46. Контора глубокого бурения

Владимир Теняев
… Вернёмся в Маган, где я продолжал исполнять новые обязанности, свято веря, что обещания командира ОАО не останутся пустыми разговорами и посулами...


Времечко утекало, «как сквозь пальцы песок», дни пролетали пулей, пока я находился в штабе или летал. Но все дни казались похожими друг на друга, как близнецы-братья. Всё равно приходилось вечером возвращаться в гостиницу-общежитие. И ничего не менялось, никто не вызывал, чтобы сообщить долгожданную новость о квартире. Я стал нешуточно грустить от безнадёги такого беспросветного и незавидного положения.


По молчаливому уговору с замом по организации лётной работы, моя рабочая неделя частенько ограничивалась тем, что начиналась утром понедельника и заканчивалась послеобеденным временем пятницы. Заместитель по лётной хорошо меня понимал. И низкий поклон ему за это! Пятница и так почти у всех – короткий рабочий день, а у меня он тогда был еще короче. Но ведь я не убегал с работы, чтобы через полчасика наслаждаться домашним уютом! Рабочий день пятницы у меня лично мог затянуться надолго, так как мне ещё, каким-то образом, надо было добраться до Сангара...


Я являлся, возможно, одним из первых, кто применил модную ныне систему управления производством.


… Когда столицу Казахстана перенесли из Алма-Аты в Астану, то вертолётчики, перевозящие президента Казахстана (с ними в своё время познакомился), рассказали, что в первые годы новоиспечённое правительство этого государства ежеутренне садилось в самолёт и отправлялось из Алма-Аты в Астану. Весь день очень напряжённо работало, а вечером снова усаживалось в самолёт и возвращалось в Алма-Ату. Почти в полном составе.
Как на велосипеде, трамвае, метро или троллейбусе! Нечто подобное позже организовалось и в Пулково, когда произошло слияние с ГТК «Россия». «Рабы» жили и трудились в Питере, а всё высокое начальство процветало в Москве, ежедневно повторяя похожие вояжи туда-сюда...


А я предвосхитил это ещё тогда! Разница была лишь в том, что для вышеуказанных чиновников всегда к услугам рейсовые или специальные самолёты, а мне же попутную «лошадь» приходилось вычислять, отслеживать и «отлавливать», чтобы улететь в Сангар или обратно... Улетал, как правило, в пятницу, а возвращался в Маган утренним рейсом понедельника.


Оставаться в Магане на выходные – равносильно самоубийству! Требовалось либо летать эти дни напропалую, либо тупо и отчаянно пить горькую в гостинице. Заняться было совершенно нечем.


Поэтому-то и старался чаще бывать в Сангаре, где всё-таки пустовала квартира, а всё вокруг стало уже родным и знакомым. Когда совсем уж съедала грусть-тоска маганского бытия, то обнахаливался до невозможности и применял другую схему, оправдывающую  отсутствие в рабочем кабинете или на командном разборе.


… У меня имелось немаловажное право подавать телеграммы служебного содержания за собственным индексом, обозначающим занимаемую должность. В любом приписном аэропорту, где было подобие АДП или радиобюро, лежали образцы личной подписи. Но обычно и сличать-то ничего не требовалось, так как меня знали в лицо почти все, кого это касалось.


Я каверзно хитрил и очень изощрённо мудрил... Скажем, если возникала необходимость  подзадержаться в Сангаре, то быстренько подавал радиограмму на имя ЗКЛО (зам. командира лётного отряда), где указывал, что уже накопилось определённое количество пилотов, у которых подходят сроки проверки самолётовождения. И срочно требуется визит проверяющего штурмана, чтобы все проверки выполнить одним заходом, но в течение нескольких дней. А кто, как не я, согласится лететь из домашних условий в этот отдалённый Сангар? Именно мне тогда и карты в руки!


Телеграмму принимали за моей подписью, а уже после некоторого вполне понятного технического процесса передачи и доставки получатель совершенно не интересовался, кто именно её подал. ЗКЛО, скорее всего, думал, что командир звена или отдельной авиаэскадрильи слёзно умоляет командование помочь и поскорее прислать штурмана для проверки пилотов...


Если же я случайно узнавал, что намечается какой-нибудь интересный рейс по обслуживанию рыбаков или охотников, например, в Томпонские горы... Тогда был начеку! И иногда ребята настойчиво приглашали куда-нибудь в Хандыгу, Усть-Маю или Олёкминск, чтобы поразвлечься на рыбалке... Как можно устоять перед таким соблазном?! Но свой родной «попенгаген» всегда приходилось заботливо прикрывать чем-то неубиенным и крупнокалиберным. И я старался это предусмотреть.


Такими «фугасами» и являлись радиограммы в адрес ЗКЛО, но я уж совершенно точно знал, что он их обязательно «отфутболит» обратно и именно мне... Что и требовалось  изначально!


Фактически, я присылал приглашения на какое-либо мероприятие сам себе, зная наверняка, что отказа не случится. И если на разборе КРС командир ОАО вдруг поинтересуется причиной отсутствия старшего штурмана, ему обязательно ответят, что у него обнаружились настолько срочные и неотложные дела на периферии, что... Слов нет!


… Вот, таким образом и проводилось время в ожидании того, когда же командир сдержит данные обещания в свете выставленных условий. А когда я прилетал в Сангар на выходные, то по старой памяти встречался с ребятами из ансамбля, только это выглядело уже совершенно не так, как раньше! Не было прежнего «запала» и задора... И я, и ребята прекрасно понимали, что всё это – уже временное. А самое лучшее давно пройдено, всё самое интересное уже позади...


Несколько раз я даже играл в волейбол за команду сангарского аэропорта, и мы занимали в турнирах если не первое, то второе место! И это препровождение тоже проходило временной фазой, как бы на полном «автомате» и по инерции. Надо было просто жить, ждать и «убивать» время.


… Прошло лето, за ним – осень, наступила долгая зима, а «воз» был всё там же, где и оставался весь этот муторный период. Работу я отладил, как мог. Старался учесть все нюансы, планы и как-то рационально совмещать полёты с многочисленными обязанностями, предполагавшими почти неотлучное нахождение в рабочем кабинете.


Карты всегда доставляли нешуточное беспокойство. Выдавали их экипажам старшие штурманы самолётного и вертолётного отрядов и я. Только не всё происходило так уж просто, чтобы отлаженный механизм учёта полётных карт не давал сбоя.


Все старшие штурманы бывали в отпусках, ездили в командировки, летали, замещали друг-друга. И иногда на базе оставался лишь кто-то один из лиц штурманского состава, который мог вовремя выдать экипажам нужные карты. И не всегда это происходило в спокойной обстановке, чтобы толково, как положено, записать в книгу необходимую информацию: кому, когда и что именно выдано (с указанием инвентарного номера карты).


Такой беспорядок и суета, в конце-концов, приводили к коллапсу. Перед тем, как составить в конце календарного года отчёт для управления, надо было собрать все нервы в кулак, плюнуть на полёты и абсолютно на все остальные дела. И пару недель заниматься только приведением в порядок отчётности по секретным и несекретным картам.


Я настоятельно предлагал старшим штурманам с самого утра ежедневно приходить и вместе разбираться в создавшемся хаосе «писулек», цидулек и других, якобы официальных записей о том, «кому, что и когда» выдавалось. Было очень напряжно и невыносимо трудно перед самым Новым Годом сидеть день-деньской в кабинете и заниматься бесконечным сличением данных о наличии и расходе карт по категориям. А отчёт высочайше требовалось составить в конкретно установленные сроки, и обязательно «приход-расход» должен  совпасть тютелька в тютельку! Иначе, попахивало очень большим скандалом...


В такие дни мой кабинет сильно смахивал на штаб по подготовке к военным действиям. Сразу, видимо, не совсем понятно было со стороны – сами ли готовимся кого-то захватить или готовим широкомасштабную операцию по отражению внезапного нападения неизвестого, но очень коварного и вероломного противника! И в такие дни посторонним не рекомендовалось заходить ко мне без дела... А секретарше командира Cветлане я говорил, что уже практически «умер» для всевозможных мероприятий, не требующих моего непосредственного присутствия.


Кабинет был практически завален картами, разложенными везде! По масштабам, по номенклатурам, грифам секретности и назначению. Старшие штурманы отрядов уныло, но регулярно приходили по утрам и помогали разобраться и сверстать, наконец-то, ежегодный отчёт по картам.


Раздавались тихие матюки, вздохи, возгласы: «Нашел!»... – Это означало, что обнаружилась в укромном местечке какая-то тайная запись или листочек, подтверждающие факт выдачи когда-то и кому-то конкретной карты. Ведь зачастую, выдача карт происходила «на бегу» и очень быстро, в самоуспокоительной и самоуверенной надежде, что вот, чуть попозже или уж завтра-то – всенепременно – этот процесс будет должным образом зафиксирован в прошнурованной книге. А сегодня – первым пунктом обозначены сверхважные и неотложные  дела, полёты или что-то ещё!


Таких «завтра» за весь год накапливалось несметное количество. И бороться с этим можно было только одним способом – переложить обязанности приёма-выдачи полётных карт на кого-то другого, кто не летал вообще и постоянно находился на рабочем месте. К примеру, на старшего штурмана аэропорта. Только он, по понятной причине лишней обузы, оказался совершенно против такой  инициативы (я это неоднократно предлагал главному штурману УГА), да и прописывалось однозначно в документах из Министерства, что обязанностью заниматься учётом движения полётных карт должен старший штурман ОАО, то есть – я!... И даже в том случае, если бы мы тихонечко издали внутренний приказ по УГА, то наверняка, в кратчайшее же время нас бы поправили из Москвы. Со всеми вытекающими...


Ну, рано или поздно, правдами или не совсем, но отчёт всё-таки свёрстывался, вырисовывался, а данные, каким-то образом, полностью совпадали... Каких трудов и нервов это стоило, если бы вы знали!.. .Зато после отправки готового отчёта в управление наступало полное блаженство!... Создавалось полное ощущение праздника, хорошо и вовремя сделанного дела и того, что жизнь, несомненно, удалась, несмотря ни на что... Некоторое подобие эйфории.


Но всё это – очень ненадолго. До тех самых пор, пока из управления не приходила новая партия полётных карт. И сначала их надо было предварительно рассортировать, проштамповать и пронумеровать, записав каждую карту в специальную книгу... Всё начиналось с самого начала, только в обратном порядке.


И ещё один нюанс – карты, уже «отжившие» свой век, отработанные, изорванные и истрёпанные, настоятельно предписывалось принимать у лётчиков и уничтожать в установленном порядке. И такая комиссия тоже существовала! И по такому же установленному порядку именно я являлся её председателем...


Отношение к полётным картам, имеющим гриф «секретно», у всего лётного состава сложилось благоговейное и опасливое. Работать с такими картами приходилось не очень часто. Но всё-таки, были отдельные виды работ, требующих повышенной точности самолётовождения, которую можно обеспечить лишь при использованиии карт, скажем, пятикилометрового масштаба.


Но присылали ещё и трёхкилометровки – совершенно редкие карты, изданные даже не для всех регионов страны. Но они были. Точность нанесения объектов и ориентиров на этих картах являлась запредельной мечтой любого рыбака, охотника и браконьера.


А уж если начинался съёмочный сезон, когда штурман в штурманской комнате сосредоточенно размечал бесконечные участки аэрофотосъёмочных маршрутов, то вокруг него всегда, якобы случайно, крутились некоторые пилоты, которым позарез хотелось подглядеть или рассмотреть какой-то интересующий район... А если крупно повезёт, то и быстренько на кальку нанести, тщательно скопировав речушки, высотки, распадки и другие важные ориентиры.


Рыбаками, в той или иной степени, были все лётчики. А ведь не следует забывать и об охотниках! И такие охотники  – не просто любители побаловаться ружьишком, как это часто выглядит в европейской и цивилизованной части страны. Там охота больше похожа на вид спорта или развлечение. В Якутии же, охота в глухой и непроходимой тайге является уделом почти профессионалов, которыми поневоле становятся те, кого затянул охотничий азарт... и добыча, приносящая немалую прибавку к столу. И стать охотником в Якутии можно только по большому душевному призванию. У меня такого желания и призвания не имелось никогда, но я хорошо понимал этих людей.



… Как уже упоминалось, в Сангаре я являлся полновластным хозяином всех секретных и несекретных карт. Там даже своего первого отдела не предусматривалось. Но часто приезжала комиссия из Магана, чтобы проверить, как учитываются, хранятся и выдаются полётные карты. А в Магане секретные карты хранились исключительно в сейфе первого отдела.


Если в Сангаре я мог иногда решиться на сделку с совестью, пойдя навстречу пожеланиям какого-то пилота посмотреть определённый район предстоящей рыбалки (ведь и сам, зачастую, приглашался на эту рыбалку!), но – только посмотреть, и не более!... А вот, в Магане такой расслабухи позволить себе уже никак не мог. Слишком много крутилось нежелательных «свидетелей» и возникало возможностей для огласки, сплетен и всевозможных пересудов.


«Отработанные» и пришедшие в негодность карты уничтожались в установленном порядке и достаточно регулярно. Выглядело это очень просто и незатейливо. В какой-то момент, мне звонил начальник первого отдела и говорил, что пора бы уже накопившуюся картографическую макулатуру, наконец-то, предать «геенне огненной».


Тогда на свет божий в укромном местечке неподалёку от здания штаба извлекалась и устанавливалась железная бочка. Разводился огонь при помощи некоторого количества бензина, керосина или солярки... И в чрево бочки медленно и торжественно, как в крематории, лист за листом опускались карты. Можно было и пачками бросать, но тогда пришлось бы целыми сутками напролёт бдить за этим процессом. Карты хоть и были отпечатаны на бумаге, но сгорать в большом количестве и одновременно отказывались напрочь!


А вы сами попробуйте поджечь пачку-подшивку простых газет. Тогда  сразу станет понятно, что пачка-то с большим удовольствием тлеет, дымит, коптит, воняет и чадит. Но – не горит никаким пламенем!


Так и с картами – они предварительно переписывались по масштабам, номенклатурам и инвентарным номерам. Всё это заранее сводилось в специальный акт по уничтожению и подписывалось членами комиссии... А потом комиссия обязана была наблюдать, присутствуя при процессе огненного «погребения». Это отдалённо напоминало то, как ведут себя друзья и близкие покойного на похоронах.


Горит огонь, подкладываются новые партии карт... А люди, скорбно стоящие вокруг закопчёной бочки, так и стоят, потупив взор..., тихонечко переговариваются о делах насущных и зачарованно глядят на пламя, думая о вечном...



В один из дней, я, как обычно, утром зашёл в штаб, чтобы получить очередную порцию радиограмм-депеш и указаний в свой адрес. Ворох бумаг отложил в стороночку и предложил начать день с кофейка. Валера, начштаба, оказался абсолютно не против такой прелюдии к трудовому дню, а секретарша Светлана была даже ещё большей любительницей бодрящего напитка, чем мы оба.


Пока закипал чайник, Валера жизнерадостно сообщил, что меня ждут с официальным визитом «буровики». На что я не задумываясь особо, лихо и оптимистично ответил: «С вещами или без?» – Однако, начштаба многозначительно умерил небывалый оптимизм расплывчатой фразой-предположением, что мне, мол, самому должно быть виднее...


После кофе и перекура я отправился к себе в кабинет. И надолго задумался. Тревога какая-то возникла... Ведь Контора Глубокого Бурения, как в обиходе называли КГБ, просто так и запанибратски не приглашала к себе с визитами никогда. И если приглашала, то отказываться было не принято. А уж допустить разгильдяйство и неуважение последующим фактом, когда тебе вынужденно передадут повторный «привет» и более настойчивое приглашение, нельзя было в принципе!


Я начал в уме перебирать личные мелкие грешки, которые хоть как-то могли стать поводом или причиной подобного посещения грозной Конторы.


… Недочёты и упущения были. Как и везде..., как и у всех, кто занимается постоянной и живой работой с людьми на производстве. И в постоянно изменяющихся условиях и обстоятельствах, требующих определённой гибкости и принятия решений по складывающейся обстановке... Не находилось только того, чем моя скромная персона на тот момент, могла бы заинтересовать эту всесильную и могущественную организацию. На мой непредвзятый взгляд... Однако, тревога зародилась, подрастала и усиливалась неизвестностью.


Конечно, я мог бы предварительно переговорить или слегка проконсультироваться с куратором от Конторы при авиаотряде и ненавязчиво поинтересоваться причиной такого вызова. Но здраво рассудив, всё же пришёл к выводу, что этого не стоит делать.


Ведь куратор мог быть просто не в курсе деталей, а мог просто не сказать напрямую, напустив ещё большего тумана. И ещё немного радовало, что не указывалась конкретная дата, время и номер кабинета, где непременно должно произойти вышеуказанное мероприятие. Так что, вещички и «допровскую» корзинку пока можно и не брать с собой! А ехать в Якутск надо было обязательно. И – как можно быстрее...


Вербовка меня в шпионы-агенты, а уж тем более – для нелегальной работы, казалась полным бредом и ахинеей. Носителем каких-то особенных государственных тайн и секретов я тоже не являлся. Всё ограничивалось приказами, указаниями и информацией, строго в рамках гражданской авиации и профессиональной деятельности... Я рассуждал и прикидывал всё это, пока трясся в рейсовом автобусе Маган – Якутск. И ничего конкретного в голову не приходило. Все пути-дорожки тягостных умозаключений, рано или поздно, приводили к одному — к полётным картам.


… Так оно и оказалось. Когда я приехал по известному адресу, то доложил о себе и стал ожидать конкретного человека, который должен был выйти на проходную, выписать пропуск и провести через турникет мимо бдительного, вежливого и обходительного дежурного.


В кабинете произошёл довольно непродолжительный разговор. Всё сводилось к тому, что я должен поднапрячься и честно рассказать, знаю ли какого-то конкретного человека. И если да, то тогда хоть как-то охарактеризовать и его, и наши служебные взаимоотношения.


Названная фамилия абсолютно ничего не говорила. Я её слышал впервые. Но поинтересовался причиной такого пристального интереса и вообще, самой сутью или хотя бы общими чертами возникшей проблемы.


… Причиной интереса КГБ к моей скромной персоне, как я правильно и догадался, всё-таки являлись именно карты. И конечно, не простые полётные, с грифом «ДСП» (для служебного пользования), а именно секретные. Где-то всплыли некоторые экземпляры, которые, согласно  всех актов и отчётов, давно сожжены, то есть, безвозвратно уничтожены. И беда в том, что на них стоял штамп с инвентарным номером. Отвертеться, открутиться, пойти в отказку и глубокую несознанку было просто невозможно! На штампе чётко читалась надпись: «Маганский ОАО ЯУГА».


Но я всё-таки надеялся, что тут явно закралась какая-то ошибка или произошло неизвестное пока совпадение, которые требуют дополнительного рассмотрения. И попросил показать, что же именно являлось криминалом, либо уликой или фактом разглашения того, чего нельзя разглашать ни под каким соусом!


Мне пошли навстречу и показали несколько истрёпанных карт. Я с облегчением увидел, что район «криминала» явно не имеет никакого отношения к Сангару. Всё-таки некий червячок сомнения здорово грыз изнутри. Но карты ограничивались районом, южнее Хандыги, но севернее Усть-Маи. Хуже всего то, что большинство карт – пятикилометровые, а несколько карт как раз очень редкого трёхкилометрового масштаба... Дело оборачивалось плохой стороной!


«Мужчина в штатском», который вёл душеспасительную, но весьма доверительную беседу в кабинете, был предельно вежлив и корректен. Но я чувствовал, что разговор происходит на той тонкой грани, на которой, будто бы, с нетерпением ожидалось, на какую же сторону я быстрее «упаду», балансируя и опасно лавируя между нелёгким выбором – сразу сдать кого-то... или признать свою прямую или косвенную вину, а то и хоть какое-то участие в данном происшествии. А я лихорадочно прокручивал в голове варианты и предположения, каким макаром избежать такого, отнюдь не почётного, соучастия.


Хорошо, что меня не торопили. Как раз наоборот, мой визит и должен был хоть в какой-то мере прояснить, каким образом и когда именно, эти карты ушли «налево» вместо обязательного огненного погребения в закопчёной железной бочке.


.. .Я принялся внимательно рассматривать штампы печатей. К своему облегчению, и отметив только для себя, а вслух же принципиально заявив, что судя по проставленным датам, меня на тот момент не только в Магане, но даже и в Сангаре ещё не было... И вообще – где-то около Якутии!... У меня имелось самое железобетонное алиби! Я тогда ещё только заканчивал Академию. И взятки с меня были гладки. Так что, помощник в этом деле из меня никакой, как ни прискорбно.


Беседа на этом практически окончилась. Но я всё-таки поинтересовался, при каких обстоятельствах и где именно эти секретные карты изъяли или обнаружили. В этом-то секрета, к счастью, никакого и не было. Мне пошли навстречу, перейдя уже на неофициальный язык, и – под кофе и сигаретку.


… В районе Эльдикана, который как раз находится между Хандыгой и Усть-Маей, органы милиции и местные егери задержали в тайге какого-то охотника-браконьера, жившего в собственном зимовье или избушке. На чём конкретно погорел, и за что его взяли, не уточнялось. Видимо – за дело... Но при задержании, в занюханном и засаленном рюкзачке обнаружили и изъяли карты, которые мужичок использовал для своих нехороших и неправедных целей. И самое важное: в его биографии отмечался факт предыдущей работы в Маганском ОАО в должности дежурного штурмана.


Это объяснило очень многое. По крайней мере, мне. В комиссию по утилизации и уничтожению полётных карт включали и эту категорию работников. А при грамотном подходе к делу, вполне можно было на каком-то этапе «зажать» нужные номенклатурные листы, а то и попросту пойти на сговор и откровенный должностной подлог.


Чем закончилось дело для того штурмана-браконьера, точно не знаю. Судили, это – факт! Но найти виновных в утрате, подлоге либо подмене секретных карт не удалось. А может быть, я просто об этом не знаю... Меня же больше по этому поводу к «буровикам» не вызывали, а я вовсе не интересовался закономерным финалом. Но всё-таки очередную «зарубочку» на будущее в голове затесал...


Когда я начинал летать ещё на академической практике, то всегда смущала странная надпись-предупреждение в штурманских комнатах каждого аэропорта. Она бросалась в глаза, коловоротом высверливала мозги и выжигала сознание. Плакат гласил: «Экипаж! Помни! Работать с картами только при закрытых форточках!»


Я был ещё юный, совсем неопытный и прямо понимающий всё написанное, без учета авиационной специфики. Весьма удивляло несоответствие: на столах всегда лежали расстеленные полётные карты, и присутствовали экипажи, которые на этих картах кропотливо и внимательно что-то рассматривали или прокладывали... А летняя духотища, волей-неволей, заставляла настежь открывать не только форточки, но и все двери-окна, совершенно наплевав на пламенный призыв со стены – одновременно закрывать и не пользоваться... Можно было свихнуться!


Мой пытливый ум судорожно искал варианты – каким образом неведомый враг-шпион сможет через открытую форточку рассмотреть сверхважные секреты на разложенных картах. И чем таким особенным отличается такой простой способ получения информации от усложнённого, когда форточка закрыта. Разрешением либо мощностью вражеской фотоаппаратуры? Или тайны и секреты внезапно распространяются воздушно-капельным путем через настежь распахнутую фрамугу? Ответа никогда не находил, отвлекаясь на какие-то другие важные дела.


Но каждый раз этот лозунг, призыв или предупреждение возобновлял новые потуги, размышления и недоумения... Надпись была сродни всем известным – «Родина-мать зовёт!», «Ты – записался добровольцем?», «Пьянству – бой!» или «Болтун – находка для шпиона».


Но если в этих призывах, имелась хоть какая-то конкретная ясность и утверждение, то в случае с открытыми форточками долго не отыскивалось никакого понимания. Долго. Но сомнения развеялись однажды, и всё встало, наконец-то, на свои законные места. «Ларчик» открывался настолько просто, что потом самому стало смешно, как это сразу не догадался? Ведь не надо идти слишком сложным путём умозаключений, чтобы прийти к нужному выводу. Надо было просто... Очень просто посмотреть на суть...


Как-то раз, я вынужденно приехал в Якутское УГА по служебным делам и неразрешённым вопросам. Все пути-дороги сходились в лётно-штурманском отделе и в кабинете главного штурмана... Я застал его за телефонным разговором. И разговор происходил, судя по всему, весьма нервно, напряжённо и не сулил ничего хорошего тому, кто находился на другом конце провода.


Главный просто кипел от ярости и негодования. Он то срывался на крик, то устало начинал чуть ли не шёпотком увещевать неизвестного собеседника: «... пусть в тайгу отправляются! И прочёсывают там всё подряд!... Но хоть кусочек, крохотный клочок, но найдут... Хоть месяц, хоть два ищут! Мне наплевать, как это будет сделано... И если кусок со штампом хотя бы предоставят...»


Я терпеливо ждал, пытаясь уяснить суть разговора по этим обрывочным фразам. Главный бросил трубку, поздоровался и предложил пойти на лестницу перекурить... Во время перекура я не стал донимать его глупыми расспросами, хотя, на самом деле, меня распирало любопытство, кого и зачем он так жестоко и настойчиво отправляет в таёжные дебри. Но главный находился под большим впечатлением телефонного разноса, и сам решил поделиться некоторой информацией.


… Экипаж Ан-2 одного из якутских авиапредприятий выполнял обычный рейсовый полёт... Лето, жара на улице и особенно – в кабине самолёта... Экипаж рутинно вёл визуальную ориентировку, разложив на коленях полётную карту... И в один момент, очень опрометчиво приоткрыл форточку, чтобы хоть какой-то свежий и прохладный воздух проникал в кабину... И карту моментально высосало-вытянуло сквозь, вроде бы, небольшую щель. Прямо в тайгу...


Вот, на поиски остатков или клочков этой карты и отправлял главный штурман тот незадачливый экипаж, который либо читать плакаты не умел, либо расслабился до невозможности, либо – что-то ещё!


Конечно, искать в тайге и по всему маршруту единичный лист карты – совершенно невозможно. Искать возможно, но найти – крайне сомнительно и практически бесполезно. Главный не шутил, но такой «командировкой» экипажа давал понять, насколько серьёзен этот вопрос. Ведь надо было потом как-то списывать утерянную карту. И невозможно объяснить никому, что случился нелепый казус... Если и казус, то экипаж надо наказывать. И очень строго – в назидание всем остальным, кто не умеет читать плакаты и пламенные призывы в штурманской комнате.


Что было дальше с тем экипажем, и как выкрутились со списанием утерянной и унесённой ветром карты, доподлинно не знаю. Случай, одновременно, и смешной, и вполне серьёзный... Но очень жизненный и важный. В авиации мелочей нет!


(продолжение следует)