3
Пали семена, посеянные митрополитами русскими Максимом и Петром в плодородную землю, а потом, хотя и не сразу, но дали они весьма добрый плод. И во сто крат, и в шестьдесят, и в тридцать. Лет через двадцать после событий в Ростове (это после того, как боярина Аверкия на осине за ноги подвесили), многие молодые люди из племени шеа стали искренне христианство исповедовать, потихоньку забывая богиню своего народа. Молодежь, она всегда к новому стремится. На то она и молодежь. Умнее она прочих всех. Молодые нигде своего не упустят. Так оно и здесь получилось.
Да и жизнь к тому времени на земле людей шеа изменилась. До неузнаваемости изменилась. Много здесь всего перемешалось, и от прежнего вольного счастья уж ничего не осталось. И величали их уже теперь не гордым именем богини Шеа, а презрительно называли - чернь! Мало стало счастья в клязьминском залесье. А ежели счастья нет, то и от добра проку мало. Теперь коли только в доброту Шеа верить, то добра уж точно ждать не придется. Безоружная у неё доброта. Без кулаков. При счастливой жизни с такой богиней благодать, а с несчастьями, что одно за другим валится, от доброй богини толку мало. Такие вот времена на земле Залесской настали, что с верой в одно только добро не проживешь. Нужна была людям помощь. Какая угодно, но помощь. Зла много стало на речных берегах, где люди шеа когда-то вольно и счастливо жили. Сплошные горести от пришельцев случились. Князья их то и дело меж собой воевали, захватывая в качестве военных трофеев ни в чем не повинных людей. Как раз в те времена (конец тринадцатого и начало четырнадцатого века) начался на Руси очередной виток междоусобиц, которые так страстно любили русские князья. Сперва схватились сыновья Александра Невского промеж собой, а потом со своими дядьями. Видно, характерами они все в своего деда Ярослава пошли. Шебутной тот был. Еще в 1229 году усомнился он в своем старшем брате Юрии и, вступив в союз с князьями ростовскими на малую толику войны не начал. Однако слабы оказались ростовские Константиновичи. В последний миг на попятную пошли. И стал Ярослав Всеволодович других союзников искать. Искал, искал и нашел. В Степи Великой нашел. Батый ему помог, чтоб братцу старшему кровавый укорот дать. Погиб Юрий на реке Сити, а на великий княжеский стол Ярослав сел, пообещав за оказанную услугу вечно дань богатую Батыю платить. Яблоко оно всегда недалеко от яблони падает, вот схватились теперь Дмитрий Александрович с Андреем Александровичем. Да и ладно бы они сами друг другу лбы били, так нет же, каждый из них, сподобился наемников на Русь приводить. Дмитрий варягов, а Андрей татар. А наемникам ведь тоже кормиться надо. Они и кормились вволюшку по селениям шеа, вырезая там всё под корень то с радости, то с горя.
Татары, к тому же, свято помня обещания Яраслава, дань с каждого селения почти ежегодно собирали: то одни приедут, то вместе с князем местным. И каждый норовит кус себе побольше ухватить. И если бы только князья с татарами, так еще и бояре, приближенные князей, стали своими личными землями обзаводиться. Какое уж тут добро может быть, когда все вокруг друг у друга кусок из глотки рвут. И в пору бедствий великих не безропотная богиня нужна была людям, всемогущее существо или дорога к нему. А Сын Человеческий такую дорогу знает.
- Придите ко мне трудящиеся и обремененные, - говорит он, - я успокою вас.
И потянулась молодежь к Тому, Кто знает. Так во многих странах было. Всегда люди тянулись к тому, кто путь нужный знает. В дни бедствий и страданий людям непременно надежды хочется и справедливости чуть-чуть. Так и в Галилеи было - во времена Христа. Там тоже страсти нешуточные кипели. Народ тогда в Галилее под тройным гнетом томился: Римской империи все должны были налог платить, Иерусалим с каждого дохода десятину брал, и местные землевладельцы крестьян повсюду притесняли. И вот тогда явился к ним Иисус. Чтобы помочь трудящимся и обремененным явился. Как в Галилеи было, так и на Руси случилось….
Было у боярина Кирилла три сына: Стефан, Ворфоломей и Петр. Двое из них стали настоящими служителями Господа Бога. Но это было потом, а сперва.
Варфоломею никак не давалось учение. Каких бы он стараний не проявлял, но тщетно всё получалось. Не шла наука отроку в душу. А вот братья его: Стефан и Петр, так те, всё, что не скажет учитель их, дьяк Евфимий, буквально на лету схватывали. Читать выучились они в два месяца. Любую главу из Писания три раза послушают и тут же без запиночки перескажут. Где еще такое бывало? Нарадоваться Евфимий на этих ребятишек не мог: уж очень смышлены они были. И отцу их, боярину Кириллу, не раз прямо в глаза говорил дьяк:
- Хороши боярин сыновья твои: Стефан и Петр. На удивление смышлены. Я таких умных отроков еще в жизни своей не встречал.
Ну, а, коли, боярин, вдруг, о Ворфоломее спросит, о третьем сыне своем, тогда дьяк посмотреть в глаза боярские стеснялся. Вздыхал он тогда тяжко и осторожно плечами жал. Не хотелось дьяку боярина огорчать.
- Хорошего про Ворфоломея сказать нечего, - разводил руками Евфимий, - а плохого, я тебе боярин говорить не хочу. Не способен он к учению. Задумчив очень.
Вот и сегодня прибежали ребята с учения, а на крыльце терема отец их ждет.
- Ну, - спрашивает он запыхавшихся сынов, степенно оглаживая бороду, - чему вас сегодня дьяк Евфимий научил?
Стефан и Петр наперебой отцу докладывают, что учили они сегодня вторую главу Послания апостола Иакова.
- Так, так, - улыбнулся боярин, - хорошее дело. А выучили вы, урок сей?
- Выучили десять стихов, аж! - смеются мальчишки и отцу слово в слово первые два стиха Послания рассказали наперебой.
- Молодцы, - молвил довольный боярин, поглаживая Стефана по голове, а потом, вдруг, к Ворфоломею обратился. – А ты чего молчишь? Ну-ка, третий стих второй главы Послания сказывай.
Ворфоломей вздохнул тяжко, лоб наморщил, рукой его скребет, а вспомнить нужного стиха никак не получается.
Стефан уж шепчет ему на ухо:
- А, как скажете вы одетым в богатые одежды…
- Как скажут…, - выдавил из себя Ворфоломей, а дальше никак у него не выходит.
А, ведь, хорошо помнит отрок, как стих этот им Евфимий нараспев читал. И стих-то не сложный был, но в то время увидел Ворфоломей мужика, который от реки в горку тяжелую корзину с рыбой на плече своем нес. И такая натуга у мужика того была, что на его шее каждая жилушка струной натянулась. Жалко стало Ворфоломею мужика, до того жалко, что комок к горлу подступил. На помощь бы к страдальцу побежать, подхватить бы корзину с другой стороны, но дьяк, ведь, не пустит. Строгий он. Пока Ворфоломей за мужика волновался, братья его нужные стихи главы Послания выучили.
- Ну, что ты мямлишь?! – здорово рассердился боярин Кирилл на нерадивого сына и даже ногой в сердцах топнул. – В кого же ты у нас непутевый такой?! Ой, беда. Ой, огорчение.
Хотел боярин тут же сына непутевого вожжами высечь, но потом смягчился и послал его в лес - лошадь искать. Отбилась та лошадь от табуна и запропастилась где-то в чаще лесной.
- Пусть поищет и подумает, - тяжело вздохнул боярин Кирилл и побрел в хоромы свои, - а то, ишь, ты – учение ему не дается. Лентяй!
Обрадовался Ворфоломей, что обошлось сегодня без крепкой головомойки, раньше хуже бывало…, да и к лесу бегом. Только вот сразу добежать к месту нужному не получилось. Только отрок к воротам частокола терема боярского выбежал, а навстречу ему старушка Ненила, мать кузнеца Ивана, большую вязанку хвороста несет. Вязанка неудобная, тяжелая, а потому у старушки даже платок с головы сбился. Она хочет его поправить да не может – вязанка падает. Подхватил Ворфоломей вязанку и бегом к избе кузнеца. Матери кузнеца помог отрок, глядь, рядом другая напасть. Маша, дочка скотника Силы, из леса с ягодами шла, замечталась немножко, за камень ногой запнулась и рассорила половину лукошка. Заплакала горько девчонка. Ворфоломей подбежал к ней, погладил по плечу, успокоил чуточку и скорей ягоды из травы собирать. Ягоды собрали, девчонка улыбаться стала, а Ворфоломей дальше побежал, и уж из ворот частокола выскочил, а тут видит на дороге камень-оселок лежит, которым косцы косу точат. Пошли мужики траву косить на дальний луг, а оселок у них из сумы - возьми да и выпади. Пришлось Ворфоломею, вместо леса на луг дальний бежать, чтоб оселок косцам отдать, а то, ведь, без него никакой работы не будет – мука одна.
Бежит Ворфоломей и отца вспоминает. Вспоминает и боится, что отец опять ругаться станет. Боярин Кирилл любил сынов своих, а потому и ругал их часто. Уж очень ему хотелось, чтоб сыновья его людьми хорошими стали, а при таком хотении без строгости - никуда.
- Как хорошо, - думает Ворфоломей, завидев впереди себя важно шествующих косцов, - что отец мой не видит, как я вместо того, чтоб идти лошадь искать, по лугам за косцами бегаю.
Часто боярин сыну строго наказывал:
- Что ты суетишься возле всех? Чего ко всем со своей заботой лезешь? Ты не солнце – всех не обогреешь, а вот народ насмешишь!
Больше всего на свете почитал Ворфорломей почитал отца своего, но никак не получалось у мальчишки равнодушно мимо чужой заботы пройти. Вот и приходилось из-за этого иногда хитрить перед отцом. Иногда, только.
Косцы отрока поблагодарили, и даже душистого хлеба горбушку дали. Ворфоломей сперва отказывался, но, опасаясь обидеть работников – взял. Взял и к лесу - по лугу прямиком.
В лесу было хорошо. Прохладно. Только вот комары чуточку кусались, но у Ворфоломея на них управа быстро нашлась. Сломал он ольховую ветку и давай ею вокруг головы крутить. Следы лошади отрок рассмотрел на тропинке, которая к лесному ручью протоптана была.
- Там лошадка наша, наверное, - решил Ворфоломей и припустил, что есть духу к ручью, представляя себя на лихом коне в стране сказочной.
Здорово разбежался. Так здорово, что с разбега в седовласого старика-монаха врезался. Выскочил из-за поворота и врезался, да так крепко, что странник чуть было в заросли меленьких елочек не свалился. На самую малость удержался.
- Прости меня, дедушка, - заволновался запыхавшийся мальчишка. – Нечаянно я. Разбежался и не заметил, что ты тут идешь. Прости.
- Бог простит, - улыбнулся старик и погладил Ворфоломея по голове. – И куда это ты так торопишься?
Отрок вздохнул полной грудью, посмотрел в ясные глаза собеседника своего и всё-всё рассказал. И о лошади, и о неудачах в учебе, и о косцах, и об отце строгом. Всё выпалил единым духом. А о том, как с грамотой сладить никак не получается – два раза повторил.
- Значит, грамоту никак не одолеешь? – чуть слышно вздохнул странник. – Беда. А, Господа нашего о помощи просил?
- А как же не просил-то? – вплеснул руками Ворфоломей. – Почесть каждый день и прошу. Как не получится урока выучить – так опосля и прошу.
- Вон ты как просишь, - тихонечко засмеялся старик. – Опосля, значит. Нет, братец ты мой, опосля Господа Бога нельзя просить. И просто так просить Его нельзя. Грех это.
- А как же можно? – здорово вытянув шею, замер от крепкого любопытства отрок.
- Господа Бога с верой надо просить. Надо верить в Него и просить. Вот тогда Он любую просьбу исполнит. Будет у тебя веры хотя бы с горчичное зерно, и тогда любая гора по твоему хотению с места на место перейдет. А не будет веры, так проси – не проси, всё попусту будет. Понял? С верой надо все делать, с верой. А если без веры и опосля….
Странник махнул рукой и еще раз внимательно поглядел Ворфоломею в глаза. Потом старик, вынул из сумы небольшую икону, поставил её на серый пень возле молодой елочки, встал коленями на мягкий мох и жестом пригласил Ворфоломея встать рядом. Мальчишка поспешно приглашению тому внял.
- Слушай, - прошептал старик, указывая на иконку, - сейчас молиться станем, но не просто с молиться а с верой в то, что засияет золотом образ сей от молитвы нашей. Понял?
- Нет, - честно покачал головой Ворфоломей.
- Ты должен научиться верить, - улыбнулся странник. – Это не просто и не каждому дано, но ты должен. Если научишься, то любое дело будет тебе по плечу. Понял?
Мальчишка опять неуверенно покачал головой и начал шептать молитву Иисусову:
- Господи, Иисусе Христе, помилуй мя. Спаси меня, Господи. Господи, Иисусе Христе, помилуй мя.
Шептал, крестился да смотрел на иконку, стоящую в обрамлении изумрудно-зеленых еловых иголок. Иконка не светилась. Отрок молился еще. Очень мешали молиться комары. Одолевали сильно. Веткой бы их погонять, но Ворфоломей здорово стеснялся старика, и пришлось ему терпеть надоедливые комариные укусы. Старику-то, кстати сказать, никакого беспокойства от комаров не было.
Ворфоломей продолжал молиться и искоса поглядывать на монаха. Интересно ему стало – отчего не кусают комары странника? Интересно.
Монаха комары тоже кусали, только он того не замечал. Вон, какой здоровенный комарище впился старцу в шею. Впился и кровь сосет. Прогнать бы его, но молится человек и ни в коем случае нельзя ему мешать.
- Неужели монаху не больно от укусов комариных? – еле заметно вздохнул Ворфоломей. – Почему же ему не больно?
- Потому что я верю, - будто прочитав мысли отрока, громко прошептал старик. И так неожиданно он это прошептал, что мороз по коже мальчишке побежал. - Молись!
Строго молвил монах последнее слово, строже не бывает, и очень стыдно стало мальчишке за свои пустые размышления во время молитвы. Воздохнул Ворфоломей протяжно, и принялся внимательно смотреть на икону, не отрывая глаз. Отчетливо повторять слова молитвы да смотреть.… И вдруг показалось мальчишке, что образ Христа одобрительно ему кивнул. А если образ кивнул, то почему бы и иконе не засветиться? Что тут невероятного после такого чуда? И она засветилась. Да так ярко засветилось, что не выдержал Ворфоломей и закричал во весь голос:
- Светится!
Еще эхо лесное от радостного крика мальчишки не совсем унялось, а тут еще одно чудо: прямо из-за еловой поросли выходит на дорогу лошадь. Та самая лошадь, какую Ворфоломей в лесу искал. Вот чудеса! Монах поднялся с колен, убрал икону в холщовый мешок и дал Ворфоломею небольшую пресную лепешку – просвиру.
- Отведай да запомни вкус просвиры сей. В день обретения веры тебе этот вкус дан. Запомни его.
Отрок отведал угощения, потом подбежал к лошади, надел на неё узду и повел по лесной дороге к дому. Монаха Ворфоломей позвал с собой. Солнышко уж к закату покатилось, и страннику надо было где-то ночевать. Вот и позвал его отрок к дому своему.
- Пойдем к нам, - молвил он, степенно кланяясь монаху. – Мои родители всегда монахов-странников привечают и весьма беседовать с ними любят.
В терем боярский они пришли, когда уже начало смеркаться. Боярин Кирилл принял странника божьего с великим радушием, за стол его усадил, накормил кашей гречневой с молоком и стал о странствиях его расспрашивать. Много чего нового рассказал монах отцу с матерью Ворфоломея. О том поведал, как владимирский князь Георгий со шведами воевал, а потом поехал к хану в Сарай свататься к сестре ханской. Как тверских бояр владимирцы пленили да в Орду на расправу отправили, и как тверской княжич Дмитрий владимирского князя Георгия потом мечом возле ханского трона пронзил. Много всего поведал странник божий боярским домочадцам, а напоследок сказал, указывая перстом своим на Ворфоломея.
- Добрый сын у тебя растет, боярин.
- Добрый-то, добрый, - тяжко вздохнул Кирилл, - только к учению ленив очень. Беда мне с ним. Чую, не будет никогда из него толку. Никогда.
- Плохо ты своего сына знаешь, боярин, - улыбнулся монах. – Под счастливой звездой он родился, отметил его Бог благом своим и много подвигов совершит он во имя блага этого. Чудеса многие сотворит он ради Бога и людей ради. И тысячу лет будут поминать люди русские сына твоего, боярин. Поверь мне – будут! Не ошибся странник.
В веках прославили свои имена Ворфоламей и Стефан, а вот о Петре, которому достался в наследство дом Кирилла, мы только и знаем, что был он Петр и ничего более. Получил он в наследство богатство земное и всё…. Никто теперь ни о богатстве том, ни о Петре и не вспоминает.
Не копите себе сокровищ на земле, где моль и ржа уничтожают их, где воры подкапывают и крадут.
Но копите сокровища на небесах, где ни моль, ни ржа не истребляют их, где воры не подкапывают и не крадут.
Ибо где сокровище твое, там и сердце твоё.