- Мы не умрем никогда…
шептал тихий голос, будто убеждая ее не уходить туда, где больше нет места любви. Места, в котором она останется одна. Места, в котором вечно идет пушистый снег и светит яркое солнце. А мороз рисует на стеклах узоры, оставляет у дверей ледяные цветы, приносит во снах букеты ромашек... Ведь она так любит – белый снег и ромашки. Она очень любит эти, редки для Японии, полевые цветы.
..- я тебя ей не отдам
всего лишь образ, который застрял где-то на уровне подсознания. Только один-единственный образ, который остановил на грани не_жизни. Душа, готовая проститься с телом, зависла на кончиках тонких пальцев, еле успела остановиться, улетая куда-то ввысь. Жизненные силы по капле падали на снег с опущенных ресниц, нехотя расставаясь с этим почти_совершенным_телом. Кто-то сильный и любящий удерживал, не отпускал, будто приковав к себе цепями – держался за холодеющие пальчики, которые невесомым грузом какое-то время еще были в горячей сильной руке… но потом это тепло исчезло – его будто отодрали от кожи, причиняя адскую боль не телу, но жизни.
- Пора учится ходить по облакам…
кто-то пел, очень-очень тихо – перезвоном арфы или звуками весенней капели, не разобрать точно. Но эта настойчивая нежность скальпелем проникала все глубже. Песня без слов, но с глубоким смыслом – нужно уходить. Куклы долго не живут, они слишком ломки, слишком хрупки… эти хрустальные прозрачные куклы. Эмили и так слишком долго боролась, слишком ярко жила. Играла в какой-то степени собой, жила в какой-то степени подиумом, любила… нет, не в какой-то степени – полностью, будто ничего больше не умела. Да и любить не умела – только училась. Пыталась, но, видимо, миру не нужны чувства. Миру больше не нужна любовь.
..-три, два, один. Разряд.
тонкие невидимые, но ощутимые молнии проходят сквозь тело. Электрический ток когда-то дал телу силы к жизни – получится ли повторно воскресить? Доктора пытаются заставить биться сердце, которое слишком устало, что бы продолжать свой бег дальше. Уколы/капельницы/медикаменты/ток/врачи… холод. И только ощущение его рук еще как-то спасет. Сердце неумело делает удар, вспоминает как это – работать в тонком теле. Наращивает темп. Живет еще чуть-чуть.
- Вам нельзя дальше…
И все, что происходило потом – не важно. Стерильно_безразлично_педантично_точно. В полной мере глупо, в большей мере бесполезно – спасти можно тело, но не душу. Идеальной чистотой не спасешь теплой души, которой просто не за что зацепиться. Зашить, как порванную куклу – полностью заштопать все тончайшие, порвавшиеся так легко, ткани, влить в тело лекарства, которые помогают регенерации, следить за ритмами сердца и дыхания, но забыть главного – зашить вместе с раной ускользающую жизнь. Закрыть пути к бегству в пустоту.
Она же кукла. Зачем ей жизнь?.. зачем ей любовь? Зачем ей он – человек, что сидит верным псом у двери, ждет, волнуется… кто ответит? Она же просто кукла. Одна из многих. Схожая со всеми, но не такая. Иная. Та, что стала большей частью. Островком успокоения во время войны. И она – умирала душой. Так банально. В мире вообще – смерть самая банальная штука.
- Мы сделали все, что смогли, она будет жить, но...
Не осознавать себя, но чувствовать чье-то родное прикосновение – так близко. Только содрогания воздуха – слова. Слишком сильные чувства, что бы смогли остановиться за стенами. Он не рядом, но его эмоции, как маяк – нужно держаться, совсем немного. Нужно держаться… слышать его сердце, как бы далеко не был.
-...сейчас она в коме. Мы постараемся...
Нет мотивации. Нет того, что заставит вернуться. Чувство, стимул был где-то совсем близко, но исчез. Так странно – словно что-то постукивает в груди стальным молоточком – будто уже целую вечность, а может всего несколько секунд.
тук-тук-тук… без остановок. Монотонно, как машина.
Наверное, это стучит зима, а тепло и весна придут без стука. Он никогда не спрашивал, он только молчал, говоря взглядом, прикосновениям. Его слова не лгали, потому что он говорил мало. Он говорил не словами…
Что-то родное легло на тонкую ткань простыни. Знакомое до боли в сердце – но сердечко не слышит, не чувствует – монотонно выбивает ритм. Что-то теплое осталось рядом, невесомое и не видимое остальным.
Тень сторожила не только глубокий долгий сон, но и те капли жизни, что еще каким-то чудом смогли сохраниться. Тень охраняла не только тело, но и душу, которая в любой момент была готова выпорхнуть бабочкой на тот серебряный зов, что с каждым мигом становился все громче, который звал все настойчивее.