Ночью начали бомбить. «Мессершмиты» пролетали так близко над землей, что, казалось вот-вот срубят винтами верхушки деревьев. И все время норовили класть снаряды покучнее. Блиндаж Плеханова вздрагивал от каждого соприкосновения авиабомбы с землей, а, если учесть, что происходил этот процесс неперывно, то их вот уже полчаса трясло крупной дрожью. Плеханов с замполитом сидели за крепким дубовым столом с разложенной картой, припертой, чтобы немцы не скинули ее своей канонадой, полбуханкой ржаного хлеба с железной фляжкой, и пили водку, заодно прокладывая маршрут завтрашней вылазки.
В их распоряжении был большой партизанский отряд, практически без потерь прошедший три года войны и успешно расправлявшийся с врагом, уже изрядно подрастерявшим соки на русской земле, но от этого не перестававшим быть коварным и опасным. Бойцы, конечно, немцу спуску не давали, благо, что снабжение было налажено хорошо, да и с боеприпасами проблем не было.
- Говоришь здесь нужно к станции выходить? – тянул замполит, вытирая дрожащей рукой пот со лба.
- С нашей стороны можно пробраться тремя путями, - ответствовал Плотников, тыча корявым желтым пальцем в карту. – Но вот тут, тут и тут стоят немецкие патрули, а сейчас они особенно станцию укрепили. Шибко им не хочется, чтобы этот товарняк нашими стараниями на воздух взлетел. – Гитлер им оружие в подарочек из Германии прислал. И танки. Смекаешь, Митрич? Ежели мы ихний эшелон под откос пустим, то не видать фронту подмоги. А это нам очень важно. Ну, будем.
Они металлически чокнулись, выпили и снова уставились в карту.
- А вот тут, - продолжал Плотников, - болото. Раскинулось почитай километров на сорок, смотри, протянуло свои щупальца на запад, на восток. То есть фрицам как бы естественная защита, - Плотников подмигнул Митричу. – Вот тут-то мы их и возьмем, с болота. Мои люди подкрадутся незаметно отсюда (от взрыва желтый палец немного изменил траекторию, как хмельная мысль Митрича, но тут же снова принял правильное направление) и надерут гадам задницу.
- А болото?
- Не боись, мои люди знают как с болотом обращаться. Это только для немца оно непроходимое, а у нас там тропки тайные есть. Мы давно похаживаем на станцию, агент наш там под боком у фрицев есть, да до поры до времени себя не выдавали. На станции еще хотим разжиться кое-какими бумажонками, поскольку сведения имеются, что с эшелоном шишку на фронт направляют с спецвагоне. Понял, да? Ну, давай. За нашу победу.
Не чокаясь.
И следующие несколько дней непроходимый лес редел под шквальным огнем фашистов. Уже и днем не было покоя от «Мессеров», пронзавших израненное русское небо тысячами острых жал.
- Это они герра Шпрингера с воздуха прикрывают, - объяснил Кольша двум напарникам – молодым, крепким парням.
- Понятно, - напевно отозвался другой, Саня.
Они трое лежали под кустом черники, объедая руками сладкие ягоды и пристально приглядываясь к лесу. Саня, Минька и Кольша, которого Плотников определил в операции за старшего, получили задание пробраться на станцию, ликвидировать герра Шпрингера, добыть важные донесения, заминировать пути и скрыться. Тяжеловато даже для бойцов, на счету у которых несколько удачных операций, а троица, несмотря на молодость уже успела побывать в переделках. Они получили подробный инструктаж, в том числе и на тот счет, если их схватят. «В живых не оставят никого, - предупредил Митрич. – Пытать будут страшно. Так что, если попадетесь, стреляйтесь. Мне потом еще спасибо скажете, что научил».
Под кустом было хорошо, утреннее солнышко пробивалось сквозь дымные облака, где-то вдалеке, как пчелы, гудели вражеские самолеты, заходили на круг.
- Вон оно, болото, - наконец произнес Кольша. – Он один бывал в этих краях, поэтому Плотников и назначил его командиром. – Вишь, полянка среди дерев и дальше вглубь.- Это гать. Кто в нее попадет, хана, поняли? Но, - Кольша хитро подмигнул, - тропочка тут есть тайная, она нас к станции выведет. Отдохнули, робя? Пошли теперь, нам до темноты нужно успеть выбраться, иначе погибнем.
Парни ползком, прячась в густой траве, преодолели несколько метров, и Кольша глазами стал выискивать тропку. Нашел, позвал товарищей и все, подхватив крепче оружие, тихонько, хоронясь в травах, зашагали по невидимой стежке. Изредка сапоги неглубоко проваливались в черную жижу, и в следы набиралась вода. Это, и то еще, что земля под ними легко колыхалась, говорило о том, что до бездны путь даже короче, чем кажется, всего только шагнуть в сторону. Время от времени над ними пролетали самолеты, тогда Саня Миня и Кольша падали на землю и зарывались носами в грязь. Правда здесь «Мессеры» не бомбили – знали, что на болоте не стоит тратить драгоценный боезапас.
Солнце ушло в зенит. Стало припекать, и вместе с теплом и звучащим все реже гулом «Мессершмитов» стал уходить страх. Тропка вела их все увереннее вглубь раскинувшейся на сотни метров гати, и, если бы кто-то смотрел издали, видел бы трех молодых людей с длинными руками и нескладными ногами, идущих по бескрайнему зеленому полю.
- Ой! - воскликнул вдруг Санек от неожиданности, но через секунду рассмеялся. Прямо из-под ног у него вспорхнула небольшая птичка.
Это происшествие привело их к открытию. Гать отчего-то не вбирала в себя звуки, а, подобно лесу, отражала под самыми неожиданными углами. Громкий резкий вскрик сначала шел прямо, потом, наткнувшись на невидимую преграду, отклонялся в сторону градусов на тридцать, и, немного пометавшись в траве, бумерангом возвращался к источнику. Обнаружив это неожиданное разнообразие и разомлев от летней жары, которая томно парила над болотами, от жужжаний насекомых и тишины, Санек, Кольша и Минька стали крякать, ухать и выть на разные голоса.
Болото отозвалось броуновской каннонадой звуков, которые сталкивались, множились, отражались сами от себя, слепо тыкались в лицо пацанам и шарахались обратно. Достигнув апогея множества, эта какофония вдруг слилась и над болотами, прямо над головами бойцов, как ураган, пронесся жуткий скрежещущий звук. И в унисон ему – жужжание «Мессершмита».
Санька, Кольша и Минька, как подкошенные упали на тропку. Все трое испугались не на шутку. Страху нагонял и упорно кружащий над болотами самолет.
- Он че, нас слышал? – прошептал Санек. После их кошачьего концерта, его шепот казался вне пределов слуховой досягаемости.
- Не вряд ли, - ответил Кольша. – А вот что мы так разорались, вы не скажете?
- Извините, товарищ командир, - виновато прошептал уже Минька. – Кто ж знал, что такая ерунда получится.
«Мессер» вроде улетел, но они продолжали лежать в теплой болотной грязи, хотя немного отошли от страха и перевернулись на спину. «Переждем чуток?», - предложил Кольша и достал кисет. Закурили.
- А наорали-то мы как страшно, – нарушил тишину Минька. – Аж в ушах звенит до сих пор.
- А в конце-то, в конце, слыхали, что было.
- Так это и не наш звук может, - сказал Кольша.
- Кто же? Немец?
- Да нет, не немец. – Кольша затянулся и пощурился в небо. – Я вот тут почитай всю жизнь живу и много про эти места побасенок слышал. Бабки у нас в деревне любили молодых девок стращать, чтобы те на болото не совались, и мы тоже слушали. Темные были, малореволюционные, верили всему. Митьку знаешь? Так он до ветру ночью после этих рассказов ходить боялся. Так и терпел, пока однажды лежанку не обмочил. Отец ему тогда всыпал и рассказы бабкины слушать запретил.
- Чего рассказывают-то, слышь?
- Рассказывают, что в здешних болтах кто-то живет, навроде водяного. Только не водяной. Сам видом огромный, черный, как черт, или даже он и есть, как будто бы здесь из преисподни какой выход есть. Злой - страсть. Дядька Прокл его видел даже однажды, когда пошел на болота клюкву собирать. Бежал потом, чуть не утоп. Рассказывает: «Иду я, клюкву собираю (в том году она славная уродилась), вдруг смотрю, болото расступается, и что-то снизу вылазит оттуда, навроде змеюки огромной. Глазки злобные, маленькие. И тянет эта змеюка шею вверх, а сама размером как с огромный дом. Я, говорит, бросил корзинку и побежал, не разбирая дороги, как только ноги-то к деревне вынесли, сто раз мог в трясину провалиться, но, видать, бог отвел». После этих слов дядька Прокл креститься начинал, и бабки, которые его слушали тоже.
- Ну ладно, хоть не про собаку Баскервилей рассказывают, - прокомментировал Санек.
- Это что ж за собака?
- Это писатель жил такой буржуазный в Англии в прошлом веке – Конан Дойль, и написал про собаку, которая на болотах жила и всех убивала. А на самом деле это злодей один собаку травил, чтобы наследство получить.
- Ну какое у нас тут наследство, - сказал Кольша, - так бабы, заполошные.
- Слышь, Санек, - сказал молчащий до этого момента Минька. – Вот ты городской, много чего знаешь. Скажи, что у вас там про войну говорят, когда она кончится?
- Товарищ Сталин говорит, что скоро.
- Ну ладно, пойдем, отдохнули, - поднялся Кольша.
И все трое, одернув влажные зады гимнастеркам, двинулись дальше. Судя по карте, до станции оставалось километров десять не больше.
Как будто назло, только бойцы партизанского отряда двинулись дальше, появился «Мессершмит». «Чует он нас что ли», - злобно пробормотал Кольша, но команды залечь не дал. «Все равно нас тут не ждут, поэтому бомбить не будут».
Но он ошибся. Первая бомба упала совсем близко, так что в ушах зазвенело. Снаряд, попав в болотную трясину, не только оглушительно грохнул, но и всколыхнул ровную зеленую ряску, обнажив серую, жирную прогалину. За ней появилась вторая. «Ложись!», - крикнул Кольша, хотя Минька и Санька без его команды уже лежали носами в грязи. «Вот черт!, - выругался сквозь зубы Минька, - Как же это он нашел нас?». «Как-как, орать меньше надо было». «Сам-то», - огрызнулся Минька. Если бы не стесненные обстоятельства, пацаны обязательно сцепились, а так им оставалось только перебрасываться недобрыми взглядами под близкое уханье снарядов.
Почва под их тощими телами ходила ходуном. «Смотрите!», - вдруг прошептал Санька.
Кольша и Минька, мгновенно забыв о распре, обернулись.
Из потревоженной ряски прямо на них смотрела голова огромной змеи.
Кольша, Санька и Минька не орываясь смотрели, как голова тянется вверх, как злобные маленькие глаза следят за тремя незадачливыми партизанами, как расступается болото, обнажая толстое многометровое туловище и нервный, здоровый хвост. Хвост дернулся, и болото колыхнулось.
Тварь живо задвигалась по бездонной гати и без усилий двинулась в сторону Кольши, Саньки и Миньки.
«Мама, - прошептал Санька. – Это ж динозавр».
«Тикаем», - крикнул Кольша, и они, уже нисколько не хоронясь «Мессершмитов», припустили по болотной стежке к станции. Гудел фриц, сзади раздавался заунывный стон доисторического чудовища, невесть откуда попавшего в их брянские болота, мирно жившего тут миллионы лет и на закате дней потревоженного человеческой ненавистью. Санька, Минька и Кольша мчались уже, не разбирая дороги подальше от доисторического ужаса, по сравнению с которым «Мессершмит» казался маленькой безопасной стрекозой.
«Ой!», - вдруг громко крикнул Минька, и болото размножило его вопль, разбило на миллион звуков, как будто где-то невдалеке снова завыла нечисть. Санька и Кольша приостановились, чтобы обернуться и увидели то, чего больше всего боялись. Худенького Миньку засасывало в трясину. Наверняка, он в испуге слишком далеко отошел от спасительной тропки, отделявшей реальный мир от наполнившего болота ужаса. Еще и «Мессер» огромным доисторическим ящером продолжал рассекать воздух. Санька с Кольшей рванулись к Миньке, который уже увяз в жирной жиже почти по пояс. Кольша на ходу сдирал с гимнастерки толстый кожаный ремень и приспосабливал для удобства к нему автомат. «На, Минька!», - крикнул он, закидывая ремень в болото. После нескольких попыток Миньке удалось схватить руками пряжку, и Кольша, упав на тропку, при поддержке Саньки, стал тянуть ремень на себя. Дело двигалось неспоро, но Кольша и Санька старались. Несколько раз троица отдыхала, чтобы восстановить силы, и через полчаса дело, казалось, пошло на лад – Миньку удалось вытащить почти наполовину.
И тут болото опять расступилось, и огромная голова начала вылезать на поверхность. «Стреляй», черт», - задыхаясь закричал Санька. Минька от неожиданности выпустил ремень. Санька спустил оружие с предохранителя и, целясь между динозаврих глаз, выпустил целую очередь. Откуда-то снова налетел «Мессершмит», и болото превратилось в кричащий от невыносимой боли ад.
Раненый динозавр пытался вырваться из трясины, из его башки лилась струя черной крови – то ли его ранил Санька, то ли, что вероятнее, подшибли с воздуха. При этом чудовище испускало такие громкие крики, что, казалось, вопит сама израненная земля. Кричал Кольша, которому перешибло ноги, кричал Санька. Минька отрывисто вякнул, и болото сомкнулось над его белобрысой макушкой. И над всем завывало тоскливое мессеровское: «У-у-у-у…бум!»
Не переставая вопить, контуженный Санька отбросил бесполезный автомат и, инстинктивно попадая в стежку, метнулся в направлении станции. Звуки доисторического побоища сопровождали все те километры, что отделяли бойца партизанской армии, рядового Александра Свечникова от пациента интернанштальта в Вене.
После войны об этом случае много писали в западной прессе, педантичные немцы слали даже официальные запросы с просьбой дать сведения о больном. «Просим Вас, - писал главный врач венского убогого дома, - сообщить нам хоть какие-либо сведения о человеке, который говорит по-русски и называет себя русским партизаном. Больной появился на станции Энск в августе 1943 года в состоянии крайнего аффекта. Оружия при нем не было. Он все время повторял, что его товарищей убило доисторическое чудовище, которое (цитирую) «вылезло из болота». С большим трудом его удалось успокоить. После первичного медицинского осмотра обнаружилось, что молодой человек сильно контужен, на голове у него рваная рана, нанесенная тяжелым, тупым предметом. Так как он не представлял интереса для военной разведки, был безопасен и страдал явными признаками психического расстройства, мы отправили его сначала в госпиталь при концентрационном лагере Оснабрюк, а после окончания войны он в качестве «учебного пособия» для студентов-психиатров был передан нам русскими. Александр был очень привязан к главному врачу госпиталя и ни за что не хотел уезжать с войсками в Россию, повторяя, что там живет «чудовище». Мы хотим исследовать его биографию на предмет нескольких вещей. 1. Верно ли утверждение пациента о том, что он родился в 1924 году в Брянске. 2. Верно ли утверждение, что в 1942 году пацииент ушел добровольцем в партизанский отряд имени красноармейца Дробыша. 3. Действительно ли пациент получил важное задание взять в плен немецкого генерала.
Эти сведения важны для понимания природы бреда больного. Заранее благодарим за сотрудничество. Главный врач психиатрической больницы Вены Бухман».
Советская сторона отмалчивалась, и лишь в 1975 году, с опозданием на 20 лет, через неделю после торжественных похорон герра Юнгера Бухмана, в больницу пришло письмо.
«Центральный военный архив Брянской области, герру Бухману. Доводим до Вашего сведения, что, согласно имеющимся архивным данным, на указанное Вами число партизанским отрядом имени красноармейца Дробыша не планировалось операции по захвату пленного. Человека с именем Александр Свечников в списках отряда не значилось».