В четыре года Саша стал Колей.
Встреча Сашиных родителей состоялась далеко от мест их постоянного проживания во время студенческой практики на строительстве новых и реконструкции старых гидротехнических сооружений в Туркмении в бассейне реки Аму-Дарьи, как раз накануне Великой отечественной войны.
Отец Саши, Фёдор был старшим сыном в семье Кирилла Ивановича Лофиченко и Ульяны Ивановны (в девичестве – Стольная). У него было ещё три брата (Николай, Василий, Иван) и три сестры (Фёкла, Анна, Маруся). Проживали они на хуторе Бунаки (Родионо-Несветаевский район Ростовской области). Фёдор, к моменту их встречи, уже заканчивал последний курс Новочеркасского гидромелиоративного института. Мать Саши, Людмила была старшим ребёнком (младший брат умер молодым) в семье отчима - Ильи Садомского и Любови Владимировны (в девичестве – Чирьева), проживала в Москве и училась в тот (предвоенный) год на предпоследнем курсе гидромелиоративного факультета Тимирязевской с.х. академии.
В те годы по всем союзным республикам Средней Азии проводились широкомасштабные работы по обводнению засушливых, пустынных и полупустынных земель. В Туркмении для этой цели реконструировались старые оросительные каналы и строились новые с современными водоразборными гидротехническими сооружениями. Неподалёку от них устраивались небольшие кирпичные заводики, на которых работало местное население – туркмены, под руководством русских специалистов – инженеров-гидротехников (и студентов старших курсов) из высших учебных заведений Москвы и Новочеркасска.
Фёдор и Людмила крепко полюбили друг друга, но счастье у молодых было не долгим. В конце 1941 года Сашиного отца призвали в кавалерийские войска Среднеазиатского военного округа, которые были быстро отправлены на защиту Москвы от немцев. Матери Саши предложили не уезжать, а продолжить своё участие в местном гидротехническом строительстве, которое приобрело ещё большее стратегическое значение в народном хозяйстве Советского Союза, для быстрейшего ввода в строй дополнительных площадей орошаемых земель под хлопок, необходимого при производстве пороха для вооружённых сил страны.
Местные власти обещали Людмиле, при этом варианте работы сохранение брони на оставленную московскую жилплощадь, как жене бойца Красной армии, и, поверив в эти обещания, она согласилась. При такой (жилищной) гарантии, к ней приехала из Москвы её мать Любовь Владимировна Садомская (по мужу). Дитя любви инженеров-гидротехников Фёдора и Людмилы – Саша, родился уже в отсутствие отца 11 апреля 1942 года, который в это время в составе 39 армии был в «котле» под Ржевом (Калининской области).
Что же осталось в Сашиной памяти той поры? Воспоминаний немного, но довольно крепко отпечатавшиеся в его детской памяти, начиная с моментом его рождения. Сашино появление на божий свет было зафиксировано у него в памяти. Когда впервые включилось его сознание, он ощутил нестерпимую тесноту. Включилось непреодолимое желание выбраться из этой мучительной тесноты и, упираясь во все стороны своими ручками, ножками и головой, он старался изо всех сил, но через некоторое время изнемог и обессилел, сознание покинуло его. Через какой-то период времени сознание вернулось к нему, он вновь ощутил ноющую боль во всём своём организме, причиняемой теснотой упруго обволакивающей темноты. Все его члены вновь напряглись до предела, подчиняясь одному желанию выбраться - и вот желанная свобода в виде ослепительного света! Саша ощутил невероятное облегчение и блаженство от возможности свободно двигать своими ручками и ножками.
Он видел, как над ним двигались размытые силуэты, звучали какие-то восклицания. Но тут его короткая свобода быстро закончилась, его крепко запеленали. Быстро устанавливалась острота зрения – Саша видел, что его несут в другое (соседнее) помещение-веранду, где его ослепило яркое солнце (находившееся в первой четверти небосвода). Он успел заметить, что там стояло несколько кроватей, и на одну из них его и положили. Желание свободно двигаться вспыхнуло вновь, но в новых условиях его бытия он был крепко спеленат и в новом «коконе» усталый мгновенно отключился.
Будучи уже взрослым и улучив момент (при соответствующей теме разговора) Александр спросил матушку о моментах своего рождения, предварительно поделившись с ней своими смутными воспоминаниями, которые подтвердились - родился он не сразу, первые схватки у неё были 9 апреля, а родился он уже потом 11 апреля, по её словам роды были очень тяжёлыми, был он крупным (4.9 кг) ребёнком.
Сашина память сохранила посещение с бабушкой Ташаузского базара, который находился за большим древним каналом Шавад (питавшийся водой из реки Аму-Дарья), и его детское восприятие было поражено большим количеством верблюдов на этом рынке. Когда они зевали и показывали свои большие зубы, испуганный этим маленький Саша теснее прижимался к ноге своей бабушки Любы. Вернувшись с базара домой, бабушка в воспитательных целях рассказала внуку страшную историю, про то, как один верблюд откусил полголовы у одного плохого человека.
Запомнил Саша также большую длинную змею, выползшую из-под одноэтажного барака, где жили строители местной мелиоративной системы около которого он катался на трёхколёсном велосипеде. Увидев эту змею, он стал наезжать на неё своим велосипедом с детским бесстрашием. Вскоре прибежали строители и, оттащив Сашу в сторону, забили змею палками.
Ещё была в его памяти огромная бахча, в середине которой стоял большой шалаш, в которой иногда ночевала бабушка Люба, подрядившаяся работать там сторожем, за что получала немного денег. Запомнил Саша, как шли они с бабушкой на эту бахчу за арбузом для дома. Был ослепительно солнечный жаркий день (в общем, обычный в тех местах). Он бежал (как потом говорила бабушка, очень быстро) в короткой рубашонке быстро перебирая своими ножками впереди своей бабушки, чтобы именно самому выбрать самый большой и сладкий арбуз.
Останавливаясь у самых крупных арбузов, он прикладывал к ним своё ухо, щёлкал по корке своими пальчиками и слушал, как учила бабушка – если звук был звонким и высоким, то арбуз должен быть уже спелым. Выбрав самый спелый, Саша с трудом вскарабкивался на него и болтая в воздухе ножками, ждал подхода бабушки, которая шла нарочито медленно, чтобы дать время своему внуку выбрать самый-самый лучший арбуз. Бабушка всегда одобряла выбор внука. Арбузы на этой бахче были очень большими и такими тяжёлыми, что больше одного принести домой не было никакой возможности, и настолько спелыми, что сразу сами трескались по направлению, едва намеченному острием ножа.
Бабушка иногда ночевала в шалаше вместе с внуком в тех случаях, когда мать Саши (Люся-апа, как называли её строители) уезжала в далёкие кишлаки руководить строительством новых оросительных каналов и введением в строй новых орошаемых площадей для выращивания теперь уже стратегической с.х. культуры – хлопка.
Обычно, она успевала в тот же день возвращаться в домик для инженерно-технических работников, но бывали и более далёкие поездки, тогда Саша ночевал на бахче в шалаше вместе с бабушкой, он хорошо запомнил одну такую ночь. Под завывание и крики шакалов подбиравшихся ночью почти к самому шалашу заснуть не было никакой возможности, и бабушка всю ночь рассказывала внуку разные страшные сказки, от которых он ещё теснее прижимался к своей любимой бабушке.
В одной из бабушкиных сказок, очень непослушному мальчику, который много шалил, шакалы отъели неосторожно высунутую из шалаша ногу. Услышав такой конец сказки, Саша тут же подбирал под себя свои маленькие ножки и ещё теснее прижимался к своей любимой бабушке. В другой сказке, про спящего в берлоге медведя, который во сне случайно высунул оттуда свою лапу, и которую отрезал проходящий мимо охотник. Эту лапу охотник принёс домой своей жене, которая её сварила. И вот, когда медведь проснулся и обнаружил «пропажу» своей лапы, то ему пришлось вместо отрезанной лапы смастерить себе из липы деревянную ногу. Найдя избу этого охотника медведь стал ходить вокруг неё и требовать отдать ему свою ногу: «скирлы-скирлы, на липовой ноге, на берёзовой клюке, все сёла спят, все деревни спят, одна баба не спит, на моей шкуре сидит, мою шерсть прядёт, моё мясо варит, отдавай баба мою ногу!». И теперь, каждую ночь медведь стал приходить к жилищу охотника и требовать отдать ему его лапу, охотник с женой уже не могли спать от страха, когда медведь пытался открыть их дверь и войти в избу (конец этой страшной сказки к сожалению Саша не запомнил).
В другой сказке-стихах говорилось про мальчика-сироту: «… шла дорожкой той старушка, увидала сироту, приютила и согрела, и поесть дала ему … как тепло промолвил он, закрыл глазки, улыбнулся и заснул спокойным сном». Были стихи и про лягушку: «…ква-ква-ква, ква-ква-ква, скачет вытянувши ножки, …». Ну и конечно были сказки про дюймовочку и ласточку с кротом. А бабушкиной детской (херсонской) считалкой Александр спустя много лет развлекал институтских приятелей: «Жили-были три японца: Як, Як-сидрак, Як-сидрак-сидрак-сидрони; жили-были три японки: Цыпка, Цыпка-дрипка, Цыпка-дрипка-лям-помпони; и женились: Як на Цыпке, Як-сидрак на Цыпке-дрипке, а Як-сидрак-сидрак-сидрони на Цыпке-дрипке-лям-помпони; и родились: у Як и Цыпке–Фу, у Як-сидрак и Цыпке-дрипке – Фучи-фу, а у Як-сидрак-сидрак-сидрони и у Цыпке-дрипке-лям-помпони – Фучи-фучи-фони!». Вроде бы у этой считалки существовало и продолжение, но Сашина память этого не сохранила.
В те времена население в Средней Азии (как потом вспоминала Сашина мама) болело множеством, неизвестных тогда в России, болезней, успешно ликвидированных в последствии российскими врачами. Широко была распространена трахома, повсеместно встречался бытовой сифилис, встречались и прокажённые (потом для них были образованы специальные леплезории). Были и другие экзотические заразные болезни не знакомые новоприбывшим русским, так иногда встречались люди с маленькими палочками на теле и руках. Присмотревшись к ним можно было увидеть, что это были люди, заражённые подкожными паразитами. Когда эти паразиты путешествуя по телу зараженного, выходя под кожу и высовывались наружу, то их сразу же (пока они не исчезли обратно) привязывали к небольшой палочке (или спичке) и постепенно, чтобы паразит не оторвался и не исчез опять в теле заражённого, на неё накручивали – процесс довольно длительный, хотя и относительно безболезненный, и до тех пор, пока сам паразит полностью не вылезет.
Ну а малярией (а в том климате - тропический вариант болезни) здесь переболело почти всё местное население. Не обошла она стороной и приехавших русских. В щадящем варианте, подвёргся этой болезни тогда отец Саши, а в самом тяжёлом, спустя год, заболел его сын - температура под сорок два и был уже без сознания. Мать Людмила, бегом на руках отнесла сына в больницу, где его удалось спасти единственным в то время средством – акрихином. Это лекарство ему пришлось принимать и потом во время рецидивов болезни; последний приступ малярии произошёл в десятилетнем возрасте (во время проживания в г. Ельце), и побочным следствием приёма акрихина было пожелтение кожи лица отчего подушка от соприкосновения со щекой приобретала тоже жёлтый цвет.
Последним воспоминанием о Средней Азии у Саши было после 1945 года был перелёт на маленьком самолёте (типа американского «Дугласа») из Ташауза в Ашхабад. В иллюминатор был хорошо виден караван верблюдов идущих по пустыне. Во время полёта их небольшой пассажирский самолёт часто попадал в воздушные ямы и бабушка удивлялась внуку, который безболезненно их переносил в отличие от её самой и Сашиной мамы, которые чувствовали себя при этом довольно скверно. Этот перелёт состоялся после получения Сашиной матерью письма от мужа Фёдора (до этого письма он считался без вести пропавшим), которое пришло из фильтрационного лагеря для бывших военнопленных из Кривого Рога.
Теперь Саша с матерью и бабушкой ехали к нему, путь из Ашхабада был долгим и трудным по многим причинам, сказалась и послевоенная разруха в народном хозяйстве страны.
По пути из Средней Азии заехали в посёлок Татищево (неподалёку от г. Саратова), где жила бабушкина сестра Вера Владимировна с родственниками умершего уже после окончания войны её мужа - Евстигнеева Семёна Ивановича (вернулся с фронта целым и на радостях стал гостить по всей ближайшей родне и через несколько месяцев внезапно умер – вышел на крыльцо, закурил и упал – разрыв сердца). Тётина родня, хотя и сами жили бедной послевоенной жизнью, помогли, чем могли двум женщинам с маленьким мальчиком выбившимся из сил за долгую дорогу из Средней Азии. Из Саратова они уже ехали врозь: бабушка в Москву выяснять, что стало с их прежним предвоенным местом жительства в коммунальной квартире на Большой Никитской улице (дом №62 кв. 23), а Саша с мамой через Ростов-Дон в Кривой Рог.
На крышах вагонов у поездов той поры имелись значительные возвышения над тамбурами, за которыми там сидели и лежали в большом количестве ехавшие из Германии домой безбилетные солдаты. Все они были очень весёлыми, и сидя на крышах вагонов, оттуда всем радостно кричали и приветственно махали руками.
В вагоне, в котором ехал Саша с мамой, пассажиры, половина которых состояла из солдат, которым удалось купить билеты, сидели, лежали на всех полках, даже в узком пространстве (вдоль вагонных труб) под самым потолком, другие просто стояли, прислонившись к полкам, в проходах. Все солдаты были в приподнятом настроении, ещё бы: ехали домой живыми и невредимыми!
Саша запомнил одного солдата, который развлекал его трофейным трёхцветным фонариком, переключая цвета, а сам игриво посматривал на его красивую белокурую мать (ехавшую без мужского сопровождения), которая умно перевела всеобщее внимание на Сашу, сказав попутчикам, что он может им спеть песню, упрашивали его не долго. Саше дали место на проходе, и он, вытянув свою худенькую шейку запел звонким голоском: «За окном темно от сырости, тучи спрятали луну, хорошо бы завтра вырасти, и поехать на войну, повстречался там с танкистами, и сказал бы им, друзья, вы воюете с фашистами, воевать хочу и я, и танкисты бы ответили, ты парнишка боевой, мы давно тебя приметили, видишь танк, он будет твой!». Песня всем понравилась, кто-то угостил Сашу конфетой (редким лакомством в послевоенные годы), который продолжал, как заворожённый смотреть на трёхцветный фонарик, понимая, что он всё же достанется кому-то из родни этого солдата.
Приехав в Кривой Рог, Саша впервые увидел своего отца Фёдора и был поражён чрезвычайной его худобой и тёмным цветом его кожи, который, буквально в следующий же момент, наклонившись, крепко его расцеловал. И уже потом, взяв сынишку в руки, радостно подкинул его верх, поймав его потом у самой земли. До этого момента Сашу никогда не подкидывали так высоко, а мать, увидев его испуг, попросила отца больше не подкидывать сынишку так высоко, но отец сразу же успокоил её, сказав, что он ни за что не уронит своего сыночка. Отцу так нравилось подкидывать и ловить Сашу, что он продолжал потом это делать, несмотря на материнские опасения, но уже не так высоко как прежде.
В дальнейшем, отец Саши решил, что его сын должен носить имя Коля (Сашей его назвали в его отсутствие) в честь его второго брата Николая, (который тогда ошибочно тоже считался погибшим) – мама не противилась такому решению, была слишком счастлива, встретив своего мужа живым, буквально из небытия. Бабушки рядом не было, вероятно она не так бы быстро согласилась на переименование своего внука. Кто знает, одному Богу сие известно, может быть обретение Саши своего второго (семейного) имени было, в какой-то степени, судьбоносным для него. С этой поры в его теле стали существовать как бы два человека. Один – Александр (по метрике) под которым именем его будут знать в школе учителя и однокашники. И другое – Николай, как потом его будут звать в семье родные, близкие (и близкие друзья, ходившие к нему домой в гости).