Он сидел за столом с закрытыми глазами, обхватив седую голову руками.
Перед ним проплывала вся его жизнь.
Вот он, в далекие послевоенные годы, когда в стране царили голод и разруха, а в душе радость Победы и возрождения, приехал из деревни в город, чтобы учиться на токаря.
На какое-то мгновение он ощутил чувство гордости за того деревенского мальчишку, которого после окончания ФЗУ приняли на крупный машиностроительный завод, выделив комнату в заводском общежитии.
Вспомнил, как всем цехом провожали его в Армию, как отслужив, он вновь вернулся на свой родной завод. Волной теплоты обдали сердце, воспоминания о жене, его первой и единственной любви.
По особенному щемило в груди, когда он, вороша память, думал о том, как встречал ее из родильного дома, как наполнялось их жилище детскими голосами. Шутка ли, вырастить пятерых. И хоть не было в их доме особого богатства, он любил повторять,- «Мое богатство - вот оно», показывая на подрастающих детей.
Старшая дочь Анна уже училась в институте, когда не стало хозяйки. Он остался вдовцом в свои сорок с небольшим. И как-то само собой все заботы по дому взяли на себя две его других дочери. Сын Иван, окончив школу, без раздумий пошел работать на завод, а по вечерам учился в институте. Средняя дочь Мария, отучившись в техникуме, устроилась чертежницей, росла династия Михайловых, о которой на заводе отзывались с теплотой и уважением. Когда пришло время Анне после института вернуться в родной город, о том, куда ей пойти работать вопроса не стояло. Как же гордился он своими детьми.
Оставались не определенными только двое: сын Михаил и дочь Варя, но отец не сомневался, что и они, придет время, пополнят династию Михайловых.
Окончив школу, Мишка даже не пытался поступать в институт, а отправился прямиком в ПТУ учиться на токаря.
- Что ж не плохая профессия для мужчины, одобрил отец.
Но отучившись два месяца, Мишка из училища сбежал, тогда отец пристроил его к себе учеником. Не обнаружив в сыне, особого усердия и желания трудиться, отец расстроился. Ну, ничего, пусть послужит в Армии, поднаберется ума, успокаивал себя он. Вот только вернувшись из Армии, Мишка не торопился устраиваться на работу.
- Успею еще наработаться, твердил он отцу, дай отдохнуть. И целых четыре месяца Мишка отдыхал, просыпался к полудню, а возвращался домой далеко за полночь и не всегда трезвый. Обеспокоенный отец неоднократно пробовал поговорить с ним по-мужски, даже стучал кулаком по столу, и всякий раз Мишка с чувством униженного достоинства, разворачивался и уходил из дома. А отец ночи напролет думал о том, когда, на каком этапе он его проглядел, и болело отцовское сердце.
- Да, пока ребенок растет – тяжело рукам, а вырастит – сердцу, повторял он про себя.
И уже не так радовали его успехи остальных детей, и казалось, что весь завод с осуждением смотрит в его сторону, будто обвиняя в том, что он вырастил непутевого сына.
И вот во время очередного разговора отца с сыном по-мужски, Мишка схватил куртку, хлопнул дверью и исчез на долгие шесть месяцев. В какое- то время семья пыталась даже объявить его в розыск, но то и дело до них доходили слухи, что видели их Мишку живого и здорового, правда в кругу сомнительной компании.
- Не терзай ты себя так, отец, успокаивал старший сын Иван, пусть поживет, узнает почем фунт лиха, не мальчик уже, а набегается, сам придет, еще прощения у тебя просить будет.
Он пришел обросший, грязный и голодный. Варька, увидев брата, обрадовалась и огорчилась одновременно.
- Какой ты грязный, иди, помойся, я тебе ванну приготовила, стараясь не выдавать волнения, произнесла она.
- Потом, дай лучше сначала чего ни будь поесть.
И съев две тарелки борща, Мишка отмылся, переоделся, и, заняв у Варьки денег, снова куда-то ушел, оставив после себя груду грязной одежды.
Вернувшись с работы, отец по этой куче грязи сразу понял, кто был в доме. Отказавшись от ужина, он сел за стол, обхватил голову руками, и долго сидел молча. Его натруженные, мозолистые руки ныли. Он положил перед собой левую руку, посмотрел на пальцы с опухшими от работы суставами и до боли сжал в кулак, отчего рука побелела. Потом разжал, потрогал пальцы, от прикосновения каждый из них болел одинаково.
Вот они, все передо мной, думал он, какой не тронь, больно.
О многом передумал старший Михайлов в этот вечер. Во всем он винил в первую очередь себя. Недоглядел.
Мишка пришел далеко за полночь. Тихо, на цыпочках, чтобы никого не разбудить, он пробрался в свою комнату. Но никто из Михайловых в эту ночь не спал. Каждый хотел высказать ему то, что считал нужным. Но отец опередил всех. Он встал, вошел в комнату сына. Мишка прямо в одежде лежал на кровати. Отец взял стул, сел напротив, положил на колени свои обезображенные артритом мозолистые руки, посмотрел на исхудавшее, пожелтевшее лицо сына, полными слез глазами, и,тяжело вздохнув, произнес:
- Вот ты, сынок, снял с себя грязную одежду, и тело успел отмыть от грязи,
а совесть, скажи, как отмывать будешь?
И, сжавшись от боли, его сердце остановилось, так и не дождавшись ответа.