Анекдот

Никита Хониат
               
              Идёт Лев Николаич Толстой, весь красный от натуги, и несёт на руках здоровенный каменный шар. Навстречу ему перпендикулярно двигается Андрей Платонович Платонов, – подходит и говорит: «Положи ты его, Лев Николаевич, на почву и кати себе, пока не упрётся. Что ж ты, стервец, мучишь его и себя?» Катят шар, значит, вместе. Лев Николаич приуныл. Из тени как бы ближних дерев вдруг восстаёт Сигизмунд Доминикович Кржижановский и такую взводит речь: «Вы, роботы-ребяты, катите, а я на него сверху и ногами подгонять, а не то я ваш куб сейчас в квадрат Малевича возведу и крайней степенью покрою!» Делать нечего – куролесят тепереча втроём. Из-за горизонта, ети его мать, чуть не одев на голову, как колпак, закатное солнце, выкаблучивает Набоков Владимир, да так яро он это выкаблучивает, что в глазах рябит от этого его выкаблучивания. Ну подошёл Набоков, дал реверанс, и речь вознёс. Хотел точнее, но только откашлялся, достал палку, и ею, палкою, а может, тростью, как рычагом начал действовать, подталкивая камушек и отрывая от земли. Но не на много так они продвинулись (Платонов уж хотел в первом селе подводу брать), да и не много времени прошло, как и Серёже Клычкову, сидевшему на дубе, это шествие приглянулось, подбежал да говорит: «Дайте-ка, братцы, я вам шарик этот разукрашу, так оно и веселее получиться!» Ну и подкрасил. Все для этого приостановились и от камня отошли. Камушек диковинный вышел, то ли камушек, то ли расписной самовар без ручек и ножек. Дальше, и правда, веселее пошло. Шопито, не шопито, а продвижение на лицо: до утра докатили. А к утру натолкнулись на Фёдора Михалыча в гоголевском сюртуке, который дорогу им преградил и сказал строго: «Оставьте его в покое: камень должен лежать!» – «Оставь ево!» – вторил с небес голос Пушкина А. С.