Немоляхи. Глава 8

Леонид Николаевич Маслов
       [Воспоминания Василия Ивановича Маслова (1871-1952) «Немоляхи» записаны в
        1937 году его сыном – писателем Ильёй Васильевичем Масловым (1910-1992)]


     Глава 8


     А сейчас расскажу о том, как я женился. До двадцати пяти лет я ходил холостяком. Когда братьев посадили, мне некогда стало разгуливать. Мать, которая до этого часто напоминала мне о женитьбе, вдруг перестала даже заикаться об этом. Я понимал её — теперь было не до женитьбы. Жили мы в новой маленькой хатке шибко тесно, в каждом углу стоял топчан, спали и на полу, хотя пол был земляной. Ночью ногой некуда было ступить.

     Жену я взял уводом. Вот как это было. В Таловке жило много переселенцев из Украины. В числе таких переселенцев была семья одного из потомков запорожского казака Павла Корчагина. Из-за малоземелья и частых недородов он со своими земляками переселился с Полтавщины в Сибирь. Сибирь тоже не сделала его богатым, хотя тружеником он был отличным. Была у него дочь Марина, статная и чернобровая красавица. Глаза как плоды терновника после дождя. Носик аккуратный. На белом лице ни одного пятнышка, ни одной бородавки. А какая у неё была коса — чёрная, толстая, если перекинет на грудь, до самых коленок хватала! Ни у кого такой косы не было! Она хорошо говорила по-русски, не употребляя украинских слов. Но дома и с земляками говорила на родном языке.

     Я приметил её на первой же вечёрке у Максима Каталинского. За три фунта керосина и полтинник серебром он часто разрешал молодёжи потанцевать вечером в его просторной хате. Я подружился с гостеприимным хозяином. Однажды он сказал: «Васыль да Марына — во цэ гарна будэ пара». Эти слова словно верёвкой связала нас. Было ей в то время только семнадцать лет. Парней она сторонилась, ни с кем не гуляла. От девчат-подружек ни шагу не отходила. С вечёрок сразу убегала домой.

     Видимо, и она приметила «саратовского гармониста». Бывало, как только посмотрю на неё, она сразу опустит глаза вниз или отвернётся, делая вид, будто совсем не замечает меня. Сблизиться нам помогла сестра Евдокия, которая с первых же дней подружилась с ней. И племянница Анна тоже была её подругой. Два с половиной года мы гуляли. Пытались ухаживать за ней и другие парни, знатнее меня, но она решительно отвергала их. Многие жители села на нас смотрели косо. И вот почему.

     Мы, все три брата, не молились богу, в церковь ходили от случая к случаю. Не
носили нательных крестов. В доме были только три старых иконы. На одну из них молилась мать. Две другие принесли снохи, когда выходили замуж. Варлаам всегда подтрунивал над женой, что она, ложась спать или перед обедом, всегда молилась. Но Матрёна не обращала внимания на его насмешки и раздражённо говорила: «Отстань ты, моё горькое наказание! С вами жить, один только грех на душу принимать. А жена Егора, Вера, в первый же год молиться не стала. Нас в селе стали называть «немоляхами». Первое прозвище — «саратовские» — стали забывать.

     Отец Марины, угрюмый и богомольный человек, с людьми был неприветлив. Он, казалось, всем был недоволен, на всех сердился. Меня он старался как-то не замечать. Придёшь к ним, а он и не смотрит, скажешь: «Здравствуйте», а он молчит.
     Когда старшие братья решили ехать в Китай или Монголию, я рассказал об этом Марине. «И ты поедешь?» — спросила она. «Не знаю, я ещё не решил. А ты поехала бы с нами?» — «Зачем? Чего я там не видела?» — «Как зачем? Со мной, стали бы там жить». — «Нет, даже и с тобой не поехала бы на чужбину». — «Ты же любишь меня...» — «Люблю, но жить на стороне от родных не хочу». Сколько я её ни уговаривал, она была непреклонна — не поеду, и всё.

     Потом арестовали братьев. Тут совсем дела расстроились. Марина долгое время не встречалась со мной. Я рассердился на неё, потом подумал: «Ведь она права: все считают нас зачумленными, почему она должна быть исключением?»

     Однажды, это было уже глубокой осенью, я пошёл её провожать домой, и сильный дождь загнал нас к Максиму Каталинскому. Он пустил нас в свою просторную, немного прохладную горницу, а сам пошёл на кухню и полез на печку спать. Прижимаясь к тёплой печке, мы до первых петухов просидели на узенькой скамейке, в темноте, нашёптывая друг другу самые заветные слова. Этот вечер, можно сказать, соединил нас навечно. Мы решили пожениться. Но как сыграть свадьбу? «К отцу лучше не ходи, свою дочку он не отдаст за тебя, он других сватов ждёт» — сказала мне Марина. Как же быть? Решить эту задачу было не легко. Я дал слово братьям кормить их семьи, поэтому уходить из дому мне было нельзя. И домой нельзя было вести невесту из-за страшной тесноты. Стал советоваться с матерью, но она ничего резонного не могла мне предложить.

     — А ты не будешь на меня сердиться, ежели я на недолгое время отлучусь?
     — Плохое что задумал?
     — Нет, жениться хочу. С Мариной уедем и обвенчаемся где-нибудь в другом месте.
     — Что ты, бог с тобой! Против воли родителей? Не смей этого делать!
     — А ежели они не отдают по-хорошему? Сама Марина согласна!

     Мне пришлось долго уговаривать мать. Хлеб у нас был. Овощи тоже. Мяса было маловато, но на месяц можно было растянуть. Таким образом, продуктами семья была обеспечена. С этой стороны всё хорошо, одно плохо — у меня не было паспорта. А без паспорта поп не станет венчать. Была надежда на метрическую выписку, которую прислал брат Пётр из России. Ещё летом я попросил его выслать мне паспорт, так как я уезжал ещё несовершеннолетним. Он ответил письмом: «Паспорт тебе не дают, говорят: ты сослан в Сибирь. Дела находятся в Тюменской пересыльной экспедиции». Ещё не легче! Я уже ссыльный! В этом же письме Пётр сообщил, что он недавно вернулся со службы, женился и хочет поступить в полицию. Когда поступит, попробует выхлопотать паспорт. Но прошло лето, кончалась осень, а паспорта всё не было.

     Мне было интересно знать, сколько поп возьмёт за венчание. Долго не думая и не спросясь невесты, я пошёл к попу.
     — Что скажешь, немоляха? — неприветливо встретил меня священник.
     — К вашей милости, батюшка.
     — Ага, к милости моей. Без меня, значит, не можете обойтись. Ну, говори, какое дело ко мне? Поди жениться надумал?
     — Да, батюшка.
     — Хорошее дело. А кого сватаешь?
     Я молчу.
     — Поди, эту хохлушку... Как её... Марину?

     Молчу, как воды в рот набрал. Думаю: пропало всё дело, поп скажет отцу её, отец постарается поскорее просватать её за другого. «Вот олух царя небесного» — ругаю сам себя. Поп рассмеялся.
     — Не видать тебе её, как своих ушей. Побогаче и попочётнее женихи сватают её. А ты кто? Голь бесштанная!
     — Нет, я не её буду сватать!..
     — А кого же?
     — Потом узнаете... Я хотел спросить, сколько будет стоить венчание... У меня ведь нет паспорта...

     Поп вылупил глаза.
     — Паспорта нет? А как же ты живёшь без паспорта?
     Я опять молчу.
     — Плохи твои дела, — вздохнул поп. — А другие какие-нибудь документы есть?
     — Метрика.
     Поп похлопал меня по плечу.
     — Ладно уж, обвенчаю. Геройский ты парень. Другого не стал бы венчать... А кто же всё-таки невеста, любопытствую? Ты, кажется, всё с хохлушкой этой чёрненькой гулял?
     — Правда, батюшка, гулял. Но женюсь на другой.
     — И правильно делаешь: красивая баба — один грех, на красивую все будут засматриваться.
     — А сколько же стоит венчание?
     — Пустяки.
     — И всё же?
     — Полсотни.

     Под кожей у меня морозом продрало.
     — Батюшка, я в жизни таких денег не имел.
     — А мне какое дело! Вы — народ трудовой, заработаете. Вам бог даст, ежели усердно будете молиться.
     — Верно, батюшка, но сейчас у меня денег нет. Есть корова.
     — Мне деньги нужны.
     Когда я рассказал Марине, что ходил к попу и имел с ним разговор, она отругал меня. Мы думали, что он испортит нам всё дело, но нет: духовный пастор оказался неболтлив.

     Под Рождество у нас не разрешали устраивать вечёрки. Мои родственники пошли в церковь. Я бы не сказал, что они были слишком верующими, а чтобы быстрее провести время, встретиться с подругами и парнями. Я не пошёл. Прибегают они и говорят: «Завтра к Марине придут сваты». Вот это новость! Я всю ночь не спал, думал.

     На другой день встретился с Мариной и сразу спросил: «Ты согласна со мной бежать?» Она в слёзы, молчит. Еле-еле добился от неё ответа: согласна! Увози хоть на край света. Я сказал: «Иди домой и жди моего сигнала». У матери я попросил лошадь, она сказала:
     — Бери самую лучшую. Ох, Василий, Василий! Головушка ты отчаянная. Смотри, чтобы тебя не поймали.

     Побежал к знакомому мужику Титу, хорошему моему дружку. Я часто беседовал с ним о жизни. Он был недоволен жизнью в деревне и мечтал уехать в город, но боялся тронуться с места. У него была лошадь, старенькая хата и жена с ребёнком. Посвятил я его в свои тайные дела, просил помочь мне. У Тита глаза загорелись.
     — Согласен, браток, на Тита можешь надеяться.

     Договорились увезти Марину. К ним уже приехали сваты. Начался «запой», сватанье. Я сказал Марине, как вести себя в этом случае: сватам не отказывать, выговаривать больше приданого, своё приданое показывать, уносить свои наряды к соседям так, чтобы родители не заметили, к сватам относиться любезно, ласково. Так она и сделала. И подруги, мои родственницы, помогали ей в этом.

     Уже поздно вечером невеста последний раз принарядилась, оделась потеплей, ушла к соседям и больше не вернулась. Сказала, что у неё голова разболелась, и она не может идти домой. Может быть, даже переночует у соседей.
     Сваты перепились. Отец тоже сильно захмелел. Одна только молодая упитанная сваха всю ночь веселилась: пела песни, обнималась с рыжеусым кумом, двоюродным братом жениха, жарко целовала его в пухлые губы и под столом отбивалась от его пьяных рук.

     Утром хватились — невесты нет. Её отец приходит к моей матери, перекрестился у порога и нерешительно спрашивает:
     — Василь ваш дома? Где он?
     — Нет его, — отвечает мать. — Как ушёл вечером, так и не приходил ещё. Может, где у товарища заночевал. Знаете, какая сейчас молодёжь пошла.

     А мы в это время уже были за 45 вёрст, в Клюихе. Остановились у моего знакомого Елисея. Часа три поспали и чуть не угорели. Встали, а головы как чугунные. Начало нас рвать. Хозяин перепугался, хотел фельдшера привезти, но мы отказались. Поили нас молоком, нашатырный спирт давали нюхать. Только на второй день выехали в Барнаул. Был мороз и я чуть ноги не отморозил в пимах-обрезках. Приехали в Барнаул, было как раз Крещение, 6 января 1896 года. Это я очень хорошо помню.

     В Барнауле продали лошадей и сани и купили себе по валенкам. Прожили тут дня два. Попытались я и Тит устроиться на работу, но это не так легко было сделать.
     Добрые люди посоветовали ехать в Кривощёково, на строительство моста и железной дороги через Обь. Там нужны были люди. И заработки, по рассказам, были хорошие, и начальство было не так строгое. Принимали на работу даже без документов. А у меня была только одна метрическая выписка. У Тита совсем ничего не было.

     Приезжаем. Я тут же устроился пильщиком, Тит на строительство моста. Поселили нас в бараках. Было холодно, но я когда шёл с работы, нёс на горбу вязанку сухой обрезки от досок.
     ____________________
*По юлианскому календарю Крещение раньше отмечали 6 января. По григорианскому календарю (или новому стилю), введённому в России с 14 февраля 1918 года, Крещение стали отмечать 19 января.

     *****

Продолжение воспоминаний в главе 9: http://www.proza.ru/2011/01/11/1844