Майор Ильин со своими " архаровцами" фото Смирнова Г И .
Распределение после школы произошло, и нас расселили по подразделениям полка. Каждое подразделение занималось своим профилем по работе в эфире и круглосуточно выполняло государственную и боевую задачу. О профиле я уже кое-что сказал в предыдущей главе. Меня же, как способного и с необычными ушными перепонками (по определению доктора при прохождении медкомиссии при призыве), направили в подразделение радистов-слухачей. Остаток, а это больше чем два года я провёл в этом подразделении, выходя на дежурство в РЦ.
Собственно, не выходя, а на дежурство мы, конечно, как и положено ходили строем, придя в РЦ, рассаживались на свои посты, надевали головные радиотелефоны (наушники) в журнале регистрировали начало своего дежурства с указанием даты и времени. Но до того, чтобы иметь право на начало этих действий нам ещё придётся пройти стажировку у опытных радистов, научиться вслепую, печатать на машинке, освоить и понимать и привыкнуть к «почерку» тех неведомых радистов, от которых придётся перехватывать радиограммы и делать это чётко, быстро и оперативно. Пропустишь начало передачи, значит и радиограммы и – брак! А такие радиограммы не поддаются расшифровке, в военное время явный трибунал. Но и не в военное все стажёры прошли - через - мандраж, пока не почувствовали уверенности в своём и, с трудом, приобрётённом навыке. Всё подразделение было разбито на четыре смены. Три смены крутились в цикличном режиме – дежурили, спали, кушали. Четвёртая смена в течение 1,5 суток как бы отдыхала от дежурства и в течении этих суток занимались обычной военной службой, т.е. политинформацией, тренажёрством по приёму на слух и прочими делами во время личного времени, я читал художественную литературу. В подразделении были также классы уже оснащённые печатными машинками “ optima” и трансмиттером. Мы продолжали осваивать печатание уже вне нахождения в РЦ, да там особенно и некогда было, машинки были постоянно заняты в оперативной работе, разве только можно было воспользоваться между сеансами связи принимающих р./ст. Начало дежурного цикла происходило в 02.00 ночи. Нас поднимали, умывались, потом строем шли в столовую, выпивали кружку горячего чая, можно было и хлебушком закусывать, он стоял на столах, но многие это не использовали и приносили с собой, то, что могли купить днём в буфете. Буфет при столовой работал, и когда вас приводили на обед, то могли что-то съестное и прикупить. В РЦ приходили уже, полностью проснувшись, и готовые к поединку, с «невидимым врагом».
Наши наставники, к которым нас прикрепили, а это и деды и сверхсрочники были, безусловно, заинтересованы в нашем быстром освоении эфира и оперативного задания доверенной р./сети. Чем быстрее мы освоим, тем раньше они будут готовы к демобилизации. О какой-то там « дедовщине» и речи не было – полная солидарность и взаимопонимание в выполнении поставленных задач.
Вспоминается один случай, именно о проявленной солидарности дедов и салаг.
Как-то «смена» из второго подразделения, сменившись утром, отдежурив и простояв всю ночь на ногах (я уже указывал о специфичности разных РЦ), подошла строем к столовой, чтобы позавтракать и потом идти спать. Офицеру – дежурному по части, стоящему на крыльце столовой, не понравилось, что солдаты зашли в помещение столовой с разговором, с шумом, как он позже писал в объяснительной - командиру полка Аскерко.
Старлей - приказал всем выйти, построиться и зайти строевым шагом вновь в помещение столовой и без «разговоров». Смена вышла, построилась и …. как по команде, развернулась синхронно на 180 градусов и ушла строем в казарму отдыхать после дежурства. ЧП! Бойкот! Вероятно, начальник смены, а он всегда был офицером, написал рапорт по этому случаю, скрыть это, тоже уже преступление, было невозможно. Что было этому «старлею» не знаю, но Аскерко, надо думать, хорошо наказал этого самодура.
А нашим подразделением командовал майор Онищенко – сутуловатый и уже не молодой мужчина, командирского и повелевательского в нём было мало, да и нам это было не нужно - работа и служба вверенного ему подразделения была настроена чётко и точно как часовой механизм. Был в подразделении и свой замполит – капитан Кожин. Кожин иногда мог появиться и неожиданно в помещении казармы и ни кому не приставал, не дрючил и не придирался, вёл, так сказать, свою воспитательную работу наблюдениями больше за порядком и во время подшитых газет «Красной звезды» и « Комсомольской правды», может быть, и проводил какие-то политинформации, но я что-то не помню. Был он краснощёкий и, вообще - то, добродушным мужиком, не мешал нам жить и существовать, не отравляя жизнь ни нам и не себе. Посидит в кабинетике Онищенко и свалит , долго и не сидел.
Каждую смену возглавлял офицер, как бы командир взвода, который так же дежурил в РЦ вместе с нами от начала до конца дежурства и жил тем же режимом, что и мы, но после дежурств шёл не в казарму, а в свою квартиру, к своей семье, в городок за территорией части. Остальные сверхсрочники тоже - кто к семье, а кто в общагу.
Нашу смену возглавлял майор Ильин. Ильин был коренастым мужчиной, невысоко роста и очень толстым языком во рту, который, как мне казалось, мешал ему говорить и чётко произносить некоторые слова, но нам не мешало его понимать. Он не был злым, но умел потребовать и, если надо отчитать по полной программе, сам никого не наказывал, а поручал это сделать пом.комвзводу - сержанту смены из срочнослужащих. У меня был случаи, о которых я опишу в другой главе, где соприкоснулся и с характером, и с натурой Ильина, но об этом чуть позже. Однако, не взирая, на наши дежурства, и их цикличность, мы так же ходили в наряд и дневальным, и на кухню в эти 1,5 суток и после наряда, как и вся смена, в 02.00 заступали на дежурство. Получать наряды вне очереди очень не фортило, т.к. твой отдых и личное время было занято этим дневальством.
Согласно Уставу дневальных на сутки назначались двое и они должны попеременно, сменяясь стоять у тумбочки, которая располагалась у входа в помещение казармы. При появлении Онищенко или Кожина, дневальный обязан был рапортовать, что за это время произошло или не произошло в казарме при этом, отдавая честь, то есть, держа ладонь у своего виска, начальникам смен рапорта не отдавали. Караулами нас не утруждали, и как специалистов, берегли наши пальчики и уши, т.е. в караул не ходили, а для этого есть комендантская рота и вновь призванные салаги, заместившие нас в полковой школе.
По поводу дневальства вспоминается такой случай. Служившие знают, что каждый день перед заступлением в караул ли, дневалить ли – все участники этого суточного дежурства выстраиваются на плацу – на развод, именно так называется эта ритуальная часть воинской службы. Новый дежурный по части, расхаживая перед строем, осматривал, с кем он тоже будет нести своё суточное дежурство, и может любому солдату задать вопрос, на который вы должны по Уставу чётко ответить. Не уставных вопросов и не задавали, так как они тоже были бы смешны по своему содержанию, как и ответ этого солдата, к которому подошёл офицер.
«Как будете отдыхать, рядовой …………?» (по Уставу дневальные делят ночь пополам), - солдатик был из новых призывников и ещё не вкусил службы или плохо знал Устав, как и я, строевую подготовку. Солдат вытаращил глаза от неожиданного вопроса и замер, не зная, что ответить. Офицер повторил вопрос. Слегка пожав, плечами, солдат отвечал: «Э..э! Дык, хорошо будем отдыхать, товарищ капитан», не моргнув глазом - ответил рядовой. Взрыв хохота был такой, как будто в части взорвалась граната. Погасив улыбку, капитан проходит дальше и спрашивает у другого салаги - «из какого подразделения, рядовой…….?» « из ЧМО!» - с гордостью и, не задумываясь, отвечает рядовой «Салага». Новый взрыв хохота! На дневальство, в этот раз, я шёл с весёлым и хорошим настроением, насмеявшись вдоволь. (Продолжение следует)http://www.proza.ru/2011/01/24/744