Ей 22, ему – 60. Она – начинающая актриса, влачащая полунищую общежитскую жизнь. Он – богатый и знаменитый, к тому же плейбой, чье прошлое усеяно разбитыми им женскими сердцами. Случайная встреча в лифте, скоропалительный роман, не обещавший продолжения и неожиданно растянувшийся на долгие 14 лет, приобретя черты вполне благополучной и совсем нерутинной семейной жизни...
Я смотрю на идущую мне навстречу Юлю Высоцкую, совершенно не броскую, просто одетую и без каких-либо следов косметики на лице, и думаю о том, как же ей удалось приручить мужчину, которого не смогли удержать самые красивые и талантливые женщины, чьи имена до сих пор на слуху - женщины, родившие ему детей и до сих пор вспоминающие о нем и с благодарностью, и с болью.
История их случайного знакомства на кинофестивале в Сочи описана в книге Андрея Кончаловского «Возвышающий обман» предельно откровенно - я цитирую ее здесь с его разрешения с небольшими сокращениями:
«Сел в переполненный лифт...Через два человека от меня – молодая женщина в темных очках. Мы встретились взглядами... вышли на одном этаже.... Поглядел, какой номер. Тут же позвонил Ей...пригласил пообедать... Через десять минут мы встретились внизу, начался процесс ухаживания... Каждый делает это по-своему, но набор приемов всегда тот же... Цель воздействия – сближение. Если совсем просто, я, конечно, понимаю, как вульгарно, цинично и прозаически звучат эти слова, цель – снять с женщины трусы. Можно даже не отдавать себе в этом отчета. Можно даже иметь возвышенное намерение жениться. Но цель часто именно эта. Естественно, существует множество промежуточных стадий: объятия, поцелуи. Итак, снять трусы, потом понятно что, а потом, тоже не редкость, – оставить не тот номер телефона и исчезнуть. Люди часто обманывают... Она очень хорошо меня слушала. Я могу быть интересным собеседником, умею такую лапшу навесить на уши!... Я узнал, что Она актриса, недавно кончила театральную школу, играет на сцене, у нее скоро премьера... Мы договорились встретиться чуть позже...пошли ко мне... Я решился, положил Ей руку на грудь...Она не сопротивлялась. Удивительно! Мы были знакомы полтора часа. Женщина же должна посопротивляться, хоть для порядка. Так все считают – во всяком случае многие.
– Давай разденемся, – предложил я.
Она молча сняла с себя платье и остановилась посреди комнаты с еле заметной улыбкой...Редко в своей жизни я испытывал такое наслаждение от физической любви, как в ту ночь...это был тот самый случай, когда я испытал совершенно замечательное ощущение полноты телесной любви... Я был очень горд своей кавалерийской победой. Мой старый друг не подвел меня. Я быстро предупредил Ее, что у меня жена, что люблю своих детей – никакого романа у нас быть не может. Но я уже понимал, что не могу уехать вот так просто, или дать уехать Ей, или не видеть Ее еще, или не обладать Ею, или дать кому-то возможность взять Ее за руки, или... Короче, я чувствовал, что влюбился...»
...Предложение стать его женой (пятой по счету – Ш.Ш.) прозвучало в самолете, когда они летели на Ямайку, и было совершенно неожиданным для нее. После ночи, проведенной в отеле на Майами, где им выдали очень красивые халаты, Юля сказала: «Надо было спереть халат!», на что ее спутник тут же отозвался: «Выходи за меня замуж, я люблю воровок». Спустя годы она признается, что иногда ей трудно понять, кто из них двоих на самом деле старше.
ххх
...С Кончаловскими удается встретиться только с третьей попытки: дата интервью все время переносится...тяжелый перелет из Гонконга, трудный спекталь, дети, которыми нужно заниматься... И буквально за пару дней до возвращения Кончаловских в Москву я неожиданно получаю окончательный ответ и еду в гостиницу «Ренесанс». Юлия Высоцкая спускается первой.
- Сядем здесь, на виду, а то Андрей Сергеевич (так она будет называть его на протяжении всего интервью – Ш.Ш.) нас не найдет, - предлагает она, и мы опускаемся в мягкие кресла. Я говорю, что читала книгу ее мужа, где он довольно откровенно описывает историю их знакомства. Спросить ее о том, больно ли было ей читать столь откровенную исповедь про себя и про других жен и любовниц Кончаловского я не решаюсь.
Моя собеседница понимающе улыбается и произносит:
- То, что Андрей Сергеевич пишет в своей книге о нашем знакомстве – это его версия, - и продолжает. - Я считаю, что в любых отношениях не надо впоминать о том, что у кого было в прошлом, иначе будет трудно двигаться вперед. И о разнице в возрасте думать не стоит. Когда люди хотят продолжать жить вместе и прикладывают к этому усилия, все остальное не так уж и значимо. Мне повезло, что я встретилась с Андреем Сергеевичем, когда ему было 60. Если бы ему было 30 или 40, наши отношения вряд ли были бы долгими - его в этом возрасте интересовали другие вещи. А мне и в мои 22 не хотелось каких-то кратковременных отношений: встретились, получили удовольствие и разбежались... На самом деле и ему, и мне повезло, что между нами большая разница в возрасте.
- Когда зрелый мужчина женится на молодой девушке, чаще всего он начинает «лепить» из нее то, что ему хочется. Как было в вашем случае?
- Умному и телантливому мужчине не возбраняется выступать в роли Пигмалиона. А вот самодуры - те просто подминают под себя женщину: «Ты будешь делать так, как я тебе скажу». Это не называется «лепить» и совсем не интересно. Андрей Сергеевич мудрый, ему нужно, чтобы рядом был человек, с которым ему интересно, а не тот, кто будет покорно следовать его указаниям. Он и сам все время чему-то учится - рядом с ним невозможно быть другим. Вот я смотрю на его детей: все они хотят не просто нравиться папе, они хотят быть как папа, и смотрят на него такими глазами! В семьях подобное часто случается, но в наступлением переходного возраста, или чуть позже, обычно проходит. Я свою маму обожаю, но всегда говорила себе: «Я не буду такой резкой, как она». Моя мама казачка, сильная и свободолюбивая женщина, замечательная хозяйка и мать, но иногда бывает излишне прямолинейной, а иногда – даже еще более взбалмошной, чем я.
- В истории вашего знакомства было что-нибудь мистическое?
- Когда начинаешь вспоминать, вдруг отмечаешь какие-то повороты судьбы, где твой выбор на самом деле определял дальнейший ход событий... Например, то, что я ушла в академический отпуск и пришла на другой курс, где учились пятеро красавиц, и мне пришлось завоевывать себе место под солнцем - сняться в одном фильме, потом в другом – это, в конечном счете, и привело меня на фестиваль. А в лифте я оказалась потому, что сбежала от одного приставучего фотографа. Он замучил меня на фотосъемках, в какой-то момент я сказала: «Все, хватит!» и направилась к лифту, чтобы подняться к себе в номер. Есть красивая история про то, как боги хотели, что мужчина и женщина встретились, а они все не встречались, невзирая на старания высших сил, но в итоге все же встретились. Может, это был как раз и наш случай?...
- Что на вас произвело впечатление в первые минуты знакомства? Имя? Магия таланта? Мужская харизма?
- Здесь трудно отделить одно от другого. Конечно, и имя, и талант, и харизматичность...как человек говорит, как улыбается. Неправда, что имя в таких случаях не имеет значения. Имеет! Потому что человека, который в жизни многого достиг, и слушаешь по-другому: у него есть чему поучиться. Так что прежде всего на меня подействовала магия его личности, а магия мужчины – уже потом...
- В книге он описывает это иначе.
- Вот вы у него и спрашивайте, - улыбается. - А я никогда ничего такого не говорила...
- Есть вещи, которых вы не могли бы ему не простить?
- Не думаю...Впрочем, многое зависит от поступка, от ситуации, от накала обоюдных чувств. Пока у меня есть желание продолжать жить с ним вместе и воспитывать наших детей, я могу простить ему все, что угодно.
- Каких усилий вам это стоит – поддерживать нужный градус, чтобы сохранить отношения?
- Я об этом не думаю. Представьте, если бы теннисист выходил на корт с одной мыслью: «Я должен играть так, чтобы победить». То же и в театре... В «Дяде Ване» самое сложное - четвертое действие. Если я буду думать о нем перед выходом на сцену, я завалю весь спектакль, и в том числе четвертое действие! Что же касается моей жизни – я вообще не люблю страдать, не умею страдать. Мне жалко минут, потраченных на плохое настроение. Когда я ругаю детей, то и сама ужасно от этого переживаю! Иногда думаю: как хорошо, наверное, быть буддисткой и верить в том, что у тебя будут новые воплощения. Но я в это не верю и потому мне дорога каждая минута моей жизни, мне жаль тратить ее на обиду или ссору. Андрей Сергеевич точно такой же - он не любит пребывать в плохом настроении и старается побыстрее от него избавиться.
У меня, в отличие от него, более критичный взгляд на вещи: я могу, например, предъявить претензию по поводу плохой уборки номера, а он на такие детали вообще внимания не обращает. У Андрея Сергеевич большой характер. Есть художники, которые пишут крупными мазками, а есть, которые вырисовывают детальки. Вот он пишет крупными мазками, а я вырисовываю детальки. В этом есть определенная гармония: чтобы моему мужу так хорошо жилось, рядом должен быть кто-то, кто ему эти детальки вырисовывает. Он бы не смог жить с женщиной, безразличной к домашнему уюту. Она может быть интеллектуальной, образованной, привлекательной и обладать мужским характером, совершенно не интересуясь бытом. Андрей Сергеевич считает это недостатком. Вот и еще одно счастливое стечение обстоятельств: меня дом всегда интересовал как творчество - я люблю его обустраивать и не считаю это мещанством. Мне нравится, когда на столе красивая посуда и правильная сервировка – я получаю от этого эстетическое удовольствие. А Андрею Сергеевичу нравится, что все это уже есть и мною оформлено. У него и самого прекрасный вкус и, когда ему позволяет время, делится со мной своими идеями по поводу обустройства дома. А вот кухня – только моя территория. Он сделал мне отличный подарок – теперь у меня есть роскошная французская плита.
ххх
...Появляется Кончаловский. Усаживается рядом с женой. Поразительно: несмотря на почти сорокалетнюю разницу в возрасте, они смотрятся очень гармоничной парой. Абсолютно равной.
- После первого свидания вы предложили Юле лететь с вами в Турцию и купили билет, дав ей на размышления полтора часа. А что если бы она тогда отказалась? – спрашиваю я его.
- Я часто об этом думаю... Естестественно, моя жизнь сложилась бы по-другому. Как – никто не знает...
- Но вы надеялись?
Улыбается: - Какие могут быть надежды, если мы только что познакомились!...И потом...
Юля (перебивает): - Просто романчик.
Кончаловский (подхватывает): - Ну да, романчик. Я увидел приятного человека. Красивого. К тому же – она меня слушала.
- А вас можно не слушать?
- Конечно, - смеется, - у меня с женщинами были такие случаи. И даже очень много.
- После ваших многочисленных романов и 14 лет спокойной семейной жизни вы можете, наконец, сказать, что поняли о любви и счастье все, или, по крайней мере, самое главное?
- Счастье – это такое состояние, о котором сложно говорить словами, о котором лучше молчать. Все, что я понял, останется со мной. Да и не объяснишь этого никому. Каждый понимает счастье по-своему. И правильно делает. Слово любовь - оно сложнее, как и ненависть. Ненависть – это тоже выражение жизни. Каждую секунду что-то меняется...надо просто жить.
- Я уже задавала этот вопрос вашей жене. Задам его и вам: есть вещи, которых вы не могли бы простить любимому человеку?
- В приципе я мог бы простить все.
- Потому что любимый?
- Не знаю... Просто простить, точнее, понять. По-моему, понять человека важнее, чем простить.
- Может ли мужчина примириться с тем, когда женщина его отвергает?
- Это зависит от характера. Есть характер темпераментный – например, бойца. А есть темперамент философа. Философ в таком случае скажет: «Ну и дура. Не поняла, какой я хороший. Так ей и надо. Это она потеряла, а не я». Даже не знаю, к какому типу я отношусь...
- Ваша жена при всей ее занятости – съемках, спектаклях, передачах, постоянно подчеркивает, что ее главный приоритет – семья. А у вас - при ваших многочисленных проектах, перелетах, и, очевидно, еще большей занятости?...
- Семья. Безусловно, семья. К сожалению, это только сейчас у меня на первое место вышло. Раньше работа была важнее...
- С возрастом пришло? Или с появлением в вашей жизни настоящей семьи?
- Наверное, я старею... Вообще, на такие вещи сложно ответить. Разве что на смертном одре...
- Ваша книга написана с такой беспощадной откровенностью и прежде всего, по отношению к самому себе...
С сомнением в голосе: - Да ладно уж, с беспощадной...
- По крайней мере, производит такое впечатление...
- Потому что люди очень часто боятся открыто говорить о себе и о вещах, которые они могут сказать только своим приятелям на кухне. Они стесняются, не хотят выглядеть в глазах других такими, каковы они на самом деле. А я не боюсь, мне не стыдно.
- Это у вас всегда было?
- Нет. С возрастом появилось... конечно, с возрастом. Как же можно понимать что-то о себе в 30 лет? Да и сейчас есть еще иллюзии. А в 30 лет ты вообще полон иллюзий по поводу себя и других...
- В вашей жизни были моменты, когда появлялось ощущение, что вас ведет рука судьбы и вы оказываетесь именно там, где должны были оказаться?
- Я называю это: «драйв». У меня есть определенный драйв во многих вещах. У всех людей, которые творчески активны, есть желания, которые их ведут... Ты идешь вслед за своим желанием, и оно осуществляется.
- Что помогает вам поддерживать этот драйв?
- Наверное, это от природы, родился таким...
- С чем у вас связывается самое сильное детское ощущение? Известно, что вы привержены семейным традициям и встречаете Новый год в башмаках своего деда – Петра Кончаловского, даже если праздник застает вас в другой стране: возите их с собой по всему миру.
- Самое сильное впечатление моего детства - вкус сливочного масла в 1942 году. Я к тому времени забыл, что такое сливочное масло, был потрясен его вкусом и так объелся, что потом даже болел...
- Кто повлиял на вас в детстве больше – отец или мама?
- Не могу сказать. По разному... Один может все время находиться рядом с ребенком, а другой – в стороне, но его влияние может оказаться сильнее... Наша семья с традициями. Традиции были от Кончаловских. Мама держала весь наш дом.
- А кто держит ваш дом?
- Юля, конечно.
- Когда вы познакомились с ней, ощущали временную пропасть, которая вас разделяет? Вы с вашим опытом, где была и война, и сталинское время, и Голливуд, и – девочка, у которой ничего, кроме общежитской жизни и института...
- Она была асболютно зрелым, сформировавшимся человеком и я разговаривал с ней, как с равной. У нее не было такого опыта, как у меня, но мне было с ней интересно.
- Вы никогда не ощущали себя по отношению к Юлие Пигмалионом? Например, в творчестве? Передачу «Едим дома», которую она с большим успехом ведет на НТВ, придумали для нее вы. В книге вы пишете, что до этого она готовить не умела.
- Я умела готовить! – возражает Юля. Кончаловский улыбается жене, оставляя ее реплику без ответа, и продолжает:
- У Пигмалиона другая задача. Он хочет вдохнуть жизнь в мертвый материал. А я же вам говорю, что мы с Юлей были партнерами с самого начала. Она все понимала и очень быстро схватывала. Правда, я ее часто расстраивал...
- Своим характером?
- Нет, не характером, а своей философией.
- А потом ты ее поменял, - перебивает Юлия.
- Нет, это ты потом со мной согласилась! – возражает Кончаловский.
- Так в чем же ваша философия, которую не могла принять ваша жена? – спрашиваю я.
- В том, что так устроен человек: он стремимся не к общественной, а к личной выгоде. Для Юльки это было катастрофой, - смеется.
Юля: - Ему казалось, что человека нужно лишить иллюзий. Конекретно - меня.– Обращаясь к мужу. - Мне кажется, что сейчас ты более толерантно относишься к людям и считаешь, что иллюзии им необходимы.
- Конечно, необходимы, - соглашается Кончаловский. - Но иллюзии необходимы человечеству, а не личности.
Юля (в запальчивости): - Они даже в творчестве помогают! Не может один человек отнимать у другого иллюзии, не должен! Это нехорошо. Человек сам должен расставаться с со своими иллюзиями...
- Лишаясь одних иллюзий, ты приобреташеь другие. Вот и все, - невозмутимо отвечает Кончаловский. - Что такое зрелость? Смена одних иллюзий другими. Пока мы живы, мы живет иллюзиями.
- А с какими иллюзиями сложнее всего было расстаться вам самому? – спрашиваю я.
- Я не привык думать о себе. Не люблю.
- А книгу, между прочим, начинаете словами: «Я люблю себя. Если честно – я себя обожаю. За что – не знаю. Наверное, за то, что я умный, талантливый, красивый...»
- Вот-вот! Все читают первую строчку и не дочитывают до конца, - восклицает Кончаловский, смеясь. – А в конце главы говорится о том, что на самом деле я люблю не себя, а жизнь, которая проходит через меня! И все равно постоянно твердят: «Как он себя любит в этой книге!»
- На пресс-конференции вы говорили о том, что многое в жизни человека определяется страхом. А сами вы чего-то боитесь?
- Да. Смерти. Смерти как ухода телесного. Я не думаю о том, что после смерти что-то есть. Никто не знает. Увидим...
- Насколько страх смерти определяет вашу жизнь?
- Он определяет не только мою жизнь, он определяет жизнь всех людей, просто многие боятся себе в этом признаться. Все наши действия связаны со страхом смерти. Не было бы страха смерти, не было бы человечества. Это все равно, как если бы люди не чувствовали боли – они бы просто самоуничтожились. Доля смерти есть в каждом отъезде, в каждом расставании...
- А что вы скажете о человеке, который получив высокий пост и регалии, панически боится оказаться там, откуда начал свое восхождение к вершине?
- Это тоже страх смерти, только в социальном аспекте. Можно бояться смерти в идеальном смысле: «умру и попаду в ад», а можно бояться по-другому. Но все это - одного порядка...
- Юля, а чего боитесь вы? – обращаюсь я к Высоцкой.
- Я все время боюсь за наших детей. Боюсь их болезней. Боюсь холода. Смерти тоже боюсь, - обращаясь к мужу, - но не так, как ты. Боюсь по-другому: если меня, не дай бог, не станет, что будет с детьми? Меня это беспокоит. Когда появляются дети, они вносят в твою жизнь не только внешние перемены, они все приориететы расставляют по-другому и меняют все ценности. Я могу быть на съемках, вести передачу, а где-то подспудно всякий раз одни и те же мысли: «Что дети сейчас делают? они поели? поспали?» Если у моего ребенка поднимается температура, я тоже сразу чувствую себя больной.
- Не страшно было приводить детей в такой жестокий мир, как наш?
- Желание иметь ребенка совершенно иррациональное. Это не то, что завести дома собаку. Ребенок – это продолжение чего-то, продолжение тебя...
Кончаловский: - Для наших детей эта жизнь не будет тяжелой. Потому что они уже пришли на нынешнюю ситуацию и не знают другой. Помню, как мама говорила, наблюдая по телевизору за процессом перестройки: «Какое счастье, что я умираю и не увижу всего этого ужаса!». Наши дети будут жить и действовать в другом мире. Главное – сделать их личностно годными людьми, чтобы они на что-то годились...
- Интересный посыл... А как бы вы обозначили границы «настоящего мужчины»? Это тот, кто заботится и родителях, детях, своей женщине и не бросает камней в собственное прошлое?
- Я не вижу в этом смысле разницы между настоящим мужчиной и настоящей женщиной. Это просто настоящий человек, который заботится о своих предках и отпрысках. Мне кажется, что настоящий человек – это тот, кто старается своим присутствием сделать кого-то лучше.
- Каким бы пафосным не показался мой вопрос, я его все же задам. Мне кажется, от каждого из нас зависит, что будет происходить в ближайшие годы в мире. Вы имеете выход на большую аудиторию, соответственно, и возможности ваши больше. Вы каким-то образом...
Перебивает: - Вам так кажется. Это все иллюзорно. Вклад художника в развитие человечества ничтожен. У вас чрезвычайно оптимистический взгляд на человечество, которое, по-вашему, способно нести ответственность за реальное положение вещей. Сегодня человечество увлечено футболом, и ничего страшного не происходит: я уверяю вас, оно прекрасно проживет без Скрябина и Шопенгауэра.
- Вас это не удручает?
- А какой толк, если меня это будет удручать? Так происходит. Происходит вот так. И ничего от нас не зависит. Нет, пожалуй, не совсем так...Это, к сожалению, зависит - от совокупности колоссального скопления разных человеческих судеб: одни живут в пустыне и умирают от жажды, другие - у полноводной реки, погибая от наводнений. Есть во всем этом хаос, который определяется, к сожалению, не человеком, а его бесконечным стремлением использовать свое сознание для личной выгоды. Впрочем, это не мое. Как и все остальное. Толстой сказал...
- Вроде бы, в вашей жизни было все. Или чего-то все же не было?
- Когда исполняется одно желание, появляется другое. Пока есть желания, ты живешь, когда их нет – ты умер.
- О кей, сформулирую иначе. Чего вы еще, по-вашему, не добились?
- Не снял своего лучшего фильма. Не поставил свою лучшую оперу. Своего лучшего спектакля...
- Какой период своей жизни вы считаете самым счастливым? Учитывая, что вам пришлось пережить сталинские времена и...
Перебивает:- Я не переживал сталинские времена, я жил в сталинское время в привелигированной семье и был счастлив, не понимая того, что происходит вокруг, о чем шепчутся взрослые. Кругом были посадки, и к нам домой приходили люди прямо из лагеря, которые у нас спали. Моя жизнь складывалась благоприятно, но я в этом не виноват...
- Дополню свой предыдущий вопрос: где вам лучше жилось и работалось – в России, или за ее пределами?
- Все времена были прекрасны. И я был счастлив. Сейчас понимаю это более отчетливо, чем 30, или 40 лет назад. Какое золотое время для Еропы было в начале ХХ века, несмотря на ужасы войны и коммунизм. Человечество было полно надежд, надежды могли быть ложными, но они направляли... Сейчас мир меняется, он стал другой... – задумывается и после небольшой паузы продолжает. - Мы так устроены, что часто не понимаем, когда испытываем момент настоящего счастья. Нам кажется, что мы испытываем его в тот момент, или этот... а на самом деле мы испытываем его, часто даже не замечая, не зная, что просто проснуться – это уже и есть счастье. И только когда чего-то лишаемся, начинаем понимать... Человека спрашивают: «Как ты себя чувствуешь?» – «Нормально!». А когда болит зуб, или не дай бог, ногу сломал, сразу жалуется. Когда что-то не в порядке, он сразу жалуется! А когда ничего не болит, не говорит: «Потрясающе! У меня ничего не болит!», говорит: «Нормально!», не понимая, что «нормально» - это фантастическое счастье... Человек знакомиться со своей анатомией по мере того, как начинают отказывать разные органы. Вот так же он не знает своего счастья, пока что-то не становится несчастьем. Он, к сожалению, часто лишен этой мудрости, не способен понять, что счастлив от того, что просто дышит, и что у него ничего не болит. А даже если и болит, то - каждый раз разное... – Задумывается. Я незаметно бросаю взгляд на часы: через 30 минут у них выезд:
- У вас скоро спектакль. Я вас утомила своими вопросами...
- Да, нет, вовсе не утомили, - возражает Кончаловский. В этот момент в фойе появляются их дети. Юля, извинившись, убегает к ним, через пару минут возвращается, обращаясь к
Кончаловскому: - Дети хотят пойти с нами в театр.
- Они там с ума сойдут!
- Да ничего, посидят за кулисами...
...Мы прощаемся: скоро за ними придет автобус. Сегодня – последний гастрольный спектакль - «Дядя Ваня», где Юлие предстоит сыграть роль Сони.