Огонек в степи

      


         ... Студеный ветер низко летел над заснеженной степью, посвистывал над
 колеей, пробиваясь в щели между рельсами и шпалами, нес много мелкой снежной крупы, больно бившей по замерзшему лицу. Ветер летел к закату, к тускло-багровой вечерней заре, переплетая в ее отблесках снежную поземку бесчисленными струями.
             Становилось все холоднее и темнее, но Темирхан пока не доставал из заплечного мешка керосиновый фонарь, колотивший по спине в такт неровной ходьбы по шпалам. Уже много лет ходил по ним, но все не мог  привыкнуть к такой ходьбе. Чуть бы подальше ложили шпалы друг от друга – тогда бы и дерева ушло поменьше и путевым обходчикам легче было бы шагать во время осмотра пути…Темирхан усмехнулся опять от этой  детской мысли, возникшей когда-то, в начале его работы на железной дороге. Тогда, молодым еще парнем, пришедшим из аула работать на строительство  Турксиба, он высказал это соображение товарищам-путейцам, присевшим покурить после укладки очередного звена. Ребята хохотали долго, но без зла, у бригадира даже слезы выступили от смеха.
          -Путь-то, рельсы и шпалы, кладут в расчете на паровозы и вагоны, а не для нас, рабсилы ходячей! – Объяснил  сквозь смех грамотный бригадир, иногда читавший газеты на перекурах…
           Еще долго после этого Темирхан с неловкостью вспоминал об этом разговоре, а с годами – с улыбкой. Вот и сейчас, как бы слегка согревшись от давнего воспоминания, он зашагал веселее, поднял голову и осмотрелся.
         Колея, тускло блестевшая в сгущавшихся сумерках, исчезала вдали в темной полосе защитных лесопосадок. Темирхан решил дойти до нее и там, где ветер был слабее, зажечь фонарь. А пока он семенил по шпалам в валенках с обледеневшими самодельными калошами, склееными из автомобильной камеры, и зорко посматривал острыми глазами степняка на рельсы и шпалы, крепления – не выпирают ли где костыли – постукивал иногда молотком на длинной ручке по боковым накладкам, соединявшим рельсы на стыках. Давно бы пора поменять кое-где шпалы, забить покрепче костыли и вообще сделать хороший ремонт пути. Но плохо с материалами, да и путейцев немного – идет война и неизвестно, когда она кончится, а дорога должна бесперебойно пропускать поезда с грузами для фронта…
Уже стемнело, когда он дошел до полосы лесопосадок, прикрывавших колею в низине, где зимние ветра могли занести путь толстым слоем снега. Войдя в эту полосу, где ветер слабел, уходя стороной, Темирхан остановился, снял солдатские рукавицы и сильно потер лицо, задубевшее от ледяного ветра, ломая сосульки на усах, и подумал, что неплохо было бы разжечь костер из сушняка и вскипятить воды в солдатском котелке. Заварки для чая нет, но зато есть поджареная просяная мука в мешочке, которую можно заварить в кипятке и получится вкусная жиденькая кашица. А потом согревшись, можно покурить махорки и продолжить путь... Он снял со спины промерзший негнувшийся брезентовый мешок, присел на рельс и вынул из мешка керосиновый фонарь. Потом загородился спиной от ветра, делая все в давно проверенной опытом последовательности. Поставил между ног старый фонарь, служивший уже не первый десяток лет, открыл дверцу в нем с треснувшим и закленным стеклом, вывел повыше конец фитиля, почерневший от нагара и размял его закорузлыми пальцами. Потом достал из кармана зажигалку, сделанную слесарем путейских мастерских из винтовочной гильзы, поместил ее между ладоней и нажал большим пальцем на ребристое колесико. Фитиль нагретой телом зажигалки вспыхнул сразу, а от него загорелся и фонарь. С огнем сразу стало веселее, мороз не казался уже таким страшным, а темнота отступила, отбежала в стороны…
              Когда огонек в фонаре перестал коптить и потрескивать и занялся ровным пламенем, Темирхан встал и осмотрелся. Ветер затих, на небе появились иглисто-колючие огоньки звезд и луна в мутном ореоле. Лютый мороз сковал землю, выстудил до темной синевы небо. Тускло поблескивая в лунном свете, рельсы уходили вдаль, образуя кривую линию на повороте и пропадая из виду в черной тени от полосы лесонасаждений. Темирхан решил дойти до поворота колеи, откуда дорога просматривалась в обе стороны, и отдохнуть там.
            Одинокий свет фонаря еще долго брел по степи между полосок стальной колеи. Уже подходя к закруглению пути, Темирхан заметил впереди чернеющий разрыв в тусклом блеске рельсовой стали. Мгновенно насторожившись и забыв об усталости, Темирхан подбежал к этому месту и удостоверился в страшной догадке – рельс на закруглении пути лопнул. Сильный мороз вызвал сжатие металла и напряжение в многокилометровой рельсовой нитке и по извечному закону – где тонко, там и рвется – стальная нить порвалась там, где имелась трещина или выбоина, а может быть скрытый дефект в структуре металла…
             Поезд, который должен был проследовать через два часа со стороны, откуда пришел Темирхан, обречен был на крушение здесь. Часы у Темирхана были – именные, подаренные ему за многолетний добросовестный труд. И сейчас он торопливо вынул их и удостоверился, что до прихода поезда еще есть время. Надо было продумать порядок своих действий за это время. В одиночку ему ничего не сделать – это ясно. До ближайшей станции, откуда могли выслать путейцев на дрезине для замены рельса более часа быстрой ходьбы. Пока он дойдет до нее и сообщит о случившемся, пока соберут путейцев и отправят дрезину, пройдет, с учетом хода дрезины к месту разрыва,  в лучшем случае, около трех часов. А поезд придет сюда раньше…Значит поход на станцию отменяется. Нужно ждать прибытия поезда и остановить его подальше от места излома рельса и попытаться вместе с локомотивной бригадой с паровоза «подшить» костылями концы лопнувшего рельса к шпале. Тогда можно попытаться на самой малой скорости провести состав через опасное место и на ближайшей станции сообщить о случившемся, чтобы немедленно выслали сюда ремонтников…
                Темирхан помнил, что неподалеку отсюда видел несколько старых шпал с оставшимися на них стальными подкладками для рельсов и торчавшими из них ржавыми костылями. Можно выбрать шпалу получше и завести ее под рельсы на месте излома…Но все будет решать машинист паровоза. Главное – вовремя остановить поезд и рассказать машинисту о случившейся беде…
              Прежде всего нужно найти место, откуда лучше будет виден подходящий поезд, разжечь костер и ждать возле него. По инструкции останавливать поезд полагалось круговыми движениями фонаря в вытянутой руке, но для верности можно взять хорошую жердь, обмотать ее конец шарфом и слегка смочив керосином из фонаря, поджечь этот факел в нужный момент. Тогда уж круговое вращение этого факела наверняка заметят с паровоза…
                Костер, умело разожженый из сухих ветвей, разгорелся ярко, с веселым треском. Темирхан воткнул с наветренной стороны костра две жерди, натянул на них свой брезентовый дождевик, оставшись в ватной телогрейке. Получилась стенка, которая защищала от ветра и отражала тепло от костра к нему, присевшему с подветренной стороны на кучу собранного хвороста. Теперь можно было вскипятить воды, растопив в котелке снег, заправить кипяток поджаренной просяной мукой и запивать этим напитком ржаную лепешку, прихваченную из дома…
                Вскоре он совсем отогрелся у костра, после еды ему стало даже жарко у весело трещавшего огня. Темирхан встал и посмотрел на черневшую вдали линию ночного горизонта, пытаясь уловить отблеск света от паровозного прожектора, но не заметив ничего, опять сел и свернул самокрутку, стараясь не уронить ни одной крошки махорки. Закурив и щурясь от дыма, подумал, что вот он сидит здесь, в тепле, ест и покуривает, а два его сына где-то далеко на фронте. Младший, служивший шофером, попал под бомбежку и лежал в госпитале. Сейчас, наверное, уже выписался и как знать – быть может в это самое время везет снаряды на передовую. Другой сын, артиллерист, пишет, что крепко стали они бить врага, только клочья летят, хотя и самим достается…И как знать, подумал Темирхан, может быть этот самый поезд, которого он дожидается сейчас, везет снаряды для его сына артиллериста…
            Долетевшее издалека эхо паровозного гудка заставило Темирхана вскочить на ноги. Он торопливо одел рукавицы, схватил фонарь и жердь с намотанным на нее шарфом (это было, в общем-то, старенькое полотенце) и торопливо вскарабкался на заснеженную насыпь.
               Далеко-далеко, на черном горизонте, показался отблеск яркого огня. Он быстро приближался и вскоре стал доноситься шум мчавшегося сюда поезда со слепяще-белым пучком света впереди. Темирхан дождался его приближения, когда, по его расчетам машинист уже мог заметить сигнал, и поджег свой факел. Крепко ухватив его обеими руками, он замахал им, делая огненные круги.
              Пронзительный паровозный гудок был ему ответом, что сигнал замечен. Мчавшийся с лязгом и стуком состав сбавил ход и вскоре Темирхан затоптал свой чадивший факел и подбежал в окутанному паром и, казалось, дрожавшему от нетерпения продолжить путь, паровозу. Из окна высунулась седоусая голова машиниста Гарбузенко, давно водившего поезда по этому участку и хорошо известного Темирхану.  Он знал, что Гарбузенко – человек крикливый, но не злой и работящий, ремонтом паровоза всегда занимался сам и содержал его в «боевой готовности», как любил он говорить…
        -Ну, шо тоби?! Шо стряслось таки?!- Встревоженно-сердито прокричал машинист. – Чого ты крутишь тем дрючком, як чертяка помелом?
           -Нельзя ехать! Рельса сломанный! – Крикнул в ответ Темирхан и закашлялся, хватив грудью морозного воздуха с клубом пара. – Слазь давай! Всем бригада слазь, лом бери, кувалда бери!
              Вскоре машинист с помощником спустились вниз, а кочегар остался в паровозе, чтобы поддерживать огонь в топке. В ней билось, гудело раскаленное до бела пламя и в ярких отблесках этого пламени было видно припорошенное угольной пылью лицо кочегара,  подбрасывавшего лопатой уголь в приоткрывавшуюся на миг металлическую дверцу топки. В руках у  Гарбузенко и у его помощника были инструменты и фонари.
            Дойдя до места излома рельса, Гарбузенко быстро понял ситуацию и первым делом измерил ширину трещины и надолго задумался – принимать решение должен был он.
              -Закрепить треба концы и пройти малым ходом! – Заключил он свои раздумья и развел руками. – Не маю других вариантов! Давай костыли и накладки…
             Прошло около часа напряженной работы трех железнодорожников и после ее завершения машинист с помощником вернулись на паровоз. Он вскоре издал пронзительный свисток и окутался паром. Состав дрогнул, подался назад, гулкий перестук  пронесся от вагона к вагону в морозном воздухе. Затем медленно, со скрипом  вдавливая шпалы в промерзшую насыпь, состав двинулся вперед.
              Темирхан стоял у места излома рельса и, окаменев в тревожном ожидании с фонарем в вытянутой руке, следил за подходившим паровозом. Если он пройдет благополучно опасное место, то и вагоны должны пройти. Вот послышался приглушенный стук колеса по месту излома, потом еще, еще…Каждый такой стук болью отдавался в сердце, а вагонов было много, еще больше было колес и когда последнее из них стукнуло по излому и покатилось дальше, Темирхан почувствовал огромное облегчение и тяжкую усталость.
Отъехавший состав вновь затрясся в перестуке вагонов, останавливаясь.Темирхан увидел, что Гарбузенко, высунувшись из паровозной будки, машет ему фонарем.
-Ну, так шо ты робить надумал зараз?- Крикнул машинист подбежавшему Темирхану.- Со мной, мабуть, до станции или путейцев подождешь? Морозяка такий, шо зубы стынуть…
-Здесь буду!- Ответил  Темирхан, уже решивший для себя этот вопрос. – Надо сторожить это место, пока дрезина придет. Всяко может быть…Дров наломаю путейцам, чтобы грелись у костра…  -Он махнул рукой, заканчивая разговор.
Поезд медленно тронулся и стал отходить. Темирхан провожал его взглядом, пока красный огонек фонаря на тормозной площадке последнего вагона не исчез за поворотом колеи…

                * * * * * * *