Быль
Старые Ключи Барма готовились к проводам в Армию.
На краю села под могучими кедрами стояли накрепко сколоченные длинные столы. Они тут расположились давно, на случай всевозможных торжеств: свадеб, поминок или проводов в Армию.
Случаев для коллективного времяпровождения за столами в деревне было достаточно. Собирались завсегда только всей деревней, и, попробуй, кого не пригласи.
Да, что там, шли вообще-то без приглашения. Со своей посудой, со своей едой и самогонкой.
Всё это, конечно, за столом незаметно перемешивалось и в разгар веселья становилось общим.
Вот и в этот раз, день уже близился к вечеру, привезли на машине леспромхозовских рабочих, те скорей в баньки, пыль смыть дорожную, да принарядиться.
А, те, кто занят был на работе в Ключах, тоже по–тихому готовились к вечернему торжеству.
Намечались проводы в Армию единственного призывника на всю деревню Суглобова Виталика, паренька спокойного, работящего.
Первыми к заветным столам, как всегда, потянулись старухи и не работавшие женщины. Они тащили посуду и еду для своих, бережно завернутую в чистые тряпицы, а кто и в вышитые узорами полотенца.
Каждая знала заранее, сколько с каждого двора придет народу. Ставили и про запас, на случай заезжего гостя, а то и нежданного начальства.
Потом уже шли семейные пары, Умпели, Ковалевы, Ивановы, Ботвенки и прочие. Семейным парам доверено было нести самогон, чтоб заранее, до начала торжества, не выпили деревенские архаровцы.
Наиболее уважаемые люди: бригадир Григорич с женой, с лесхоза Иван Умпель с женой, заведующий Ключевской фермой, мужик суровый и неразговорчивый, его так и звали в деревне – завфермой.
В числе последних гостей, обычно подходили фельдшерица Евдокия с мужем и заведующая сельмагом, она же и продавщица, Катерина с мужем.
Евдокия с Катей пользовались на селе особым уважением и непререкаемым авторитетом. Евдокию собственно уважительно звали врачихой, и было за что, ибо она действительно была и хирургом, и терапевтом, и психиатром, и зубным техником, коли доведется.
Так и молвили: вон врачиха к себе идет, надо с ней поговорить; а ходила ли ты к врачихе; да, врачиха поможет, непременно сходи.
У врачихи и цветы возле дома росли замечательные, и дом - пятистенок был срублен из белого дерева, не иначе, из липы.
А у Катерины в магазине лежала заветная тетрадочка, где состояли все деревенские должники, под запись до получки бравшие хлеб, водку, вино, прочие необходимые продукты, даже одежду и обувку.
Вот за то и уважение особое ей выказывали.
Под занавес, то есть, наоборот, к самому началу торжественного собрания, подтягивалась молодежь, а следом у стола собирались все деревенские собаки, огромные рябые свиньи с выводками, петухи, куры, даже лесные птицы прилетали откуда-то из чащи леса и рассаживались вокруг по деревьям в ожидании застолья.
Самое удивительное, что с началом гулянки никто ни с кем не ссорился, собаки, свиньи, поросята и маленькие дети, пришедшие из одной грязной лужи, тут тоже мирно и дружно располагались рядком, но старались не путаться под ногами у взрослых, чтобы не получить пинка.
Скромный виновник торжества, тракторист Виталик Суглобов сел, как и положено в центре стола, с одной стороны мать с отцом, с другой – бригадир Григорич, и далее по старшинству и уважению.
Ждали фельдшерицу Евдокию, но как оказалось, она накануне с семьей уехала в отпуск.
Тогда Григорич сам себе первому дал слово и сказал в адрес Виталика и его еще не старых родителей много добрых и нужных слов.
Говорил про то, что служить тебе, Виталик танкистом, что не посрамишь ты нас и наш поселок Ключи Барма, и, чтоб после Армии непременно назад вернулся, не гнался бы в городе за девками в коротких юбках, да за длинным рублем.
А, приедешь, вернешься назад, тут тебя и трактор дожидается, и невесту найдем.
Это к тому, что у призывника Виталика, как ни странно, девушки своей еще не было, хотя такое на селе случается не часто.
Все едва дождались конца обязательной бригадирской притчи, в которой слова были зачастую одни и те же, а менялись лишь имена новобранцев. Дружно прокричали ура, и гулянка началась.
На почти трезвую голову удалось высказаться еще отцу призывника, кому-то из дружков, да еще двум, трем желающим.
Далее взяла все в свои руки мать – стихия русского застолья.
Если заканчивалась еда, подносили еду, когда пустели бутыли с самогоном, выставляли новые. На свежем воздухе, настоянном на запахе кедровой хвои и сосновой смолы, скошенных трав и парного молока, легкого дымка папирос и разгоряченных тел, пилось и елось с большим аппетитом.
Иные женщины ненадолго отлучались на вечернюю дойку, да мужики в сторонку отходили перекурить. Уже и стемнело, и первые звезды на небе удивленно смотрели на веселящийся народ.
Бригадир Григорич едва сумел докричаться до самых неугомонных, что, мол, завтра на работу, что пора и честь знать, и надо заканчивать эту пьянку.
По закону сообщающихся сосудов в нашей деревне происходит так: что в одном месте заканчивается, то в другом только начинается.
Пока женщины со стола убирали, пока старшие, суть да дело, молодежь незаметно рассосалась по окрестностям, да и продолжила банкет, где, кто к какой компании пристроился, там и насосался, благо, что удалось и самогон со стола затырить.
Как и из-за чего вспыхнула драка, наутро никто не мог вспомнить. Кто и с кем бился, тоже неясно.
Но рано утром братья Колька и Мишка Чуваши, сыновья тетки Чувашихи, (такая кликуха у них была) прибежали к фельдшерскому пункту и разбудили санитарку Тамару Ковалеву.
А она там при медпункте жила в комнатенке, и убиралась, и посуду мыла, и прочую грязную работу исполняла.
Младший Мишка, лет двадцати дубина, с плачем к ней, Тома, пришей мне ухо. Держит в руке свое ухо и тычет к ней рукой. Плачет, пришей, врачиха, и все тут.
Тамара ему: не врачиха ведь я, вы же знаете, я тут полы в медпункте мою, убираюсь после посетителей, а врачиха уехали в отпуск.
Кто это тебе отгрыз-то ухо?
Подрались мы, что ли с Колькой, братом.
Вот Колька, брат мой и отгрыз напрочь, пришей, а?! Ты ж видела, как что врачиха делает, пришей.
Когда уж на крики и плач, сбежался кое – какой народ, чтобы посмотреть на это чудо без уха, то вызвали с леспромхоза машину, на которой увезли и новобранца Витальку в военкомат, а заодно и Мишку в городскую больницу.
Мне не ведомо о том, что дальше с Мишкой было, пришили ли ему отгрызенное старшим братом ухо, прижилось ли оно.
А Виталик отслужил в Советской Армии исправно и с благодарностями от командира через два года вернулся в родное хозяйство.
Вот так и появляются по случаю новые фамилии на Руси.