В далёкой и чудесной Стране Восходящего Солнышка жили да были да особо не тужили двое – юноша Иши и его прекрасная девушка Найори. Иши был статен и хорош собой, и вдобавок не обделён талантами, о чём речь далее, а Найори… она была подобна цветку лунной лилии, и этим, думается, всё сказано. Жили они не так чтобы мужем и женой, но и чужими друг другу не были. В общем, до поры до времени всё у них складывалось как нельзя лучше.
Иши работал дома – переписчиком древних рукописей и манускриптов. Владея отовсюду понемногу изрядным количеством мёртвых диалектов родного японского, он разбирал старые письмена и аккуратным каллиграфическим почерком переносил бесценные знания на рисовую бумагу, попутно углаживая ветхозаветное минувшее под рациональное нынешнее. Почасту сие производилось в ущерб красоте, но Иши считал себя дипломатом и справедливо полагал, что в какой-нибудь легенде о Прекрасной Плакальщице Надэсико современного читателя вряд ли будет интересовать, до или после полудня эта самая Надэсико отправилась к своему любимому Озеру Слёз.
Сейчас юноша был поглощён наведением порядка в основе основ родной религии – Системе Шести Миров. Обложась устрашающего размера фолиантами и поминутно с ними сверяясь, он отважно сражался с самым сложным из диалектов древней Японии – сёку, по крупицам выписывая весьма мудрёные имена асуров, претов и прочих жителей божественного пантеона.
Что же Найори? Она, как это теперь называется, была freelancer, что вроде бы автоматически закрепляло за ней ярлык человека, постоянно страшащегося не найти работу, а найдя – потерять её. Одначе небо наградило девушку столь кротким нравом и доброй душой, что уже по исполнении красавице семнадцати лет было вынуждено добавить вослед удивительную удачливость – до того Найори безропотно сносила все тяготы жизни «свободного художника». К слову сказать, неожиданная манна ни на толику не изменила отношения девушки к миру и самой себе – она по-прежнему твёрдо сторонилась стези наймита и упорно трудилась над разовыми заказами. Как и Иши, она подвизалась на литературном поприще – переводила на родной язык мировую поэзию.
Молодые люди снимали уютный домик на Розовой Улице и были счастливы тем спокойным счастием, которое обыкновенно через все жизненные перекаты проходит невредимым. Связывать себя узами брака они не спешили, полагая, что истинно свободный человек никогда не злоупотребит своей свободой, несвободный же всеми помыслами будет устремлён к постоянно ускользающей химере.
По нескольку раз на дню Иши подзывал Найори и, восторженно цокая языком, тыкал пальцем в пергамент. Глянь, Нао, говорил он, какое затейливое имя! а вот второе имя – тоже его! о деяниях уж и молчу! там такие подвиги – ах, ах! И читал вслух жизнеописание такого замечательного божества – порою весьма и весьма пространное.
Найори слушала. Её ждал заказ, горели сроки – но она, не прерывая, внимала житие какого-нибудь Лаху и вместе с любимым непритворно ужасалась кровавыми жертвоприношениями его давно умерших почитателей. Потом, когда Иши утомлялся либо его внимание поглощалось какой-то требующей уточнения деталью – что в свою очередь неизбежно вело к открытию сонма новых богов! – она потихоньку возвращалась к своей работе. Своего она не показывала после того как, восхищённая одной поэмой, прочитала ему пару только что переведённых отрывков. Иши, не отрываясь от манускрипта, рассеянно покивал головой и что-то невпопад спросил. Она молча продолжила перевод. Иши так ничего и не заметил и уже через пару минут хвастался снова. Найори кротко слушала.
Но налетел шторм, и скрылось ясное солнышко, и на Розовой Улице грянула беда. Сменилась когорта каких-то чиновников, и департамент Иши был вынужден рассчитать без малого треть своих служащих. Юноша оказался без верного заработка, который казался чем-то самим собой разумеещимся. Такой дружелюбный и понятный завтрашний день оскалил волчью пасть голода. Куда ни глянь – всё вывернулось наизнанку и поворотилось острыми углами. Иши запаниковал.
Ты опытный лингвист, говорила ему Найори. Недипломированный, стенал Иши. Работал с трудами уважаемых древних, перечисляла наторевшая в именах Найори. Кому они сейчас нужны, бился головой о бумажную стену Иши. В конце концов, не конец света, увещевала Найори, случается и такое, найдёшь работу, люди иногда… Ты ничего не понимае-е-е-ешь, выл волком Иши, а потом рухнул на татами, охватил руками голову и закачался из стороны в сторону.
А ну хватит, вдруг рявкнула Найори – и сама испугалась – и добавила тише – ты, Иши, лучше поешь вон да спать ложись, утром решим, что да как.
И – отшатнулась! Драконовым взором жёг её незнакомый человек, что сидел напротив, и ничего в том человеке не было от её Иши. Лицо его было страшно, чёрные тучи укрыли небесную синеву глаз юноши, а вокруг ненавидяще сомкнутых губ змеились бездонные овраги. Коса Иши растрепалась, кимоно пораспахнулось, пальцы дрожали. Внезапно он, будто выдёргивая из пола гвоздь, поднялся – и вышел. В незакрытую дверь тут же заполохнуло ветром, перемешанным с дождём и пересыпанным сорванными с деревьев листьями. Найори сидела не шевелясь и просидела бы так, верно, до утра, но – ждал заказ уважаемых людей. Налив себе чаю, девушка принялась за работу. В ту ночь она легла перед самым рассветом.
Иши не вернулся.
Странная эта история, странная и грустная, а кончается ещё грустнее, да и кончается ли… Через много лет бывшие счастливцы-неразлучники – Иши, ныне преуспевающий книгоиздатель, и Найори, всё та же вольная пташка, волею судьбы встретились на той же самой Розовой Улице. Растерянно и испуганно оба сделали вид, что друг друга не заметили.