Вы помните свой первый заработок? Нет? А я помню. На всю жизнь запомнила.
Было мне тогда лет восемь-девять, наверное. Шестидесятые годы, «кукурузный» бум. Этой «королевой полей» засеивали даже обочины просёлочных дорог. Не знаю,возможно, так было не везде, только на Украине, где я росла. Где каждый клочок земли обрабатывался и ценился на вес золота…
А потому коров, коз, овечек, которые имелись в каждом крестьянском дворе, выпасать было негде: ни лугов, ни лесов-перелесков, ни земли под паром. Общественного пастуха по этой причине не нанимали: стадо некуда выгонять. Только по осени, когда убирали урожай, начиналось приволье, выгоняли скот на убранные поля: там – где-то травка росла, свекольная ботва, листья подсолнухов, кукурузы оставались. Да и простор какой! Гуляй – не хочу! В иное же время, с ранней весны и всё лето, сельчане выкручивались, кто как мог. В подавляющем большинстве семей были дети, подростки, вот и таскали они свою живность на поводу по кромкам улиц, под лесопосадкой, карауля, чтоб, не дай Бог, не залезли животные в чужой огород или в колхозное поле.
Ребятня с нашей улицы загоняла своих коровушек в широкий, обсыпавшийся и поросший травой и мелкими кустиками овраг, промытый, наверное, веками весенними и ливневыми водами. Отпускали скотину пастись, а сами у выхода собирались в кучу и затевали игры.
Мы с моей соседкой и подружкой Катей тоже угоняли своих кормилиц в овраг. Отпускали их на выпас, и, как и остальные дети, играли: собирали цветные камушки, строили из песка целые города, выдумывали и рассказывали друг дружке всякие небылицы, делились «секретами» и «мечтами». Когда тень от старой акации укорачивалась до середины оврага, гнали коров на обед: напоить, подоить, да и самим пообедать. А после обеда – снова на выпас, и так до вечера.
И вот однажды утром тётя Лена, Катина мама, зашла к нам и попросила:
– Оля, попаси сегодня и нашу корову. Катя заболела, я – на работу, и попросить больше некого.
Я согласилась. Мне что за одной, что за двумя коровами приглядывать – всё равно. Да и соседей выручать надо, так принято в селе.
Целый день пасла я и свою Рыжуху, и соседскую Майку. Вечером у ворот встретила меня мама и загнала нашу корову в хлев, а я погнала тёти-Ленину кормилицу дальше, к их двору. Тётя Лена тоже уже стояла у ворот.
– Вот спасибо тебе, дочка, выручила! Не знаю, что и делала бы без тебя. Пойдём, проведаешь Катю. Соскучилась она за день одна…
Я тоже заскучала по подружке и с радостью пошла в дом. Пока мы с Катей болтали о своём, «о девичьем», тётя Лена налила в глубокую миску свежего мёда, рядом поставила большую кружку молока и отломила толстый ломоть ещё тёплого хлеба.
– Садись, поужинай. Заработала. И вот ещё… – сунула мне в руку пятнадцатикопеечную монетку.
Я, соблюдая приличия, стала отказываться от угощения, а у самой глазки загорелись и рот слюной наполнился: в то время не то что мёда – сахара вдоволь не видели. Как говорится, слаще морковки… Мёд был диковинкой в селе. Пчёл, кроме дяди Вити, отца Кати, никто не держал – хлопотно и некогда с ними. Да и у дяди Вити всего несколько ульев стояло в саду. Для опыления цвета, как он объяснял. Поэтому, поломавшись для виду, я села за стол. И оторвалась. По полной…
Как же мне плохо потом было! Меня тошнило, знобило, всё лицо, и не только, покрылось мелкой и жгучей красной сыпью… До полночи мама отпаивала отварами каких-то трав, утром сил не было даже голову от подушки оторвать…
С тех пор прошло уже много лет, но мёд я так и не ем. Даже запаха его не переношу. А первый свой «заработок» запомнила на всю жизнь.