Арена почти вся была залита кровью. Но разгоряченная зрелищем Клеопатра не унималась:
– Пусть состоится еще один бой, в котором выступит лишь тот, кто пожелает.
Победителю достанется самая высокая награда – ночь с Клеопатрой!
Публика восторженно заревела в предвкушении необычного состязания.
Царица села, с волнением ожидая выхода воинов. Но ни один из них не шевельнулся и не сделал шаг вперед.
Служанка, стоящая с опахалом возле Клеопатры, наклонилась к ее уху и прошептала:
– Гладиаторы не верят, моя царица. Тебе нужно повторить свою речь, чтобы развеять их сомнения, ведь это будет самый неистовый бой из всех боёв мира.
Клеопатра вскинула голову и, не вставая с места, громко произнесла:
– Есть ли среди вас настоящие герои, готовые отдать жизнь за ночь со своей царицей? Ночь наступит уже скоро и будет сладкой для победителя!
Из тридцати девяти гладиаторов вперед выступило двадцать шесть. На месте остались только раненые.
Клеопатра засверкала лиловыми глазами. Публика загалдела, ликуя и обсуждая случившееся.
Объявили начало боя. В ту же секунду раздался изумленный вопль многотысячной толпы. Из клеток выпустили львов. На каждого гладиатора приходилось по два зверя.
Через несколько секунд в одну кучу смешались животные и люди, публика слышала их бешеные рычания и крики.
Вскоре на ногах осталось четырнадцать мужчин. С мечей капала дымящаяся кровь. Недобитые звери корчились в агонии.
Прохаживаясь по подиуму в полупрозрачной одежде, царица бросала вызов стойким ценителям красоты. Мужчины, глядя на нее, понимали, что это лишь начало игры.
Тут же на четырнадцать обессиленных воинов выпустили столько же свежих львов.
Царица продолжала зрелище, щекотавшее ей нервы.
Девять человек пали сразу. Через пять минут бегством спаслись еще трое.
Против десяти разъярённых тварей теперь боролись только двое – фракиец и македонец. Казалось, воины не выдержат и бросятся в спасительные ворота.
Но они еще продолжали биться, кружась и прыгая, сами подобные диким зверям.
Клеопатра дрогнула. Она подала знак, и гладиаторов тут же затащили за арену, а львов загнали в клетку.
Дождавшись, когда землю расчистят от убитых и раненых, царица вызвала на площадку двух смельчаков.
Толпа так бурно приветствовала их, что Клеопатра более пяти минут не могла начать речь.
Окровавленные, но все еще мужественные и красивые, воины стояли посреди арены,
поддерживая друг друга оголенными плечами, на которых зияли раны от львиных когтей и зубов. На лицах гладиаторов не было и тени улыбки, они не слышали бурных рукоплесканий и ободряющих выкриков, не видели гордой красавицы, стоящей на подиуме в золотом платье и сверкающей, как роза.
Юноши ждали, что же еще им, пленникам империи, уготовит царица Египетская.
– Можете ли вы сражаться, мои доблестные воины?
Толпа возмущенно загудела. Все понимали, что юноши едва держатся на ногах.
– Она что, слонов хочет на них выпустить? – кричали более смелые зрители.
– Пощады! Пощады им, они заслужили оба!
Клеопатра подняла вверх правую ладонь, призывая толпу к тишине.
– Я обещала награду одному воину, а это означает, что кто-то из вас должен уступить место сопернику.
Фракиец, усмехнувшись, прошептал другу:
– Я согласен развлечься втроем.
– Решите это вы мирным путем или боем, – продолжала Клеопатра, – мне все равно, лишь бы не пришлось делить награду.
Напоминание о страстной ночи с самой красивой и могущественной женщиной на земле вселило в мужчин новый дух.
И хотя глаза их метали молнии в жестокую, ненасытную царицу, они стали друг против друга, готовясь к поединку.
Это был неописуемый бой. Ни один язык не смог бы передать схватку двух друзей.
Сорок минут гладиаторы тешили царицу своими окровавленными мечами.
Видно было, что мужчины не хотят убивать друг друга.
Македонец держался тверже и имел только два незначительных ранения.
Он выбил из рук соперника меч, сказал одними губами: “Я не убью тебя!”. Повалил фракийца на землю и оглушил ударом щита.
Толпа ликовала, одобряя благородный жест победителя, на губах которого играла не то улыбка, не то судорога.
Клеопатра с анатомическим интересом рассматривала атлетическую фигуру и лицо с волнистыми кудрями, мокрыми от пота и крови.
Воин был прекрасен, как Аполлон, хотя казалось, что вот-вот упадет.
Возлагая на голову победителя золотой венец, царица торжественно произнесла:
– Славься, отважный! Знаешь ли ты, что тебя ждет завтра утром?
Гладиатор напряженно всматривался в лицо могущественной царицы, на губах которой играла вызывающая улыбка.
– Я думаю лишь о том, что меня ждет сегодня ночью, о великая царица.
– И правильно делаешь, потому что это будет последняя ночь в твоей жизни. Завтра тебе отрубят голову.
Македонец вскинул на царицу глаза, полные гнева и ненависти.
Клеопатра сверлила раба жесткими лиловыми колючками, мало похожими на глаза женщины.
– Многие мужчины, такие же отважные, как и ты, шли на смерть ради одного поцелуя Клеопатры. Но ты можешь отказаться. Еще не поздно.
Гладиатор выжидающе помолчал, затем криво улыбнулся той, ради которой рисковал жизнью несколько часов подряд
и, ужалив ее острыми, как осы, глазами, твердо ответил:
– Я готов получить обещанную награду, моя царица.
Клеопатра, убедившись, что не обманулась в доблести и дерзости молодого воина, решительно произнесла:
– Ты покорил меня своей храбростью. В полночь получишь награду сполна, – она вплотную приблизилась к гладиатору. – Я сама омою раны, которые ты получил в бою за мою любовь.
Отвернувшись от македонца, царица взяла золотой жезл и вместе со свитой проследовала к колеснице, которая умчала ее во дворец.
Юная Клармиана за руку вела в палаты гладиатора, одетого в черный плащ и пурпурную тунику.
Он двигался в полумраке как дикая кошка, сжимая руку Клармианы, которая за всю дорогу не промолвила и слова, ибо была нема.
Стражи, раздвигая оружие, открывали путь двум спутникам. Наконец те вошли в заветный чертог.
Евнухи расступились пред Клармианой, поклонившись ей и гостю.
Они раздвинули тяжелый перламутровый занавес, и гладиатор с девушкой оказались в сердце дворца.
Македонец чуть не ослеп от роскоши и сияния спальни.
Но все померкло в глазах восхищенного воина, когда тот увидел Клеопатру в одеянии из переливающегося шелка.
Царица знаком отпустила Клармиану, а гостю указала на место рядом с собой:
– Сядь, доблестный победитель, и назови свое имя.
– Меня зовут Арторикс.
– Ты грек?
– Как и ты, царица.
- Имя у тебя римское.
- У него своя история, - согласно кивнул юноша. - Я был атлетом. И звали меня Сенфей. Но когда меня купила римлянка, вольноотпущенница галльского происхождения, в память о ком-то из предков, славившегося победами и красотой, она нарекла меня Арториксом. Я оказался чрезмерно дерзким, и неуемным пылом переполнил чашу терпения хозяйки. В итоге она привела в исполнение свою угрозу: продала меня знакомому ланисте - содержателю гладиаторов.
Царица слушала Арторикса с неподдельным интересом, слегка прищуривая глаза, как кошка.
– Сколько тебе лет, отважный юноша?
– Двадцать три.
Клеопатра нежно улыбнулась:
– Ты очень молод, но сражаешься, как бог. – Она поднялась с ложа и, склонившись над юношей, стала снимать с его плеч черный плащ. –
Я хочу омыть твои раны.
– Они не беспокоят меня, царица, пусть и тебя не тревожат.
Голос македонца дрожал, но он открыто смотрел в глаза самой опасной женщины на земле.
– У меня есть чудодейственное зелье, которое залечит твои раны быстрее, чем настанет утро.
Македонец горько усмехнулся:
– Ты всю ночь будешь напоминать мне о предстоящей казни, царица?
Клеопатра оголила могучие плечи воина.
– А ты дерзок и упрям, не правда ли, Арторикс? Ты боишься меня? Скажи!
Юноша покачал головой:
– Я не знаю. В цирке ты была другая. Там я понимал, чего ты хочешь, а здесь ты лукава и притворна, как хищница.
Прости меня за откровенность, царица.
– Тебе нечего терять, Арторикс. Можешь говорить все, не скрывая самых тайных мыслей.
Клеопатра смазала зельем кровоточащие раны македонца, и кровь тут же перестала сочиться из них.
– Благодарю тебя, прекраснейшая из прекрасных!
– Хочешь ли ты еды и вина?
– Только вина, царица, если и ты выпьешь со мной.
Клеопатра один кубок подала гостю, другой взяла себе:
– За нашу встречу!
Они осушили бокалы и впились друг в друга жадными глазами.
– Ты очень красив, Арторикс. Безумно красив… И я хочу выпить твою красоту, как это вино. Знаешь ли ты, что мы выпили?
Нет, не яд, не пугайся, – засмеялась царица, – это всего лишь возбуждающее средство. Почему же ты не обнимаешь меня? Разве в тебе нет желания?
Мой напиток поможет тебе забыть на сегодня, что я – царица, а ты – несчастный смертник.
Македонец пристально посмотрел на Клеопатру, и она улыбнулась ему с тем оттенком превосходства, которое отличает здорового человека от калеки.
Клеопатра налила еще, и они выпили во второй раз жгучий терпкий напиток.
– Теперь ты совсем забудешь о скорой смерти, Арторикс. Ты будешь любить не как человек, а как божество, вырвавшееся на свободу.
Македонец почувствовал, как по его телу побежали языки пламени, обжигая и раскаляя кожу.
Стук собственного сердца отозвался в его голове ударами греческих бубнов.
Сознание юноши стало раздваиваться, выпуская на свободу иного Арторикса.
И он увидел рядом с собой другую, еще более непостижимую Клеопатру, пылкую и податливую, жаждущую горячих прикосновений.
Гладиатор глухо застонал, роняя голову на грудь.
– Я задела твои раны? – встрепенулась царица, как будто была заботливой женой гладиатора, а не великой правительницей Египта.
– Нет, царица, ты задела мое сердце, – прошептал юноша.
– О, так у тебя все-таки есть сердце, мой отважный раб!
Она приложила к груди македонца свое ушко, и длинные черные волосы, как шелковые нити, укрыли тело воина.
– Видишь, я целую твое сердце, Арторикс… – шептала Клеопатра, сама все более вовлекаемая в пламя страсти колдовским зельем.
– Ты… пронзаешь мое сердце и губишь меня! – не выдержал опьяненный страстями гладиатор и огромными ладонями схватил голову царицы. –
Ты знаешь, что любого можешь довести до умопомрачения!
Его губы были напротив губ Клеопатры, которая смотрела на юношу томными лиловыми фиалками.
– Я не гублю тебя, Арторикс. Я любуюсь тобой.
– Как игрушкой!
– Быть может. Но сердце мое тоже отчаянно бьется, вот послушай, – она отняла от своей щеки горячую руку македонца и приложила к груди. -
Чувствуешь?
Грудь ее взволнованно вздымалась под трепещущей ладонью юноши, и он понял, что окончательно теряет рассудок,
из него выходит новое существо, наполненное первобытной силой.
– Смотри, Арторикс!
Клеопатра развязала тесемки на своем одеянии и обнажила необыкновенно красивую грудь.
Юноша тряхнул длинными светлыми кудрями, с мольбой обращая глаза к Клеопатре.
– Арторикс, не бойся меня…– прошептала она елейным голосом. – Иди ко мне… Арторикс…
Гладиатор глубоко вздохнул и вдруг мягко, но настойчиво опрокинул царицу на широкое ложе.
Сильным, глубоким поцелуем открыл он последнюю в своей жизни ночь.
Уснувшие евнухи подпирали золоченые двери, и никто, даже птица, не мог увидеть, как любит мужчина,
которому двадцать три года, который красив как бог и который на рассвете должен умереть.
– Расскажи мне о себе, Арторикс. Я хочу помнить тебя долго, долго.
– Я не хочу говорить, – с трудом произнес юноша. К горлу его подкатил ком, а на глаза навернулись слезы. –
Скоро рассвет.
– Ты жалеешь о том, что согласился принять мою награду?
Македонец вскинул голову:
– О нет, нет, царица! Я счастлив! Ты – чудо из чудес, и я боготворю тебя! – Он поцелуями закрыл Клеопатре глаза. –
Не смотри на меня так. Если ты будешь так обнимать меня, евнухам придется призвать тысячу воинов, чтобы увести меня из твоей спальни.
Я не смогу оторваться от тебя, зная, что больше никогда тебя не увижу. Я всегда мечтал только о тебе,
поэтому смог убить двадцать львов, победить друга, не умереть от ран и не упасть в обморок, когда немая девушка ввела меня в твою спальню.
Тело Клеопатры обмякло, и она упала на подушки.
– Услышать твое признание – великое блаженство для меня, Арторикс, ибо ты чистый и благородный человек.
Можешь верить: в эту ночь и я любила тебя. Ты ласкал меня, как бог. А теперь иди, храбрый воин.
Видишь, первые лучи солнца уже пробиваются сквозь тучи. Благодарю за все, достойнейший из достойных!
Сердце македонца пронзила острая боль.
Как легко прощалась с ним женщина, которая еще недавно омывала его тело слезами любви.
Он медлил, не желая верить в то, что должен покинуть Клеопатру, чтобы больше никогда не увидеться с ней.
– Чего же ты стоишь, Арторикс?
– Моя царица! – он бросился к ее ногам, обвивая их могучими руками.
– Ты молишь о пощаде?! – изумленно воскликнула Клеопатра.
– О нет! Как ты могла подумать? Коснуться тебя и умереть – высшее наслаждение для меня. Но…
– Но?!
– Я говорил: тебе понадобится целая армия, чтобы выгнать меня отсюда.
Клеопатра звонко рассмеялась, и гладиатор опять удивился тому, как изменилась эта женщина с первыми лучами солнца.
– Ступай, Арторикс. Я не хочу тревожить свое войско из-за одного гладиатора.
Юноша долгим, последним взглядом простился с Клеопатрой, медленно повернулся и неровной поступью вышел из покоев царицы.
На небе еще поблескивали редкие звездочки и затуманенный молодой месяц.
”Вот и утро”, – с болезненной тоской подумал герой и опять поднял глаза, но уже не на небо, а на башню, в которой находились покои царицы.
В одном из окон ему привиделся ее силуэт.
“Она хочет удостовериться, что меня схватят и поведут в темницу… “
И действительно, кто-то тут же схватил македонца за руку.
Он обернулся и увидел Клармиану. Та приложила палец к губам и потянула гладиатора в какой-то серый коридор.
Арторикс последний раз успел взглянуть на окно башни и заметил, что Клеопатра еще стоит у занавески и тоже прижимает палец к губам.
Юноша, подчиняясь знаку, молча последовал за девушкой, которая все настойчивее тянула его за рукав.
Серые коридоры показались Арториксу бесконечной пыткой.
Он шел, почти бежал в страшную неизвестность: то ли к спасению, то ли к смерти.
И когда, наконец, он услышал шум моря и не увидел рядом никого кроме Клармианы,
понял, что это спасение, что это – новая жизнь, которую ему даровала Клеопатра.