[Воспоминания Василия Ивановича Маслова (1871-1952) «Немоляхи» записаны в
1937 году его сыном – писателем Ильёй Васильевичем Масловым (1910-1992)]
Глава 5
Весной мы обратно переехали в село Захарово. Шёл 1892 год. Целину на паре лошадей мы поднять не могли, а мягкой земли общество нам, как переселенцам, не давало. Её, мягкой, собственно не было: никто не стал бы урезать свой посевной клин, а бросовой мягкой земли тут не имелось. Посев решили не делать.
— Мы и так проживём, без посева, — сказал Варлаам.
Мне, холостяку, хотелось погулять, поэтому я был рад, что пашней заниматься не будем. На квартиру снова попросились к Комарову. Первым делом мы занялись плотницкими работами. За 150 рублей перекатили одному мужику бревенчатый дом. Кузнецу построили кузню. Кое-кому пилили доски, тёс. Без дела ни одного дня не сидели. Между этими работами срубили себе дом размером девять на девять аршин*, амбар на четыреста пудов. Подошёл покос — убирали сено, потом хлеб. На зиму опять обеспечили себя всем необходимым.
Как-то летом была сходка. Варлаам пошёл послушать, о чём там будут говорить. Староста увидел его и попросил показать паспорт.
— Он у меня дома.
— Принеси завтра. И захвати паспорта братьев.
Мы повесили носы: паспорта-то у братьев просрочены. Хорошо, если дело обойдётся штрафом. А могут и судить за «бесписьменность».
Староста посмотрел паспорта и не вернул их. Мы опечалились. Мать, как обычно, заохала, запричитала. Варлаам сказал, что надо угостить старосту. Но староста был непьющий человек. Стали угощать писаря. Тот от угощения не отказывался, но помочь ничем не мог.
— Надо было раньше ко мне обратиться, — сказал он. — Отправляя паспорта, мы бы бумагу по-другому составили... А вообще, вы не горюйте. Живите тихо, спокойно — и никто вас не тронет.
Прожили ещё зиму. Наступил 1893 год. Мне шёл двадцать второй год. Хотя я был невысокого роста, но коренастый, в плечах широкий, грудь, что называется, колесом, руки и ноги сильные. Волосы у меня русые, курчавые. Девки думали, что я их завиваю, но они у меня такие отродясь. Зимой я часто ходил без шапки и все удивлялись, как у меня не мёрзнет голова. Любил я кулачные бои и борьбу. Как любитель, несколько раз выступал на ярмарках против силачей профессионалов. Но однажды мне чуть нос не свернули, и я бросил этим заниматься. Я хорошо играл на гармошке. А гармонист на селе — личность значительная. Авторитетная, как сейчас говорят. Одевался, пожалуй, лучше всех. Это я без похвальбы скажу. Носил я хромовые сапоги, суконный пиджак, такие же брюки, шёлковую или атласную рубаху под коричневый пояс. Перед отъездом из России Варлаам купил двуствольное ружьё 12-го калибра, как он говорил, «на всякий случай». Я тоже обзавёлся оружием. За голенищем сапога у меня постоянно лежал револьвер. Я с ним и на вечёрки ходил. Все ребята и девки об этом знали.
На второй день Пасхи состоялась большая вечёрка. Многие парни пришли на нее пьяные. Здесь же, на вечёрке, выходили на улицу и вливали в себя спиртное прямо из горлышка бутылки. Некоторые начали хулиганить, обижать девок. Особенно озорничал Елизар Потапов, здоровый парень, вожак старожилов. Старожилы стали придираться к нам, переселенцам. Мы вступились за девок. Началась драка. Но вскоре дерущихся разняли. Я весь вечер играл на гармошке. Ко мне подсел Михаил, мой дружок, парень из поселенцев. Он изрядно выпил, расчувствовался, и всё время лез ко мне целоваться. Парни стали сердиться, что он мешает мне, не даёт играть. А Михаил закуражился. Елизар Потапов ему сказал:
— Погоди, мы из тебя выбьем кураж, будешь как шёлковый.
После вечёрки Михаил отправился в одну сторону села, я в другую. Елизар со своими дружками догнал его, избил тяжело, потом компанией бросились за мной. Я понял их намерение, вытащил револьвер и два раза выстрелил вверх.
— Не подходите! — крикнул я. — Перестреляю всех!
— Ага, напугался? Но ты от нас никуда не уйдёшь. Всё равно подстережём.
— Это мы ещё посмотрим, — ответил я и пошёл домой.
Варлаам в это время был в Барнауле, ездил хлопотать насчёт прописки, и задержался. Утром садимся пить чай. Из Клюихи приходит к нам Иван Ведерников, наш земляк. На поясе патронташ, за плечами ружьё. Приглашает на охоту. Мы пригласили его за стол, нашлось выпить. Смотрим в окно, по улице толпа идёт, и прямо к нашему дому. «Дело не ладно», — мелькнула у меня мысль, я вспомнил о вчерашнем происшествии.
Народ подступил к окнам. Во двор зашли некоторые мужчины. Одноглазый десятский**, с жиденькой длинной бородой и на тоненьких ножках, кричит в окно:
— Эй, кто есть живой? Выходи на улицу!
Многие пьяны, размахивают руками, кричат, ругаются. Мы поняли: плохи наши дела, нам угрожает самосуд.
— В чём дело?
— Выходи! Не разговаривай!
— А в чём всё-таки дело? — допытываюсь я.
— Ты пошто разбойничаешь по ночам?
Толпа гудит, прётся к двери:
— Шарлатан! Бродяга! Давай его сюда! Проучить надо! Ишь какой хлюст — стреляет в людей...
Брат Егор и Иван Ведерников похватали ружья. Я приготовил револьвер, сунув его в карман. Открыл ногой дверь и крикнул:
— Выходить к вам — нет таких дураков! А кто хочет посчитаться со мной — заходи сюда.
Разумеется, охотников не нашлось. Прошло часа два — толпа не расходится. Я в окно говорю:
— Напрасно ждёте. Из дома мы не выйдем.
— А мы подожжём вас.
— Поджигайте, если имеете на это право.
Они побились-побились и послали в волость за заседателем***. После обеда приехал заседатель. Мы как сидели за столом, так и сидим. Заходит он один. Никого из местных не пустил. Спрашивает, что случилось. Я рассказываю, как вчера вечером парни избили Михаила Тобольского и как пытались избить меня, но я дал два выстрела.
— Это и всё? — усмехнулся он.
— Всё, господин заседатель.
— А сегодня стреляли?
— Нет.
Он позвал старосту в избу. Даёт распоряжение снаряжать подводу в волость****.
— Придётся вас арестовать, — говорит он. — Начальство в волости разберётся.
Мчится с нами в Клюиху. Нас сажают в каталажку. Сидим день, два, три, четыре, — никакого резона. А сердце болит — дома остались одни бабы и дети.
Наконец, к каталажке подлетает пара лошадей. Сотский***** открывает дверь:
— Выходите, Масловы!
Выходим. Робко смотрим на усатого сотского. Подвода готова.
— Садитесь! — приказывает он. — Повезу вас к земскому****** начальнику.
Ехать нужно было в село Чистюньку. Дорога неблизкая — 170 вёрст. Но что делать? Мы — арестанты, подневольные люди. Сытые кони рвали с места, только колёса застучали. День был жаркий, душный, одолевал овод. В деревнях и сёлах, через которые проезжали и останавливались на краткий отдых, сбегался народ и с любопытством смотрел на нас. Особенно обращали внимание на меня: такой молодой, а уже «рестант».
— Украл что-то, аль кого убил? — спрашивали.
— Семь человек подряд ножом зарезал! — Отвечал я с усмешкой. Люди с опаской отходили от меня подальше и недоверчиво смотрели. Егор хохотал.
Вот и канцелярия земского начальника. Выходит чисто одетый молодой человек, смотрит на меня и с удивлением спрашивает:
— Это ты, Маслов?
— Так точно, я.
— Почему под арестом? Убил кого? — а сам улыбается.
— Никого не убивал, господин Аболонкин!
Оказывается, это был сельский писарь из Клюихи. Он теперь служил письмоводителем у земского начальника. Я ему кратко рассказываю, в чём дело.
— А следовало бы убить хоть одного, — смеётся писарь.
Ведёт нас в помещение. Разрывает конверт с сургучными печатями. Читает. Крутит головой и снова смеётся.
— Вот дураки! Сейчас поедете обратно. Подождите малость, — предложил он.
Мы сели на скамейку поближе к двери. Попросили разрешение покурить.
Аболонкин приказал сотскому не уезжать, подождать земского начальника. Через час приходит начальник, вручает сотскому пакет и говорит:
— Скажите своему начальству, чтобы следующий раз так не делали. Только напрасно народ беспокоят.
Приезжаем обратно в волость. Уже была ночь. Нас сажают обратно в каталажку. Утром приходит помощник волостного писаря. Тот тоже прочитал письмо земского начальника.
— Будут теперь знать, как стрелять, — говорит писарь и приказывает сотскому: — Отпустите их, пусть топают домой пешочком.
— А вы должны нам подводу дать. Где взяли, туда и представьте.
— Ничего мы не должны.
Егор возьми да ляпни:
— Может, вы обратно нас к земскому отправите?
Писарь побелел, прищурил глаза и спрашивает:
— А тебе снова захотелось к земскому? Сотский, вели заложить свежих лошадей! Снова повезёте их к земскому.
Мы думали, он шутит, но не тут-то было. Нас снова арестовали, посадили на подводу и отправили в Чистюньку. Мы с Иваном смеялись до слёз, а Егор выходил из себя. Снова приезжаем к земскому. Писарь Аболонкин недоумённо смотрит на нас.
— В чём дело?
— Вернули.
Егор рассказал, как он в шутку спросил: «Может, вы обратно отправите нас к земскому?» Аболонкин усмехнулся и покачал головой.
— Озорники вы... Но ничего, всё поправимо.
Выслушав Егора, земский возмутился, выругался. Писарь тут же написал в волость бумагу. Подал начальнику на подпись. И видимо, сильно «накрутил», потому что я видел, как земский прочитав строчку, её вычёркивал, вместо неё писал другую, потом прочитав другую — вычёркивал и её, и писал новую. Дал переписать писарю. Запечатали в конверт и отдали провожатому.
Приезжаем в Клюиху. Нас опять посадили в каталажку. Утром приводят к волостному писарю. Он при нас стал читать письмо. Побелел, крикнул казначею:
— Выдайте им вещи! Ну их к чёрту!
Казначей — к шкафу, достаёт наше оружие — два ружья и револьвер — и подаёт писарю.
— Что мне суёшь, отдай им! — грубо рявкнул писарь.
С испугу казначей выронил пустую гильзу от револьвера, подобрал её на полу и подал мне. Мы забрали своё оружие и пешком отправились в Захарово. На полпути, с трудом пробираясь сквозь густые кусы черёмухи, росшие на песчаных сопочках, Егор говорит:
— С оружием нам теперь не страшно.
— А ты кого боишься?
— Понятное дело — разбойников.
— А мы с тобой и есть разбойники.
— Кто сказал?
— Мужики. Забыл разве?
И мы рассмеялись. Приходим в село. Варлаам уже дома, вернулся из Барнаула. Мать встретила нас со слезами, не понимая, почему так получилось. Варлаам приехал тоже грустный: нас не прописали к обществу, значит, земли нам не дадут. Сказали, поезжайте обратно в Россию, там осталась ваша земля, там и живите. Варлаам предложил:
— Давайте уедем. Здесь нам всё равно жить не дадут.
— А паспорта? У нас же паспортов нет.
— Мужику, ежели он не в городе живёт, не обязательно иметь паспорт. А такими мужиками, как мы — почитай, заполнена вся Рассея... Найдём тихий уголок, и будем жить.
Мы согласились. На сборы потребовалось не больше недели. По дешёвке продали дом (всего за 20 рублей), запрягли две пароконные подводы, сложили скарб, посадили детей, мать-старуху, и направились на Семипалатинск. Там, говорили, много нетронутых земель. А нам это и нужно.
_____________________
*Аршин — русская мера длины, равная 0,71 метра.
**Десятский — выборное должностное лицо из крестьян, исполнявшее полицейские обязанности.
***Заседатель — в дореволюционной России лицо, избранное для участия в работе какого-либо государственного или судебного учреждения.
****Волость - низшая территориальная единица, входившая в состав уезда. Уезд входил в состав губернии.
*****Сотский — в дореволюционной России выборный из крестьян низший чин сельской полиции.
******Земский начальник — должностное лицо в сельских местностях в дореволюционной России, наделённое административной и судебной властью.
*****
Продолжение воспоминаний в главе 6: http://www.proza.ru/2011/01/11/1824