Долгие бессонные ночи суточных дежурств тянутся дольше, ежели предаёшься безделью. Прикорнуть нельзя, заняться нечем, кроме чтения, а оно усыпляет враз. Поначалу в голову ничего не лезет, чему приложить внимание, чтобы в охотку. По уходу последней барствующей особы, я повиновался участи мужика-лапотника: вешал замок на ворота, запирал двери и брался за уборку помещений, которая даже в ленные дни захватывала с пару часов. Полы драил по науке самаркандской учебки: кабинет на отжим половой тряпки, коридор на ход туда-сюда. Хватало пары вёдер воды. Пыль в кабинетах вытирал, если в глаза бросалась – вот и все заботы... но ещё ночь бодрствовать?..
Утрами приходилось мести дорожки. По территории дворика наряду с чинарами росли керкав и шёлковая акация. Создавая аллейный пейзаж, деревья засаривали тропы кручёной листвой и пропеллерами семян-крылаток...
Весна – они всё сорят! Ветер зимою мало баловал?..
Однажды пришла мысль позвонить домой. Прокуратура оснащена телефонными линиями городской АТС, нет проблем с дозвоном. Решил бросить удочку ашхабадским междугородним телефонисткам, кои на работе днюют и ночуют. Связистки – коллеги, как ни кати. Расположился в кабинете следователя Коптева, чтобы просматривалась в окне дорожка от ворот, на случай если вражеские шпионы покусятся на тайны ВПАГ. Закинул ноги на стол, как в их кино восседают гонористые начальники и, засматриваясь на пресловутую дырку в носке, набрал «ноль семь».
Накрутил циферблат, без думы, как начать разговор, с вопроса на вопрос зацепил телефонистку с симметричным позывным «Тамара 323». В разговоре новая знакомая шепнула, может бесплатно соединить с Горьким и была терпелива, пока соседи бегали, звали родичей. Домашнего телефона в квартире не было, тревожили шабров.
Халява принесла понимание, что можно позванивать кому угодно. Девчонки не отказывали в соединениях, но я не досаждал. Скук меньше, телефонистки не прочь потрепать языки и ночи веселее. Позывные как сейчас помню: практикантки Лены 117 и 234, Оксана 154, Света 311, Ольга 252 и профессионалы Марины 41 и 46, Фатима 45.
Да и трудно забыть, когда все они пронумерованы в моей музейно-хранимой армейской записной книжке...
Вспоминаю курьёз, звонил другу Сергею Костюшову в Горький, и по исходу тирады о невыносимых условиях службы вставлял понятные лишь солдатам обороты речи: Полная вешалка! Духи вешаются! Впору самому вешаться!
Глаза у страха велики, Серёга успокаивать: мужайся, не вздумай-де, тебя родители дома ждут и тому подобное. Клише про вешанья Серёга принимал всерьёз, нервничал без показухи, а я мёл помелом, всемерно завирался и подтрунивал как выпускник над первокурсником. Как объяснить, что эти пустословья являют способности к преодолению любого уровня трудностей военной службы? Хоть кровью ссы, дескать, но невзгодам военной службы противопоставляй свой профессионализм, железную волю и непоколебимую решительность. Иначе познаешь беду, и будет тебе знаменитая «бамбарбия киргуду»...
В рутине быта подоспело время перехода на летнюю форму одежды. За новой ливреей Скороход отправил меня в батальон. Где приписан, дескать, там и побирайся!..
Незабвенный дед Аганин облагодетельствовал меня такой несуразной коллекцией, что старшина второго ПУС вспоминается мною той восторженной лексикой, которую я применяю только в крайнем случае удара молотком по пальцу, а многими военнослужащими часто применяемой до, вместо и после литературного красноречия. Я влезал в 46-й размер – дед сунул 50-й, обувь 40 – выдал 41, втюхал ботинки вместо полусапожек. Панама 54-го, край 56-го – Риф Ахмедович счёл меня головастиком, выкопал 58-й, ко всему же с ржавыми люверсами. Непостижимо, где можно было найти сырелое место на иссушенной окраине Каракумов, чтобы неправильно хранить обмундирование.
Котов раньше лично записывал реальные размеры и подавал перечнем. В нынешних обстоятельствах обременения дед Ахмедыч заморачиваться не стал и пихнул, что завалялось. А завалялось на чучело огородное. Впрочем, я богател думкой: Скороход не простой мажордом, недаром трётся в соседней учебке и связи ймёт. Не откажут же обменом на подходящие размеры бойцу, ходатайствующему по наводке прокурорского старшины?
Так и вышло. Старшина подсказал вещевика Первого городка, из-под полы тот выдал соразмерную коллекцию «а-ля, дед – 88!» Рост с полнотой и панама в размер моего котелка, но главное, полусапожки с литой подошвой. Кто имел счастье сравнить литые и каблучные подошвы солдатской казённой обуви Туркестанского образца поймёт, от себя скажу, что литая подошва была предел мечтаний. Сапоги лёгкие, плохо теплопроводные и важнее важного – выносливые и крайне удобные. Зашнуруешь хитро, в последующем о шнуровке не вспомнишь даже по подъёму.
Премудрость проста: туго как на хоккейных коньках стягиваешь подъём стопы, делаешь капитальный узел, а берц шнуруешь нарастяжку. Сделаешь правильно, чёботы снимаются-надеваются как сапоги, при ходьбе не слетают и подошва не так сильно парит ногу в условиях жары.
Подшив и снабдив форму знаками отличия, первым делом ринулся в фотоателье дома офицеров и запечатлел красоту неописуемую. Фотография получилась удачная, и невольно подтолкнула к созданию дембельского альбома. Прежде я тоже положительно относился к традициям такого рода, а тут сама жизнь настаивала на продолжении.
Ночи дежурств долгие, значит, уж выкрою время на оформление сборника фрагментов армейской жизни?
Задался ночным занятием, кое не бросал до последнего дня командировки. Кумекал и фантазировал немало, творить шедевр солдатского искусства пришлось на вкус и цвет, и наглядных образцов в наличии не имелось.
Для производства ДМБ-альбома нужен черновой материал, а шедевр изваять – это как два пальца обрисовать. Есть задумка, жизнь сама начнёт помогать в воплощении и подбрасывать в подкорку достойные внимания идеи.
Перво-наперво сунулся в букинистический магазин «Военная книга», купил заготовку и начал прозванивать знакомых на наличие расходных материалов. Мимо меня непосредственное участие в реализации солдатской мечты приняли два человека: та самая Тамара – 323 Гаджиева и солдат, понимавший суть задумки и умевший прекрасно рисовать. Из меня-то какой художник? Только в детстве и рисовал разные каракули... мочой по свежей пороше...
Неблагодарный я, имя парня запамятовал, фамилия ему Реховский, родом из Ташкента. Художник был вызван в прокуратуру для работ по своему профилю.
Тамара оговорилась, есть у неё знакомый, имевший отношение к печатному делу. Смекнув, что у печатников есть механизмы тиснения, обратился за помощью, отдал заготовку. Тамара помогла, внешнее оформление шедевра обрело законченный вид. Обложку красно-бардового цвета, схожую наощупь замше хорошей выделки, украшала тиснёная золотой сусалью надпись фабричного исполнения, сообщавшая, к чему привязывать мгновения в фотокарточках данного произведения искусства: КТуркВО, на память о службе, Ашхабад, 1986 осень 1988.
Начало положено, внешний вид готов! Пока ожидал возвращения альбома, художник рисовал при моём свербигузом участии контуры будущих трафаретов. Я заводил под лоб глаза, замысловато гнул пальцы, выдумывая, что хочется видеть – мол, мне бы силуэт змеи? Он с полслова понимал и карандашом выводил очертания кобры с раскрытым капюшоном, девушки с кугманом, аксакала с тростью, горы со снежными макушками, мазары и минареты Коканда, Бухары и Самарканда, даже караван не ленился засилуэтировать – талантище! Завидую белой завистью.
Буквально за пару недолгих вечеров было накидано столько контуров, что на вырезку в плотном картоне тра-фаретов были потрачены мною долгие ночи. Ногти кромсал, пальцы в кровь колол, лезвия тупил, но не отступал...
С альбомом Тамара принесла типографскую краску разных цветов. А типографская – не тушь или гуашь, плывущие от случайного попадания соплей. Она разводится специальным растворителем (я разводил бензином прокурорского УАЗ-469) и, высыхая, не реагирует на раздражители. Пред началом мероприятия чесались руки, свербело гузно... и даже линзы в очках мироточили...
Работа закипела, как только заготовки оказались на руках! Водители Вовка Гричук и Олег Шалашенко вначале недоумевали, зачем на ночное дежурство сливаю с их машин стакан бензина, поэтому секрет, для чего нужен растворитель, пришлось раскрыть. Обещал результаты ночных мытарств показать по завершении работ...
Солдаты выкрашивали листы дембельских альбомов в основном краплением зубной щёткой. Макали в краску волосяную часть и разбрызгивали по площади альбомного листа, теребя карандашом упругие волокна. Не упомню где, раньше подсмотрел наиболее цивилизованный метод раскрашивания бумаги – малоизвестная технология распыления краски самодельным пульверизатором...
На смежные бока спичечного коробка в прикосновение приматываешь нитью гильзу фломастера, либо корпус шариковой ручки, и использованный стержень, промытый от чернил и освобождённый от пишущего шарика. Всасывающий конец стерженька погружаешь в пузырёк с краской и дуешь в гильзу фломастера с неистовой силой, на которую способны только твои прокуренные лёгкие.
В стержне создаётся пониженное давление, которое загоняет жидкость вверх полости трубки. Достигая верха, краска подхватывается потоком воздуха и распыляется мелким крапом. Конструкция настраивается, но если руки растут не из нужного места – будешь дуть до головокружения, не выдуешь при этом ни мелкой кляксы. Альбомный лист раскрашивается за несколько секунд, не было бы возни со сменой красок и трафарета – пара часиков на весь альбом как с конвейера. Такова солдатская наука: всё гениальное просто! Ну, или всё простое гениально!
Альбом крапился в кабинете следователя. Убирал со столов его кавардак и раскладывал свой. В процессе работ бензиновые испарения замещали кабинетный воздух, застилали глаза и щекотали носоглотку, но до видений потусторонних сущностей не доходило. Творческие поползновения я заканчивал перед их приходом и настежь отворял двери и окна, успевая проветрить помещение до появления первого служителя закона. Подкладочные газеты выносил в мусорный контейнер, подальше от любопытных глазниц беспеременно докучавшего старшины.
Спустя месяц, альбом был готов внешне и внутренне, каждый лист проложен калькой для нанесения лубка. Иллюстрациями со сценами солдатской повседневки или постармейских фантазий украшались много дембельских альбомов тех лет. Пересматриваю сейчас и думаю, какими же подростково бравурными были наши фантазии...
В ожидании финала моего срочного служения отечеству альбом добросовестно прятался в разных заначках и вылёживался для завершающего артистического штриха – вклеивания собранных за время службы фотографий.
Память на века для каждого мужика...
Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2014/08/05/920 >Дело ювелира >