плохой, - как-то слишком уж счастливо улыбнулся.
- А плохих мальчиков надо наказывать, - в том же почти мурлычащем тоне продолжил развивать мысль Шульдих, подначивая, провоцируя мальчишку.
- Выпороть? Или поставить в угол на колени? - задумался. - Раздетым, обязательно раздетым, - явно входит во вкус. - Там же выпороть. И обязательно провести воспитательную беседу, а в процессе беседы показать, что любят делать взрослые немецкие оберштурмбанфюреры с такими плохими маленькими мальчиками, - раскраснелся и закусил губу, видимо, в красках представив, что любят делать с плохими мальчиками.
- Хм... хорошая мысль, - облизнулся Кирхен и покосился на сына, видимо представляя как оно - раздеть, высечь, а потом оттрахать мальчишку так, что двигаться ему будет накладно. А потом вспомнил один единственный момент, когда готов был поднять на сына руку. И взгляд маленького Са. Помотал головой и продолжил нанизывать мясо.
- Что-то не так, папа? - Са немного напрягся. Намеренно лезть в мысли мужчины он считал недопустимым. А потому спрашивал. Что-то неприятно ворочалось в груди.
- Всё хорошо, Са. Просто подумал, что пороть я тебя не буду. А в остальном вариант наказания плохих мальчиков мне понравился, - Шу улыбнулся ободряюще. На самом деле воспоминание даже не претендовало на то, чтобы испортить настроение. Просто немного одёрнуло.
- Как думаешь, подействует? - скромно потупил взгляд.
- Вполне вероятно, - подмигнул Кирхен и положил шомпура на загодя поставленные подпорки.
- А я вот думаю - нет... Мне же наверняка понравится, - Самаэль вздохнул. - Хотя с другой стороны... Пап, а я в принципе хороший? - лукаво.
- В принципе - ты очень хороший плохой мальчик, - немец потрепал мальчишку по волосам и пошёл к машине за котелком и крупой.
- Тогда точно не поможет, - рассмеялся. - Со всех сторон мне понравится.
- Ну, рез дело бесполезное, тогда толку тебя наказывать? - хитро прищурился немец.
- Папочка очень убедительный, - лукаво улыбнулся. - Помочь не поможет, но подействует точно.
- Вот как, - Шу прикрыл глаза, довольно жмурясь, и поставил кашу на огонь, высыпав туда овощи из той кастрюльки, в которой они обмакивали хлеб. - А что, хотелось бы, чтобы папочка выпорол и вылюбил как следует? - только усилием воли Кирхен не покраснел.
- Папочка и так вылюбливает как следует, - а вот Са покраснел от души. - Ну... Хотелось бы попробовать... - спрятал взгляд. - Прости...
- Не прости прощения. Попробуем, - усмехнулся Шульдих. - Только не смотри на меня как в тот раз, а то дырки прожжёшь и будет у тебя мёртвый папка.
- Тогда я боялся тебя, - Самаэль передернул плечами. Случай был из тех, которые пугали мальчишку в кошмарах все время. - И того, что ты мог сделать. А сейчас я не боюсь... Так что не буду так смотреть, - тепло улыбнулся.
- А что я мог тогда сделать? Выпороть и вылюбить. Не больше, - пожал плечами Шульдих и отмахнулся. - Ладно, кто старое помянет... Всё хорошо, малыш. Прости, что напомнил.
- Ничего, папа, - ласково глянул на мужчину. - Все хорошо, - снова взялся жечь веточку.
- Хороший ты у меня, малыш... Всё понимаешь...
А в голове уже мелькали самые, что ни на есть кровожадные мысли... Вот, например солдатский ремень... Чем плох, особенно если затягивается на горле стонущего и хрипящего Са... Или, например шампура... Или... Шульдих даже губу закусил, чтобы как-то отвлечься.
- Я стараюсь, папа... - застенчиво улыбнулся.
На самом деле сейчас Самаэль совсем не был похож на того зверёныша, что извивался под Шульдихом не более получаса назад. Он смущался и украдкой поглядывал на отца, совсем восхищенно и влюбленно.
Шульдиху почти стало совестно за такие мысли. Как можно с таким милым, маленьким хрупким... "Можно!" - зарычал внутри зверь и Шульдих только головой покачал, переворачивая шашлыки и помешивая кашу.
- Я люблю тебя малыш, - голос предательски хрипел, но Кирхен постарался не придавать этому значения.
- А я тебя, папа, - Са потерся щекой об плечо мужчины. - Очень сильно.
Немец обнял мальчика и вдохнул запах его волос. Внутренняя борьба разгоралась, и тем болезненней и слаще была нежность, которой он окружал сына. Невыносимо было закрывать глаза и представлять, но и невозможно было отказывать себе в такой пытке. Шульдих чувствовал себя преступником, и ощущение это ему определённо нравилось.
Са едва ли не урчал от удовольствия. Ему было тепло и уютно рядом с отцом. А потому хотелось и папе отплатить тем же.
- О чем ты думаешь, папа?
- О тебе думаю, малыш. О том, как мне с тобой хорошо. О том, какой ты красивый, нежный, хрупкий, отзывчивый... - Кирхен мурлыкал, прикрыв глаза, не слишком задумываясь о том, что говорит. По крайней мере, ни слова лжи, а это главное.
- А чего хочешь сейчас? - не прекращал любопытствовать Са. Прильнул к отцовской груди и потерся щекой.
- Хочу... - Шульдих крепко задумался. Понимал, что сейчас его желания несколько неактуальны и отчасти - невоплотимы. Потому их надо немного перестроить, и вполне может быть, что... - Сейчас - посидеть с тобой у костра. Хорошенько поесть, выпить, пооткровенничать... Мы ведь... - Кирхен чуть отстранился для того, чтобы закурить. - Мы ведь почти ничерта друг о друге не знаем...
- Хм... Это не удивительно... Мы редко виделись... - мальчик повел плечами. - Пап, а это правда, что горячее сырым не бывает?
- Правда. А что? Ты торопишься что ли? Ему ещё минут пять, малыш, - мужчина улыбнулся и со всей нежностью посмотрел на сына. Какой же милый мальчишка этот Са! И как можно всякие грязные мысли о нём думать?
"Легко, папа" - раздался лукавый голос Самаэля в голове мужчины. "Легко и приятно. Я же о тебе похабщину думаю. И не страдаю"
- Нет, я подожду. Просто интересно стало, - мальчик улыбнулся. - Я же обещал тебя мучить вопросами.
- Мучай-мучай. У тебя это приятно и интересно, получается, - подмигнул мужчина и потыкал ножом мясо, проверяя готовность. Мясо брызнуло соком и зашипело. - Готово, малыш. Сейчас на кашу посмотрю, и будем ужинать.
- Ура! - счастливо воскликнул Са. - Кушать! Папа, ты чудо!
- Да ладно... какое так чудо. Скорее чудовище, - Шульдих приоткрыл котелок, понюхал кашу, помешал ложкой и счёл, что всё. Готова таки. - Шуруй за тарелками.
Самаэль унесся к машине за тарелками. Вернулся весьма скоро, протянул тарелки.
- Не-а, ты чудо, - улыбается.
Солдат с важным видом наполнил тарелки. Еда пахла невероятно вкусно и выглядела так же. Только, похоже, Са привлекал, куда больше внимания отца, нежели благоухающий ужин.
Самаэль усаживается рядом с отцом.
- Приятного аппетита, папа.
И вроде бы мальчишка всецело поглощен едой, но Шульдих ощущает на себе изучающе-пытливый взгляд сына.
Сам Шульдих с аппетитом уплетает за обе щеки, вот только и сам поглядывает на сына, и чем чаще и увлечённее он делает это, тем тяжелее глотать еду и тем теснее становится ему в джинсах. Даже сидеть неудобно становится.
- Красивый ты, малыш...
Са возмущенно фыркает и косится на отца.
- Не говори глупостей, папа.
Правда вот сосредоточиться на еде теперь не получается. Мужчина чрезвычайно красив, когда возбужден. И так соблазнительно пахнет!
- Я говорю то, что вижу... - совсем по-звериному откусил кусок мяса. Или скорее оторвал? - Или ты хочешь сказать, что у папки проблемы со зрением? Красивый. Хрупкий. Маленький. Соблазнительный...
Самаэль покраснел и быстро доел свою порцию. Правда, на мясе несколько сбавил обороты, поскольку оно было невероятно вкусным.
- Спасибо, папа. Было очень вкусно, - облизнул губы довольно.
- Рад, что тебе понравилось. Вот думаю, может котелок сполоснуть да глинтвейна сварить? Не так крепко как виски, вкусно и совсем по-зимнему. Как смотришь на такой вариант?
- Весьма одобрительно, - мальчик широко улыбнулся. - Мне нравится глинтвейн, - склонил голову к плечу. - Он располагает к беседам. И... И не к беседам тоже.
- Замечательно. Тогда тащи котелок, вино и сумку со специями, она на заднем сидении, - Кирхен ещё раз чмокнул мальчика в макушку. - Сварю лучшее из всего, что умею. Поговорим, погр-реемся, - как-то хищно оно, это "погр-реемся" прозвучало, а в мозгу опять промелькнули шампура. Только на этот раз Шульдих отогнал эту мысль куда подальше.