Глава 2. Даша.
В школе за глаза величали молью, мама бледность обзывала «аристократической», дальше всех пошла тетя Соня: «Смертушка». Она не обижалась, нечего обижаться – что есть, то есть. В череде смуглых родственников Дашка умудрилась выродиться в бледную поганку. Папа шутил о пробегающем соседе, мама дулась и хваталась за сердце.
Сегодня первой пары не было - позволительно понежиться под одеялом, а не метаться сломя голову. Цокает будильник, Мартен вьет круги, выразительно заглядывает в глаза – паршивец, косит, что не покормили. Зажмуришься, уколет седыми усищами: «Не спать!».
А вот тебе! Дашка отвернулась, Мартен примирительно замурчал, потерся об спину. Впустую. Встал передними лапами на ребра, пятки-карандаши больно надавили.
Дашка дернулась.
- Уйди!
- Мр-р.
- Уйди, маму доставай.
- Мр-р.
- Сама знаю, что ушла.
- Мр-р, - кот подтянул лапу, невзначай выпустив коготки, извинился. – Мр-р.
Дашка уселась.
- Дурак.
Кот соскочил с дивана, на середине комнаты обернулся.
- Да, иду я, - пообещала Даша. Втыкаясь спросонья в углы, прошла на кухню. Так и есть, полная миска. Перемешала указательным пальцем сухой корм. Мартен нетерпеливо оттолкнул руку, захрустел. Дашка вздохнула. – Доволен?
- Ур-р, - ответил Мартен. Трещало даже за мохнатыми ушками.
На печи - эмалированное ведро с водой, «хвостик» кипятильника покрылся испариной. Рядышком, пожелтевшая от никотина пепельница с тлеющим бычком. Пепельные вкрапления изрыли некогда прозрачное стекло. Дашка выдернула шнур, дотронулась до ведра – сойдет. Обрызгала кота, серебряные капли повисли на черной шерсти, не думая скатываться. Мартен оторвался от завтрака: «Ну, и зачем?».
- Потому что ты наглый, жирный и невоспитанный, - засмеялась Дашка. Мартен фыркнул, усевшись столбиком начал пролизывать переднюю лапу. Стена негодования. Вообще-то, кота звали Мартын, но пять лет назад папа приволок котенка в веселом состоянии, иначе, как в два приема, слова не говорил.
- Мар… дын, Мар… тен, Мар… тын, - представил он постояльца. «Мартен» понравился – прозвище топорщилось кипящей сталью. Дашка обрела собеседника, а папа получил от мамы.
- Отвернись, - попросила Дашка. – Я не умею языком умываться.
Она задернула ситцевую занавеску и загремела тазиками.
Папка жарил глазунью, синие огоньки обнимали днище сковороды, масло плясало брызгами.
- Не опоздаешь? – он поскреб седую щетину.
- Не-а, - протянула Дашка, на ходу вытирая голову. – У нас первой пары нет, Сычуха заболела.
- Повезло, - папка уменьшил газ. – Мы, помню, в замок спички вставляли…. Есть будешь?
- Угу, - Дашка заглянула через плечо. Желтки растеклись, папка боролся за сохранение последнего. – Ты солил?
Он вскинул брови, что-то поискал на столе, честно признался.
- Не помню. – Увидел кота. – Морда, не помнишь, я солил?
- Мр-р, - Мартен поклевал носом в яичную шелуху у мусорного ведра.
- Значит, не солил, - отец зачерпнул щедрую щепоть, рассеял над сковородой.
Дашка мысленно охнула, молча заняла место у окна, на скатерти играли солнечные зайцы - над лысым двором расцветало небо. За покосившимся заборчиком гарцевали соседские гуси, они галдели, совали меж рейками шеи, заглядываясь на чужие крошки. Но из скотины у Покровских был лишь мотоцикл без переднего колеса - папка строил его не один год. В люльке «Урала» гостил пустой газовый баллон, он кочевал по двору, сколько Дашка помнила себя.
Папка победил, сковорода ударилась о разделочную доску посреди стола и поделилась завтраком. Оббив лопаточку о чугунный краешек, папка спросил:
- Промокла вчера?
- Угу, - Дашка подула на белок.
- Не обожгись.
- Угу.
- В парке рисовала?
- Угу.
- Мрачно получилось, я видел…. Ну да, погода. Саня давно не заходил.
- Да ну его, па!
- Поссорились? – догадался отец. – Не пересолил?
- Поссорились, - Дашка пододвинула стакан молока, в два глотка ополовинила.
- Че так?
- Глупый он.
- Цветы таскал….
- Глупый.
Мартен бдел под ногами, иногда привставал на лапах, трогал хозяйкино бедро: «Дай!». Вскоре у мохнатой морды скопилось крошек. Он их обнюхивал и выпрашивал новые – кошачий спорт. Отец вытер руки кухонным полотенцем, поднялся, выудил в пепельнице бычок побогаче, затрещал огонек - дым спрятался под потолком. Дашка заученно открыла форточку – спорить бесполезно, можно лишь приспособиться. Длинные облака, слой за слоем, потекли на улицу, где перемешались с воплями соседского петуха.
- Давно в суп просится, - сказал отец. Мартен согласился, стрельнув глазами.
***
Время сыпалось тонкой струйкой, да и обвалилось. Дашка заметалась по комнате, собирая конспекты.
- Электричка скоро, - отец подлил масла в огонь.
- Где альбом!
- В холодильнике посмотри.
- Ну, па!
- Под телевизором…. Будто я до ночи бумагу марал.
- Па!
- Карандаш у получебурека забери, - посоветовал отец.
Мартен мял зубами оранжевое дерево.
- Отдай!
Кот негодующе разжал челюсти.
- Скажи еще что-нибудь, - Дашка погрозила кулаком.
Мартен хмыкнул и перевалился на другой бок. Далеко засвистел маневровый тепловоз, забубнила трансляция.
- Через завод беги, автобуса не дождешься, - порекомендовал папка.
- Да, знаю, - отмахнулась Дашка, влезла в мешковатый свитер, завязала шнурки на кедах. Джинсы были длинноваты, поэтому на пятках истрепались. Сумка через плечо.
- У меня в армии в такой противогаз лежал, - поддел отец.
- Па!
- Лицо напачкай, в тамбуре сойдешь за своего, - хохотнул тот.
- Зато денег не возьмут, - парировала Дашка.
- И то дело. Беги, доча.
- Пока!
Хвостик мечется параллельно земле. Заборы, цеха, разбитый асфальт – мелькают перед глазами. Свысока таращится труба котельной - шик, услышав гудок на Спутнике, запрыгнуть в последнюю дверь на Океанской. Переезд. Матросики улюлюкают из кузова. Сто метров до перрона. За спиной нарастает гул, перестук. Не оборачиваться! Обдав визгом тормозов и плотным воздухом, электричка втекает на станцию. Тридцать метров. Горячие рельсы пахнут нефтью и каленым железом. Блестят фары локомотива, лыбится нарисованная улыбка. Десять, три, один… Дашка взлетела на перрон, еле увернулась от столба. Зашипел воздух. Она ворвалась в тамбур, повиснув на противоположной двери. Успела!
- Успела? – дворняга приподняла голову. Тонкая шерсть едва скрывала ребра. Дашка показала ей язык и зашла в вагон.
Место все-таки нашлось, огромная тетка травила соседей запахом застарелого пота. Скромные служащие морщились, но привыкали. Даша юркнула к окошку.
- Простите, - она невзначай отодвинула хозяйственную сумку. Тетка не ответила, однако воздух завибрировал. Напротив, очкастый субчик сосредоточено изучал газету, но стоило опустить глаза, пялился на коленки. Она прикрыла их «противогазной» сумкой, достала альбомчик и карандаш. Тетенька любопытно покосилась. Да, пожалуйста!
Сами проявились тополя, скамейки, шахматисты. Напрашивался дождь, но Даша упрямо остановила карандаш. Стало стыдно перед крестом за фантазерское предательство: глядеть на него и рисовать другое – подло. В четыре движения легли контуры постамента, резкие уверенные линии заслонили деревья. Он получился непропорционально большим, видимый почти сбоку. Дура, все испортила…. Дашка перевернула страничку и принялась калякать мультяшных бурундуков.
Тум-дум, дум-дум…. Меняются люди, запахи, мешаются характеры. Похрапывание обрывается хохотом, стучат двери. Тум-дум, дум-дум…. Электричка выскочила из леса. Низкое солнце пускает «блинчики», лучи отскакивают от морской ряби и запрыгивают в окна. Дашка зажмурилась. Бегут назад камешки, лодочные гаражи посматривают на буруны. Недоразумением топорщится остров Коврижка. Тум-дум, дум-дум….
- Художница? – вкрадчиво поинтересовалась тетка.
- А? – Дашка оторвалась от окна.
- Художница? – повторила женщина, для дурочки, ткнула пальцем в альбом.
Даша пожала плечами, постаралась не обидеть.
- Так… Гидролог…. Учусь.
- Гидролог? – удивилась тетя. – А что это за зверь?
- Я не знаю, - ошарашила Дашка.
Тетка поджала губы. Ну и пусть, если я, правда, не понимаю. Дашка обернулась на тамбур. Зашел усталый дяденька.
- Газеты, журналы, кроссворды….
Дворняга попытался сунуться следом, да получил по носу дверью-гильотиной. Пес сделал стойку, поцарапал стекло.
- Газеты, журналы, кроссворды….
Вернулась обратно, блудливый взгляд очкарика юркнул под газету. Жалко псена! Домой, наверное, едет - из отпуска возвращается. Дашка широко улыбнулась, перевернула бурундуков, набросала кабысдоха: чуть пожирнее, с прямоугольником на шее – «проездной». На листе псу было весело и уютно. Домой.
- Газеты, журналы, кроссворды….
Вокзал кипел, чайками накинулись таксисты.
- Центр – «трешка»!
- Так мы в центре, дяденька, - парировала Дашка, прижала сумку к груди, чтоб не оторвали. Таксист хмыкнул, прожег спину взглядом. Дашку проглотил трамвай, попробовал переварить, но не успел – она выскочила на Покровском парке, уцепилась за горстку прогульщиков на пешеходном переходе. Сонно пахли духами дамы, пацаны курили на ходу, изображали спешку. На другой стороне, под главным корпусом, давилась бутербродом Ленка Фомичева. Завидев Дашку, она помахала рукой. Ну да, кричать не интелегентно, а жрать под тошниловкой кошатинку можно. Дашка погладила сумку, псу в альбоме нравилось.
- Дуся, опаздываешь! – Ленка брезгливо потрясла пальцами, пытаясь сбросить капли кетчупа. – Платок есть?
Дашка порылась в сумке, выудила салфетку.
- Вот.
Ленка вытерлась, бросила бумажный катыш в урну. Не попала, криволапая. Заметила край альбома.
- Не лень таскать?
Дашка пожала плечами.
- А тебе трусы таскать не надоело?
- Фу, дура! – «Фома» надула губы, небрежно заправила за ухо обесцвеченный локон. Взялась за портфель двумя руками, он повис над голыми коленками. – Сашка про тебя спрашивал.
- Ну, его…
- Поссорились?
- Вот еще! – вскипела Дашка. – Надоел.
- Он ровненький такой….
- Забирай.
- Нафига – я баба чейная, - Фома показала серебряное колечко.
- Мне он тоже ни к чему.
- Думаешь? – Ленка притязательно осмотрела серый свитер и джинсы. Примирилась. – Ну, тебе виднее.… Пойдем?
После, в огромной аудитории, куда по недоразумению воткнули два потока, дебютировал молоденький аспирант. Он сбивчиво рассказывал о плотности, вставляя меж уравнениями «таким образом, посмотрим….». Никто не смотрел, но большинство пользовалось неавторитетностью докладчика: кто-то досыпал, кто-то трепался, кто-то тупо рассматривал окно. Даша выручила собаку, из-под потрепанной обложки показался блеклый нос. Она намеревалась сделать его теплым и мокрым.
Фома вытянула шею.
- Хорошенький, - легла грудью на стол, подложив под щеку руки.
- Угу. – Дашка прорисовала края. Пес растворился на листе – черное пятно на переднем плане. Дашка поспешила подретушировать шерсть, пропажа нашлась.
- Блох бы ему, - посоветовала Фома.
- Жалко, - Дашка, тем не менее, обозначила три жирные точки на лапе. Пес прокусывал меж волосками.
- И колбасы… Ребра одни.
- Фома, не мешай! – вспылила Дашка. Ленка хмыкнула, не думая отворачиваться.
- Фома, Фома! - зашипели сзади. Девчонки обернулись.
- Чего тебе?
- У Бяши день рождения. С вас пузырь. – Громыко довольно ощерился.
- Да ну! – удивилась Ленка.
- В шесть на набережной, у фонтана. Вперед передайте. Про пузырь не забудьте.
- Я не пью, - напомнила Дашка.
- Хоть не ешь, - отрезал Громыко. – Че, пузыря жалко?
- Не жалко, денег – на электричку.
- В городе переночуешь, а завтра мы для тебя соберем.
- Ага, соберете вы, - засомневалась Даша.
- Бутылки сдадим, - захихикал Громыко. – И вообще, вдруг я тебя победю.… У меня предки в деревне.
- У тебя мозг в деревне, - отшила Дашка.
- Дура, какого парня потеряла.
Даша не выдержала, двинула нахала линейкой. Громыко увернулся, подвывая, как Брюс Ли.
- Че, резкий?
- Ловкий – дети будут.
- Их утопить бы, Громыко… - Дашка достала таки его.
- Лохудра!
- Козел!
- Девушка! – надломанный голос аспиранта заставил остановиться.
- А? – Дашка развернулась, роняя учебники.
- Я вам не помешал? – аспирант надулся мужественностью, поймал с десяток нагловатых взглядов, стушевался. – Как ваша фамилия?
- Покровская, - омрачилась Дашка.
- Курс?
- Двести одиннадцать.
- Вам не интересно?
Дашка недоуменно пожала плечами, странный вопрос – кому тут интересно? Аспирант пролистнул журнал, подрядился, что делать с графой. Наконец, захлопнул талмуд.
- И что мне с вами делать?
«Выручил» Сашка.
- Павел Андреевич, она совершеннолетняя….
Окна задрожали от смеха, Дашка поймала лукавый взгляд бывшего хахаля, сверкнула глазами. Саня заплакал в конспект. Аспирант опешил, не нашел ничего умнее, как схватиться за мел. Рука остервенело крошила буквы: иксы, игреки, квадратные корни. Багровые уши плыли волной – снизу-вверх, сверху-вниз, пена формул едва не накрыла голову преподавателя.
- Таким образом….
- Каким, позвольте уточнить? – Сашка привстал над партой. Зал застонал.
Дашка глубоко задышала, Фома показала отставному кулак, одернула.
- Ну его, Дуся.
- Ну! - Дашка опала на скамью.
- Дворнягу лучше дорисовывай. – Фома пододвинула рассыпавшийся альбом, скользнула глазами. – Ой, могила!
- Сама могила – крест! – Даша спешно собрала листы, затолкала под картон.
Фома наклонила голову.
- В парке, что ли? – догадалась она, заметила. – Великоват….
- Нормально.
- Эх, Дуся, скучно тебе без мужика, - захихикала Ленка.
- Обойдусь.
- Эдак, через год крест над деревьями вырастет.
- Совсем со своим Фрейдом с ума сошла.
- Саня вон как бесится….
- Спермотоксикоз у него, кол садовый – пусть мочалок дрючит, - зло кинула Даша, Саня отвернулся.
Аудитория потихоньку успокоилась, баюкает аспирант, поскрипывает мелом под гундосое бормотание. Между партами бродит листок приготовлений – народ вписывает пожертвования на Бяшин балдеж - с небольшой заминкой он вернулся к Громыко. Парень уткнулся носом в столбик расчетов, довольно откинулся.
- Нормально!
- Что, Громыко, опять облюешься? – съязвила Фома.
- Еще как, Ленусь. Только ваших фамилий не вижу. Съезжаете что ли? Гоните на фуфырь.
- С меня «Амаретта», - пообещала Фома.
Громыко кивнул, вывел, высунув язык.
- «Амаретта» - Фома…. Так, что-то никто гандонов не несет.
- Тебя хватит, гандоновая фабрика, - Фома цыкнула сквозь зубы.
Дашка ничего не слышала, два листа не желали прятаться вместе. Собакин лез из-под креста, давился духотой. Дашка пожалела его, вернула вниз. Набросок парковой площади остался в руках. Грифельные разводы долбили нарисованный асфальт, крест обрекал присутствием - могила на перекрестке. Могила…. Ой! Лист попытался упасть, Дашка подхватила уголок пальцами, перевернула тыльной стороной. Домой, вот так – подальше от бурундуков и зайцев. Заполыхало левое ухо, она подняла глаза. Саня. Чертит ручкой по парте, зло щурится.
- Птенец, - прошипела Даша еле слышно.
- Целка, бл, - нарисовали сашкины губы.
- Таким образом… - Звонок опрокинул сонное царство.
***
- Не бесись, Дуся! – огрызнулась Фома.
- Чего он? – Дашка покосилась на хачиков, вьются вокруг фонтана, раздевая глазами Фомичеву. Ленка красивая, а с пузатой бутылкой «Амаретты» - вдвойне.
- Дала бы Сашке…. Ровненький.
- Пошел он, - Даша сорвалась на джигитах. – Чего надо!
Эхом отозвалось.
- Бл.
Фома хохотнула.
- Вот именно, злая, как собака - взорвешься без мужика.
- Лен! - взмолилась Дашка.
- Согласна, на курсе искать бессмысленно – дети. Хотя, у Громыко хата….
- Лен!
- Девчонки, поехали в баню? - предложили брутальные пацаны в спортивных костюмах.
Ленка обняла бутылку, оценивая самцов.
- Мы умывались, - отрезала она. Мальчики, отпрянули. Фома поежилась. – Ну, где они? Чувствую себя, как на панели. Хорошо тебе в штанах….
- Угу, - согласилась Даша. Еще хорошо было без раскраски и с лошадкиным хвостиком на затылке. Ленка одернула юбку, будто двадцать сантиметров ткани могут дотянуться до колен.
Дашка прищурилась на солнце. Люди забавные, бродят вперемешку с чайками. Пары картинно жмутся, наигранно радуются, папашки, нет-нет, огладят взглядом бедра ничейных дам. Вокруг стоят машины, тревожные, по-детски стеснительные мужчины оценивают дамочек покупательским взглядом. Пиво – рекой, мороженное – всмятку, вдоль дефиле - мангальный ряд. Румянится кошачья шаурма, вонюче режет ноздри. Зверьки в альбоме заволновались. Даша погладила сумку, особенно досталось псу, память о Мартене ревниво выпустила когти.
- Лен, есть жетон?
- Чего? – затормозила Фома.
- Отцу позвоню, что задержусь.
- Подожди, - Фома покопалась в кармане курточки, выудила мелочь вперемешку с мусором. Протянула Дашке. – Вот, один. Телефон на «Динамо». Только недолго – кобели разорвут: ты их хоть как-то отпугиваешь.
- Дура, - Дашка смахнула жетон.
Отец долго не подходил. Мартен, наверное, раздумывает взять или нет. Не дай то бог раскусят! Даша улыбнулась, представила котяру с пультом от телевизора. Нет, он не подойдет. Себе дороже - люди присядут на шею, прощай корм и кошачий пенсион.
- Покровский, - пробурчал отец. Кашлянул в трубку.
- Па?
- Ты, двоечница?
- Я.
- Как дела?
- Да, нормально, па. Я не про это….
- Ох, ты! – удивился отец. – Я думал, хочешь меня про здоровье спросить.
Даша закусила губу, отец выручил.
- Ладно, не грузись, зайчонок – что хотела?
Она собралась с духом.
- Я поздно приду.
Отец безмолвно проглотил, Дашка поторопилась объясниться.
- У Бяши… то есть у Славки Бекова день рождения….
- Однокурсник, что ли?
- Угу.
- Саня будет?
- Ну, па! – возмутилась Даша.
- Цыц, мелкота! – осадил отец. Даша послушалась. – Правила знаешь: не бухать, не курить, ночевать домой…
- Я у Ленки Фомичевой переночую! – влезла она.
- Че-о? – папа откровенно опешил. – Домой, в стойло!
- Па, - захныкала Дашка. – Ребята смеются….
- Пускай хоть какаются – домой!
- Ну, па, электрички до десяти.
- На троллейбусе доедешь. Саша погрузит, я встречу.
Она представила, как ветер рвет жиденькие волосы на отцовской лысине, а он всматривается в пустую дорогу – отбрехиваются от мглы фонари. Сердце защемило.
- Угу, - сдалась она.
- Молодец. Целую. Мамке не говорила?
- Нет.
- Вдвое молодец – сам успокою. Мартен, вон, привет передает….
- Пока, - пробурчала Дашка, ударила трубкой о рычаг. Мартен потрогал отцовский тапок, с сожалением посмотрел на телефон.
Вокруг Ленки ничего не изменилось: фонтан, как центр водоворота – пары еще не перемешалась, но вечер недалече. Еще видны детишки с сахарной ватой и шариками. Зато у пивного павильона нарисовался стол с караоке, парнишка отчаянно надрывает голос.
- Кольщик нака-али мне купола-а…. – подвывает певец. – Рядом пра-авославный крест с иконами-и.
Подруга исполнителя гордо оглядывается на солидную очередь.
Даша сделала шаг.
- Привет, черно-белая! – раздалось за спиной.
Даша обернулась. Высокий парень с кулаками-кирпичами, одно плечо чуть выше другого, черная кожаная куртка, джинсы-пирамиды. Сухое дубленое лицо с неожиданно живыми зелеными глазами. Мелькнуло лукавство.
- Не узнаешь?
- С чего это? – соврала она. Вон и лысый, что обзывался мышью.
- Меня Артем зовут, - представился парень. Хорошо хоть руки не протянул.
- И че? – Дашка встала в позу, поискала глазами Ленку.
- Ничего, - Артем пожал плечами.
- Отдыхаешь?
- Работаю.
Лысый скучно пялится по сторонам, хрустит жестяная банка в пятерне. Дашка сделала попытку уйти. Напряглась – вдруг остановят. Ни слова - немного жаль.
- У друга день рождения, - кинула она через плечо. Артем заиграл желваками, отвернулся к морю.
Лысый тут как тут.
- Хочешь, мы его убьем? – он участливо заглянул в глаза. – Вдруг надоел….
Дашка не выдержала и ускорила шаг.
***
- Кто это, Даш? – Ленка загляделась на тревожную парочку. Впервые за два года не обозвалась Дусей. – Фу, страшные какие.
- Обычные, - Дашка втуне согласилась.
- Ни фига не обычные…. Откуда их знаешь? – прилипла Фома.
- В парке прицепились. Вчера, - уточнила Даша.
- И что? – Фома округлила глаза.
Дашка оглядела подругу с ног до головы - ладная, ухоженная - и вдруг взбесилась.
- Отпялили меня вдвоем!
Смешно смотреть, как Ленка отвешивает челюсть, таращится на нее, на кожаные спины.
- А ты? – прошептала она.
Дашка прыснула.
- Получила удовольствие. Фома, не мели ерунды. Поговорили – расстались. Нахрена мне отморозки - есть Санечка: отличник, гитарист… хрен озабоченный.
- Дура! – Фома надулась, переложила бутылку в левую руку. – Где их носит?
С моря подуло, с бризом нарисовался Громыко.
- Вы чего здесь, снимаетесь что-ли? – виртуозно отобрал бутылку. – Наши на лавках, на песке – литр доедают. Фома, обожаю тебя….
- Вроде Дашку побеждать собрался? – огрызнулась та.
- Ее победишь…. - Он потянул их. – Идемте. Бяша обижается.
Песок делили с вечерним приливом, вода несмело подбиралась к ногам, цеплялась за пустые бутылки и целлофан. Девчонки визжали. Бяша наотмечался - расхристанное тело разметалось ангелом. Лавка заставлена остатками фуршета: пластиковые стаканчики, салатики и доза ядовитого «Юпи». Суровая бабулька поодаль метала молнии, но заставляла паучка-пикинеса откладывать какашки. Псен греб, но стремился к коллективу. Дашку с Ленкой встретили складным ревом.
- Где вы, блин, ходите? – отобрали ликер. Собрали стаканчики на центр, разлили густую жидкость. Запахло вишневой горечью.
- Эх, богато!
- Италия, едрить.
- Фома, чудо.
- Может, и Мальбара есть?
- Вздрогнем.
- Бяша, с новым годом!
Светка Тимохина потолкала именинника каблучком. Тот повернулся на бок, собрав покрывало, махнул рукой.
- Гр-р.
- Одобрено, - перевел Громыко. Чокнулись. Выпили. Каждый замер, не упуская послевкусия.
Первым оценил Саня.
- Даже запивать не надо.
- Точно. Сироп, - поддержали его.
Но «сироп» быстро кончился, послали гонца за водкой – у Громыко зашелестели деньги на подарок.
- Скажем Бяше, по пьяни потерял, - предложил он.
Дашка незаметно оказалась за кругом, буза шла мимо. Стаканчик опрокинулся. Она вынула альбом, положила на колени. Проверила пса - в порядке. Царапнула ногтем лохматую морду.
- Не грусти.
Море обогнуло закатное солнце, в сиреневой дымке утонули острова, свет сломался в облаках, превратил воду в расплавленную платину - вечер просится на карандаш. Дашка поделила лист, линия провисла, в фокусе вогнутой линзы - солнечный круг. Покопалась в коробочке с мелками – жестяная банка из-под монпансье вмещала уйму обломков. Пальцы перебирают камни: этот треугольный – зеленый, цилиндр с косым срезом – красный, бесформенная галька – желтый…. Дашка торопилась, жадно ловила тускнеющие краски.
- Филонишь? – Сашка оставил гитару, уселся на песок, показал глазами на пятно ликера.
Дашка закусила губу - не до тебя. Вечер уплывал, от секунды к секунде готовился заполниться чернилами. Какой?! Даша в панике схватила мелок, набросала трещину света. Закат остановился. Вот так! Солнышко, вода, запредельные контуры берега – потусторонний мир. Воздух густеет, янтарь навсегда фотографирует песок, воду, причальную стенку, ребята застывают с поднятыми бокалами и открытыми ртами. Даже этот похотливый болван….
- Даш, – позвал Саня.
- Не дам! – отразила Дашка.
- Чего ты?
Она неохотно оторвалась от горизонта, пронзила холодом.
- Не мешай.
Саня сдулся до размеров мошки, набережная – картонная поделка, а единственно реальный – альбомный лист. Звуковой галлюцинацией толчется: «Моя ви-ишневая девятка». И голос Димки Сомова: «Не трогай ты блаженную. Сыграйте, Шура!». Ленка ладно кроет матом….
Дашка сделала над собой усилие.
- Не мешай… пожалуйста, - надавила паузой. – Потом, ладно?
Белые пальцы, сжав щепотью сиреневый мелок, безучастно рассыпали крошки поверх островов.
Саня посмотрел с ненавистью, губы капризно сжались.
- Тварь!
Ребята притихли, Дашка безразлично кинула.
- Хорошо.
И все, Санечки не стало – крикливый карлик за толстым стеклом. Ребята здесь, а он там. Фома пинает гитару, шипит протяжно: «Козлище!». Громыко с пацанами тащат его за куртку, опрокидывают рядышком с Бяшей. Он плачет….
Дашка собрала мелки, сдувая песчинки, отряхнула альбом от воды - грифель не потек. Мокрющий пес скулит из-под бурундуков. Попрощалось солнце, огромный зрачок закатился за край. Ветер становится пронзительным, легко проникает под плотную вязку. Дашка упаковала сумку, подошла к «столу», нашла стаканчик с водкой и лихо замахнула – впервые в жизни. Легче не стало, тошнотворная сивуха попросилась обратно. Сомов сунул в руки бутылку «Юпи».
- Запей.
Дашка послушалась.
- Нормально?
- Угу.
- Точно?
- Да, нормально, - Дашка шмыгнула носом. – Спасибо, Дим.
- Пожалуйста, - буркнул тот. – Голову запрокинь.
- А?
- Кровь, - объяснил Сомов, протянул грязную салфетку. Ее перехватила Фома, намочила в море.
- Ну, Дуся! – она оглянулась на Саню, не глядя, умыла Дашку, попыталась оттереть свитер. Серые волокна впитали кровь – без пятна не обошлось. Остыв, подметила. – Ты на вампира похожа.
- А?
- Стой так, еще намочу. – Ленка пробежалась к воде.
Дашка покосилась, подруга проваливалась на шпильках, но умудрялась делать это элегантно. Вернулась.
- Кому сказала, не шевелись, - Фома стерла капельки с подбородка. Вода холодная, колючая. – На, приложи к переносице.
- Угу.
- Полное «угу», дураки влюбленные.
- Сама ты….
- Да, знаю я – вырвалось. – Ленка приобняла за плечо. – Сумасшедшая ты, Дуся.
Дашка не обиделась.
Праздника, как такового, не стало, пробовали раскачаться - натянутое хихиканье радости не принесло. Постепенно курс раскололся на крошки – по темным углам, да по домам.
Фома предложила.
- Ко мне?
- Не-а, я домой, - Даша махнула в сторону вокзала.
- Акстись, Дуся, электрички до десяти, - Ленка продемонстрировала часики.
- На троллейбусе, «шестерка» до двенадцати.
Город расцвел огнями, будто фотография салюта, самородком пылал кинотеатр «Океан». Под фонтаном пунцово светились стопари автомобилей – шел съем. Страсти выползали из дневных приютов.
- Доиграешься, - покачала головой Ленка.
- Кому я нужна? – удивилась Дашка, показала разбитый нос.
- Знаешь, Дуся, даже некрофилы бывают….
- Дура! – засмеялась Дашка, Ленка увернулась от сумки.
Ребята бойко собрали мусор - объедки в урну, бутылки оставили бомжам.
Наконец, Громыко скомандовал:
- Чиксы, в круг. Самцы, в каре. Все ко мне! Парням не обязательно.
Засмеялись, Дашка робко вставила.
- Мне домой.
Громыко поглядел с сожалением.
- Не победю?
- Был тут один… победитель, - съязвила Ленка, нашла за спинами угрюмого Сашку.
Громыко замахал руками.
- Не очень-то хотелось, - гаркнул, что есть сил. - Выходи строиться! Бяшу не забудьте.
***
Дашку провожали всей группой, троллейбус дремал вполнакала на пустой остановке. Никого, только под зашторенными ларьками сладко посапывает бомж.
- Фома, хоть ты пойдешь ко мне? – Громыко сально засветился.
- Женись, - предложила Ленка.
Громыко почесал затылок.
- Давай просто полежим?
- Давай, Дусю отвезу и вернусь – в душ сходи.
- Врешь?
- Вру, - Фома невинно хлопнула глазами.
- За что люблю тебя, Фомка – враль умелая. Я прэлесть?
- Конечно, Громыко. Мечтаю, но, боюсь, недостойная.
- Достойная, достойная…. О, свет дали! – Громыко показал пальцем на троллейбус. Тот заурчал двигателем, с грохотом растворились двери. Половина группы шумно впала в салон, прилипла к окнам, прощаясь с остальными. Дашка смотрела в другую сторону. Тронулись.
Троллейбус вывалился с Фокина, натужно покатился в гору по Океанскому проспекту. Вязко потекли назад дома, фонари и редкие парочки. За спиной смеялись. Дашка помяла клапан сумки, с трудом удерживаясь, чтобы не достать альбом – и в правду, сумасшедшая. Легла щекой на стекло. Троллейбус притормозил на Прапорщика Комарова - буквально на секунду - отвалил от бордюра, как от причальной стенки. За кафе «Пингвин» он повернул направо, подъем градусов на тридцать преодолел со скоростью пешехода. Вдруг Ленка подскочила, показала на Покровский парк.
- Глядите, больной какой-то!
Ребята кинулись к окнам, чуть не перевернув троллейбус.
- Ужралося чудо….
Дашка повернула голову без интереса. Сердце екнуло. Странное имя, жилистая рука тянет огромный лук: «Ар-р…», тетива режет пальцы, трещат жилы, на грани срывается струна «Тем-м-м» - стрела в горле по оперенье. Дашка вытянула шею. Креста почти не видно, тополя едва пускают блики. Артем черен, как падший ангел – обнял крест. Плечи перекладины вот-вот сомкнуться на спине. У подножия – бутылка водки, призрачно блестят стеклянные брызги.
Кто-то из пацанов привстал, заулюлюкал в форточку.
- Урод, не поломай!!! – ребята заржали, поддержали вразнобой. Дашка кусала губы, давила пальцами поручень, будто ватный. Троллейбус перевалил подъем, повернул на Партизанский проспект, здесь фонарей полно - оградка парка оттолкнула глубокую стену деревьев. Даша напряглась – не видно, но на сетчатке отчеканился согнутый в три погибели человек. Сам собой в руках оказался альбом, пальцы суетливо перебрасывают листы.
- Дуся? – забеспокоилась Фома. Дашка не услышала. Вот, нашла. Заштрихованы до царапин тополя, крест грозит вырасти до вершин – чушь. Конечно, чушь – он маленький, крохотный. Еле достает плеча. Ей показалось, что в глубокой карандашной тени проступает фигура, обтекает углы. Ар-р – ноздри тянут лошадиный пот, металлический привкус, вопит под копытами степь - Тем-м-м-м….
Фома заглянула через плечо, покачала головой.
- Сумасшедшая ты, Дуся, сумасшедшая.
Троллейбус выплевывал первую партию однокурсников.