Альтернатива, глава 20

Ольга Новикова 2
глава двадцатая
ЖИВЫЕ  И МЕРТВЕЦЫ.

- Мне следовало сопроводить его, напрасно вы меня отговорили, - сказал я. – Что же нам теперь делать?
- Вам – помолчать, мне – подумать, - не слишком любезно откликнулся Холмс.- Наша гостья не должна пополнить комплект экспонатов в морге Мэртона, не так ли? И то, что она будет при этом в вашей компании, меня не утешит. А нам с вами сейчас нужно уйти.
- Ваша нога...
- Немного помешает, но деваться некуда, - нахмурившись, перебил он. – Я возьму трость.
- Вы никогда не выздоровеете, - вздохнул я.
- Скорее, чем вы думаете.  Ничего, Уотсон, не нужно беспокоиться – я себя лучше знаю. Собирайтесь.
- Может быть, мисс Вансипетс подождёт здесь, пока мы не вернёмся? Здесь, мне кажется, всё-таки безопаснее.
- Для неё – возможно. Для миссис Хадсон – едва ли.
- Я отправлюсь с вами, - быстро сказала Вансипетс – она явно боялась оставаться одна.
- Нет, - категорично отрезал Холмс. – Ваше присутствие будет мне мешать.
Я чувствовал, что он испытывает к мисс Вансипетс определённую неприязнь, хотя и не совсем понимал причину этой неприязни. Впрочем, я рассчитывал, оставшись с ним наедине, спросить об этом у него самого.
- Вы гоните меня на улицу? – тихо спросила она.
- Боже, нет, конечно! Вы не даёте мне сосредоточиться... Ладно, - после минутного молчания проговорил он. -  Пойдёмте – я пристрою вас в надёжное место. Это не займёт много времени, Уотсон, но вам придётся подождать здесь пока одному. 
Меня это немного покоробило – ясно было, что он не хочет открывать мне географическое положение «надёжного места». Но тут же я успокоил себя тем, что «меньше знаешь – крепче спишь».
Холмс и Вансипетс ушли, и она беспокойно оглядывалась – я видел это в окно, наблюдая за тем, как они удаляются по улице, а он что-то говорил, на ходу склоняясь к её уху.
Я не знал, чем себя занять, ожидая возвращения Холмса. Известие о смерти Бейкера всколыхнуло во мне и страх, и вину. Я места себе не находил. А Холмс отсутствовал долго вопреки своим заверениям. И когда, наконец, я услышал звук открывающейся наружной двери, я был уже весь выжат, как лимон.
- Там дождь, - сказал Холмс, отряхиваясь, словно просто совершал моцион после завтрака.
- Холмс!
Моё восклицание вызвало внимательный взгляд. Но он ничего не сказал – сел в кресло и, поморщившись, вытянул ноги к огню.
- Болит? – сочувственно спросил я.
- Не особенно. Передохну – и отправимся в морг.
- Куда вы её отвели?
Он раскрыл устало прикрытые было глаза и легко подтвердил мои опасения:
- Зачем вам знать? Чем меньше людей в это посвящено, тем для неё безопаснее, - и снова опустил веки.
Не знаю, понял ли он в полной мере, что сказал, но меня словно по щекам отхлыстали. «У вас длинный язык, Уотсон, и вам нельзя доверять»,  – вот что, по сути, сейчас было сказано. Я задохнулся от обиды. А Холмс, ничего не замечая, просто сидел и отдыхал.
Отчётливо тикали часы. Потрескивали поленья. Я видел, как моего компаньона всё больше охватывает лень. От его вымокшего пальто поднимался пар, и пахло мокрой псиной, глаза он снова закрыл, лицо порозовело, на висках выступила влага. Губы разомкнулись, приоткрыв ровные блестящие от слюны белые зубы. Кисть руки расслабленно свесилась с подлокотника. Кажется, он начал дремать.
В конце концов мне надоело бессмысленное ожидание, и я совсем уж было собирался спросить, идём мы, наконец, куда-нибудь или нет, как вдруг он шевельнулся и пробормотал во сне  несколько слов. Эти слова настолько поразили меня, что я превратился в натуральный соляной столп. «Уотсон - Уотсон, Джонни Уотсон, - вот, что он сказал – невнятно, но узнаваемо. – Милый глупый мальчик... Как же мне тебя уберечь?» И такая боль, такая забота звучала в его голосе, что я ошеломлённо тут же простил ему все умалчивания и секреты. А он, между прочим, был двумя годами младше меня.
Прошло довольно много времени, прежде чем я «отмер» и смог позвать его:
- Холмс!
Он вздрогнул и открыл глаза.
- Вы заснули, - виновато сказал я.
- Да...
- Неважно себя чувствуете, да?
- Да нет, вполне сносно.
Я потрогал его лоб.
- Да где же «сносно»? У вас снова жар.
- Пустяки. Он будет, конечно, пока я нагружаю ногу. А без этого не обойтись. Сами видите, как разворачиваются события. Мы должны осмотреть тело Бейкера. Ничего страшного, жар пустяковый. Пойдёмте прямо сейчас.
Он поднялся с показным воодушевлением, но хромал при этом куда сильнее, чем тогда, когда пришёл. Я покряхтел и дал ему обезболивающее.
Госпиталь Мэрвиля на этот раз показался мне уже вроде как родным. И владения Воблы Мэртона – неожиданно приветливыми.
- А-а, брат Дэвида Уотсона! – приветствовал он меня. – Вы, я вижу, не на шутку сошлись характерами с Холмсом. Это и радует, и тревожит.
- Почему радует и тревожит? – не понял я.
- Да, собственно, по одной причине – предвижу, что работы у меня теперь с вами прибавится, - и закаркал, как придавленная кошкой ворона, что означало у него весёлый смех.
- Мы, собственно, насчёт Бейкера, - сказал Холмс. – Его тело, как я понимаю, должны были доставить вам.
- Тело Бейкера? – хмыкнул Мэртон. – Вы Джона Бейкера, психиатра имеете в виду? Ну как же, доставлено. Пьёт чай, если я не ошибаюсь, с нашей сиделкой наверху.
 Я икнул и посмотрел на Холмса.
- Кто пьёт чай? – тоже не совсем разобравшись, переспросил он.
- Тело Бейкера.
- Мёртвое?
- Господь с вами! Зачем бы мёртвый стал пить чай? Взбодриться? Так ему этого не нужно, да и физиологические процессы в  мёртвом теле замирают. Ему, по правде говоря, и глотка-то не сделать.
Я помотал головой, словно лошадь, отгоняющая муху. Но Холмс, как человек практический, нашёл и правильный вопрос:
- Так Бейкер жив?
- Ну конечно.
- А кто же умер?
- Ну.., - Вобла задумчиво завёл глаза. – Миссис Траперс из восьмой палаты, Джон Холлуэй – у него злокачественная опухоль на горле была, мисс Квентин умерла родами – узкий таз.
- Бросьте шутить! Я говорю об убитом с улицы.
- А-а, вот вы о ком. Ну, Холмс, это человек не вашего круга – бродяга, пьяница. Поножовщина из-за пятифунтовой купюры. Как бишь его? – Мэртон скосил глаза в бумаги, лежавшие на столе. – Ах, ты ж смотри! Ну, бывают ли такие совпадения! Джон Бейкер – ей же ей! То есть, не то, чтобы он назвал своё имя – бродяга, сами понимаете, да и доставили его сюда уже мёртвого. Но я так подумал: не годится же человеку, как безродной псине, быть похороненному безымянным. Ну а Джон Бейкер – имя, не хуже других, а? Грегсон – он тоже мою точку зрения разделяет. Он, конечно, звёзд с неба не хватает, но в целом он добрый малый – ему не жалко имени для бедолаги, в жизни которого всего и хорошего-то, может, было, что только эти пять фунтов.   
Только теперь я начал что-то понимать. А светлые водянистые глаза Воблы откровенно смеялись над нами.
- М-да, – наконец, пробормотал Холмс. – Да, Мэртон, совершенно верно... Вы это... правильно... Да, - он как-то неопределённо взмахнул рукой и вышел из морга, хромая ещё сильнее, несмотря на обезболивание.
 Я нагнал его уже у дверей:
- Вы словно бы расстроились, Холмс?
- Да нет. Просто разозлился на себя за то, что не догадался сам. И за то, что попался так легко. Мэртон – очень проницательный человек, и уловка хороша. Теперь за Бейкера я почти спокоен... Уотсон, не хотите на вечерок сделаться гомосексуалистом? – вдруг предложил он.
Я чуть не подавился языком, а экзофтальм мой достиг экстраординарных размеров.
- Что... что вы имеете в виду?
- Ну, не то, от чего вас в холодный пот бросило, - рассмеялся он. – Нам нужно будет только притвориться, чтобы попасть в одно место. И загримироваться. Но так как вы гримироваться не умеете, вас мы только перекрасим. Согласны?
- Согласен.
- Да, это может быть опасно, - спохватился он, словно только что вспомнил об этом обстоятельстве.
- Вы будете удивлены, - как мог, саркастичнее заметил я. – Но я догадался... Холмс, а почему мы не уходим?
- Да вот, - он показался мне несколько смущённым. – Я только что подумал, что мне следовало бы навестить Лебрана. Хотите со мной?
Я зябко передёрнул плечами:
- Не хочу. Но пойду. Кстати, в последнюю нашу встречу он весьма энергично обозвал меня дураком. Не то, чтобы он был не совсем прав, а всё же я хотел бы...
- Сатисфакции, да? Ладно, идёмте. Пусть сознание того, что вы не слепы и на своих ногах даст вам сладкое чувство превосходства. Подразните его.
- Если бы вы не пришли мне на помощь в «Озере», Лебран бы оказался прав – я не превосходство перед ним продемонстрировать хочу – тем более, что его и нет никакого, а поблагодарить за предупреждение.
- Которому вы не вняли?
- В том, что я не внял ему, вины Лебрана нет. Он искренне старался предостеречь меня.
- Просто избрал неподходящий способ, - сказал Холмс. – В вашем случае короткий поводок надёжнее стальной цепи с кольцом.
И я был уже готов обиженно вскинуться и возразить ему, но вспомнил вдруг сонный, тихий, срывающийся голос: «Как же мне тебя уберечь?» - и прикусил язык – только шеей невольно шевельнул, словно и впрямь почувствовал на ней тесный ошейник.
В палате Лебрана я увидел новшество – инвалидное кресло с большими колёсами, которые можно крутить руками. Сам Лебран полусидел в подушках, а сиделка читала ему вслух что-то из журнала. Увидев нас, она сложила журнал и поднялась.
- Если вам разрешено посещение, джентльмены, то меня должен поставить об этом в известность доктор Вильсон.
- Я – врач этого госпиталя, - сказал я. – Моя фамилия Уотсон – вы можете справиться обо мне у мистера Мэртона, а я подожду. Мой спутник мистер Холмс ему тоже знаком, как персона грата.
Услышав мой голос, Лебран повернул голову в нашу сторону. Он выглядел теперь намного лучше и заговорил вполне внятно – только медленно:
- Всё в порядке, мисс Колверт, я знаю этих людей. Они не сделают мне ничего плохого – не нужно беспокоить ни доктора Вильсона, ни доктора Мэртона. Холмс, подайте голос и вы, чтобы я мог идентифицировать вас.
- Как вы себя чувствуете, месье Лебран? – скованно спросил Шерлок Холмс.
- О, вот теперь я слышу, что это вы. Ну, как я себя чувствую... Получше, чем раньше. Даже, возможно, похуже, чем будет позже. Однако, бывало и много лучше, пока я не был слеп и двигал ногами. Как ваше расследование? Вас ещё не изгрызли бешеные собаки?
- Волки, - тихо поправил Холмс. – Да, эту возможность исключить никак нельзя. И меня, по чести сказать, больше беспокоит не моя безопасность, а безопасность людей, втянутых в эту историю случайно, без всякого на то их желания. Сам я, в конце концов, сделал профессию из подобного рода забав. Мой товарищ – доктор Уотсон – тоже хотя бы представляет себе, за что рискует – фамильные узы, долг крови и так далее... Месье Лебран, здесь, в госпитале будет находиться некий мистер Бейкер, врач-психиатр. Я за него сильно тревожусь. Он – инкогнито, и мистер Мэртон за ним присмотрит, но...
- Я всё понял, - кивнул Лебран. – Сюда едет Патрик де Пьер, мой ассистент и... и лучший друг на свете. Я не хочу его впутывать – впутывать друга в такую историю безответственно и преступно. Но за вашим протеже он может присмотреть.
- Вы меня очень обяжете, – с чувством сказал Холмс.
Не знаю, был ли это просто визит вежливости, или Холмс имел в виду нечто большее, чего так и не получил. Но, покинув палату Лебрана, он выглядел сильно помрачневшим - не шёл, а брёл больничным коридором, низко опустив голову, и губы его при этом шевелились, а брови как сошлись над переносицей, так больше и не пытались разойтись. Впрочем, может быть, у него болела нога.
- Нет, - наконец, вдруг резко сказал он и так же резко остановился.
- Что именно «нет»?
- Лебран совершенно прав. Мы никуда не пойдём. И вы уедете в Эдинбург.
Я тяжело вздохнул. Я понимал, что возражать бессмысленно – не потому, что я согласился с ним, а потому, что в таком настроении возражений моих он не примет. Но через несколько шагов я сказал:
- Почему вы позволяете словам других людей так сильно влиять на ваши решения? Даже не на ваши – на мои. Мне всё равно, что сказал вам Лебран. Я уже высказался на эту тему, и моё решение, в отличие от вашего, от перемены направления ветра не зависит. Я не уеду, я не оставлю вас. Я, знаете, тоже имею своё представление о дружеском долге...
Последние слова сорвались у меня с языка случайно – до тех пор даже про себя я ещё ни разу не назвал Холмса другом. Но в тот миг я вдруг с облегчением подумал, что так оно и есть, что термин подошёл, и что он удивительно удачно всё ставит на свои места – немного пугавшую меня симпатию, желание быть рядом, боль от выражения недоверия, и даже это «как мне тебя уберечь?». Очевидно, при этом озарении что-то отразилось на моём лице, потому что Холмс вдруг пристально посмотрел мне в глаза и улыбнулся – так открыто и тепло, как должен улыбаться только – вот именно – лучший друг.
- А вы – упрямец, - ласково сказал он и – это тоже впервые – коротко коснувшись моего плеча, словно небрежно уронил с него свою руку, скользнув кончиками пальцев по моему рукаву. Короткое мимолётное прикосновение, очень лёгкое, почти неощутимое, но при этом исполненное такой признательности, такой дружеской нежности и привязанности, что у меня чуть слёзы на глаза не навернулись. Шерлок Холмс умел быть холодным – просто ледяным, но и тёплым он тоже, надо отдать ему должное, умел быть. Я впервые почувствовал это на себе, рыдая у него на плече после моего приключения в «Озере», нередко бывало такое и позже. Это в какой-то степени компенсировало его нетерпимость и резкость, проявляемую, увы, тоже нередко, позволяло не только уважать его, но и любить.
Мы не стали возвращаться на Бейкер-стрит. Вместо этого Холмс свистнул кеб и назвал какой-то незнакомый мне адрес – я такой улицы даже и не знал.
- Куда это мы едем? – удивился я.
- Навестим одного моего соученика. Он послужит для вас образцом и эталоном. К тому же, у него можно будет переодеться.
Я почувствовал сильное волнение, сообразив, что речь, похоже, идёт о том самом предприятии, которое должно было вынудить нас притвориться содомитами. К тому же слова «образец» и «эталон» в данном контексте просто пугали.
- Кто он, ваш соученик? – с беспокойством спросил я.
- Вы совершенно всё правильно поняли, - улыбнулся он. – Только прошу вас, не демонстрируйте открыто своей неприязни – мне этот человек нравится.
- Я постараюсь, - пообещал я. – Не знаю, что из этого получится, но постараюсь.