По утрам, собираясь на работу, Маша то и дело находила на своей косметике кошачью шерсть. На кисточке с тушью, на губной помаде, на карандашиках - повсюду торчали тонкие пёстрые волоски.
- Я понимаю, - говорила она Луше, сидящей напротив, - ладно, на посуде, на столе, на диване. Но косметика под колпачками, крышечками, да ещё и в косметичке. Как ты умудряешься проникнуть везде?
Луша смотрела на хозяйку умильными глазами и громко мурчала. Ей нравилось, когда Маша с ней разговаривала. Её румяный розовый нос на белой мордочке поворачивался в направлении Машиных движений, круглые зелёные глаза щурились от удовольствия.
Луша была очень хороша, знала это и вела себя соответственно. То есть, время от времени она пыталась наводить в доме свои порядки и утвердить своё превосходство. В такие дни Маша обнаруживала отходы кошачьей жизнедеятельности, где попало. Тогда она не церемонилась с обнаглевшей кошкой. Просто брала её за шкирку и трепала, отчего та сразу же превращалась в маленького нашкодившего котёнка. Роскошный тёмный хвост, который обычно веером победно раскачивался над такой же тёмной спинкой, поджимался к белому брюшку, маленькие ушки исчезали в пышном воротнике. И только выражение глаз было не только не виноватым, а даже злобным и возмущённым. После заработанной порции трёпки, кошка отправлялась в отведённый ей угол и долго сидела в своём гнезде, посрамлённая и обиженная. Потом она тщательно вылизывала себя и своего «детёныша». «Детёнышем» для Луши был старый белый платок, связанный Машиной мамой из кроличьего пуха.
Пять лет назад, солнечным майским утром в этом платке Маша принесла домой томного пушистого котёнка, который умещался весь на её ладони. Сначала Луша просто спала на этом платочке, мягком и тёплом, пропитывая его своим запахом. Но когда Луша подросла и стала вполне взрослой кошкой, Маша стала замечать у неё особое отношение к своему платочку. Луша его вылизывала, разговаривала с ним и пела ему свои кошачьи колыбельные. А ещё играла и таскала как котёнка за собой. Правда, при Маше она это делать стеснялась. Но стоило только закрыться за хозяйкой входной двери, как Лушка тут же бралась за воспитание. Возвращаясь домой, Маша находила платок в самых неожиданных местах - на диване, у кошачьего горшка, на окне, да где угодно. А когда Маша брала платок в руки, кошка кидалась на неё, шипя и кусаясь, отнимала и облизывала своего «котёнка».
Маше было жалко кошку, она чувствовала себя виноватой в том, что лишала свою любимицу естественной кошачьей жизни. Но она никогда не смогла бы топить котят, а раздавать их некому. Так они и жили - две принцессы, кошка Луша и её хозяйка Маша.
Маше было тридцать два года. Её мама три года назад вышла снова замуж и переехала жить к мужу, а Маша осталась с Лушкой в привычной однокомнатной квартире, где всё было сделано мамиными руками. Маша ничего не стала менять не только потому, что берегла тепло маминых рук. Мама была женщиной хозяйственной и домовитой. О себе такого Маша сказать не могла. Конечно, чистоту и порядок она поддерживала, но как расставлена мебель и какого она цвета, её совершенно не интересовало. Машиной зарплаты едва хватало на то, чтобы нравиться себе самой, и уж здесь-то она была страх как привередлива. Она пользовалась дорогими шампунями и кремами, качественной, проверенной косметикой и покупала бельё и одежду только из натуральных тканей, избегая синтетики. Маша, может и не была красавицей, но и изъянов в себе никаких не видела. И поэтому терпеливо и настойчиво ждала свою единственную настоящую любовь. Внимание мужчин, которым нравилась она, ей хоть и льстило, но не привлекало. Скорее просто доказывало её правоту, право на ожидание.
У Маши уже было две не настоящие любви. В первый раз она вышла замуж в двадцать три года. Своего первого мужа Маша не любила, но думала, что он её любит, и этого им хватит на двоих. «Если до сих пор никого не полюбила, значит и не дано, - рассуждала она тогда. - Я буду ценить его отношение ко мне, и может быть, со временем...» Ценить оказалось нечего, Максим оказалось, любил только самого себя. Ему нужен был кто-то, кто бы за ним ухаживал. Как за котом. Он так и говорил ей - я женился не для того чтобы сам себе... Значит он женился для того, чтобы кто-то, в данном случае Маша, для него что-то... Но такой расклад не устраивал Машу. Они прожили вместе один месяц. Медовый. На Южном Берегу Крыма. Там молодая жена, вместо того, чтобы хлебать ложками семейное счастье, вынуждена была бегать под знойным южным солнцем в поисках доступного жилья и неделю выстоять в очереди за обратными билетами. Тем не менее, она успевала всё же искупаться в море и поваляться на пляже. Маша быстро загорела, в меру похудела и очень похорошела. Несмотря на непредвиденные неурядицы, она могла бы считать себя вполне счастливой, если бы не обида. Всё это время Максим лежал в тени и получал добываемые женой блага, не принимая участия в её такой активной жизни.
- Ты женщина, - говорил он, - ты должна...
Дальше следовал длинный перечень того, что была должна Максу женщина. То есть, Маша. Но Маша считала как раз наоборот - это мужчина должен о ней заботиться, как сильный о слабой, и уж тогда-то она для него расстарается. Это мужчина должен обеспечить её деньгами, чтобы она свой медовый отпуск не тратила на охоту за дешёвыми продуктами для себя и своего «кормильца». Да ещё на свои кровные отпускные, потому что все свадебные деньги ушли на раздачу долгов на эту самую свадьбу. Максим хотел пышности. Что бы всё «как у людей». А Маше было всё равно, как у людей. Ей хотелось чтобы её любил муж. И всё. В общем, не сошлись они характерами.
Маше было жалко себя до слёз. Они расстались сразу же по возвращении, без особых сожалений, особенно с Машиной стороны. А Максим может и сожалел. Насколько Маше было известно, он до сих пор не женился. Ну, да это его дело.
Маша же из своего первого замужества сделала неправильный вывод. Она решила, что у неё не получилось семейной жизни, потому что не любила. И во второй раз Маша вышла замуж за человека, которого боготворила, наивно полагая, что уж её-то любви на двоих точно хватит. И хватило. На целых шесть лет. Её второй муж, Стас, был личностью незаурядной. Он работал тележурналистом. Полностью поглощённый своей работой, Стас постоянно страдал от нехватки свободного времени. Во всяком случае, для Маши. Странно, как у него хватило времени, чтобы жениться. Детей он не хотел.
- Посмотри на себя, говорил Стас, - ну какая ты мать? А мне заниматься ребёнком некогда.
Стас был очень ответственным человеком. Маша понимала, что он, как всегда прав. Разбрасывать вещи по дому ей нравилось гораздо больше, чем собирать. Да они у неё сами разбрасывались. Смотришь, только что всё было на своих местах, а появилась Маша и уже везде полный бардак. Мисис Хаос, в шутку называл её муж, но претензий по поводу беспорядка никогда не предъявлял. Наверное, ему просто некогда было заниматься такими пустяками. Но Маша была ему за это благодарна. А уборка, а посуда! Это же наказанье какое-то женское, правда, непонятно за что. Какой уж тут ребёнок. Маша повздыхала и закрыла этот вопрос. Она и до сих пор не понимает - рада или нет тому, что не родила ребёнка. Сейчас бы была не одна.
Отношения со Стасом как то незаметно изжили сами себя. Есть люди, которые после многих лет совместной жизни становятся похожи друг на друга, думают одинаково, чувствуют друг друга на расстоянии, понимают друг друга молча. Именно об этом и мечтала Маша. Ей понадобилось шесть лет, чтобы понять, какие они со Стасом чужие. У него была любимая работа, друзья, своя слаженная компания, куда Маша не допускалась.
- У нас на работе не принято приглашать на вечеринки жён и мужей, -
говорил ей Стас.
Сначала Маша не верила и обижалась, потом верила и не обижалась, а потом ей стало всё равно. Она как-то вдруг поняла, что у Стаса есть в жизни всё, что ему нужно. Только места для неё, Маши, в его жизни нет. И что она дважды наступила на одни и те же грабли.
«Чужие, чужие, чужие» - твердила она себе, убеждая. И убедила. «Я
ухожу от тебя, - написала она ему в записке. - Мне нечего даже сказать тебе на
прощанье».
Маша ушла к маме. А Стас за ней не пришёл. И ей было всё равно. Конечно, не сразу. Сначала было очень обидно. Сначала попереживала. А как же. На то и душа женская дана, чтобы чувства чувствовать. Чтобы переживать. И пережить. И смочь жить дальше. У Маши был один секрет, благодаря которому она смогла. Даже в самые плохие моменты в жизни, где-то там, в самой глубине своей женской, такой эмоциональной души, она знала, что нельзя поддаваться унынию. Что оно как омут затягивает в себя и не отпускает, медленно убивая. И что счастье - это не луч света в тёмном царстве. Счастье - это цвет, который виден только при свете и совсем не виден в темноте. Поэтому надо гнать мрачные мысли. И Маша гнала. Она хотела быть счастливой. Ну и что, что уже тридцать два. Ну и что, что все мужики сволочи, и любить не умеют. Но должен же быть хоть один, который только для неё. Потому что не может не быть. Потому что тогда нет смысла ни в чём.
Маша обнажённая подходила к зеркалу, радостно улыбалась сама себе, вслух говорила, какая она красивая и как жаль, что такую красоту больше никто не видит. Но этот счастливчик обязательно скоро объявится, Маша в этом не сомневалась. Уже скоро. Ну, сегодня нет, значит - завтра. Надо только немножко потерпеть. И не торопиться, дождаться. Маша ни с кем не делилась своими сокровенными мыслями. Даже с мамой, которая начнёт жалеть. Даже с лучшей подругой Томкой, которая начнёт агитировать заняться активным поиском. Даже Луше, которая всё равно ничего не поймёт. Это был ещё один Машин секрет.
А у Луши был свой секрет. Когда наступала ночь и Маша крепко засыпала, Луша сбрасывала свою пушистую мягкую шубку и превращалась в маленькую изящную девушку с длинными рыжими волосами, темными бровями и ресницами над зелёными круглыми глазами и ярко розовыми губами. Несмотря на такую красоту, она брала Машину косметику и делала макияж - красила, как Маша, ресницы чёрной тушью, румянила белые щёчки и рисовала капризный красный рот. Потом расчёсывала щёткой пышные волосы и долго любовалась на себя в зеркало, разглядывая со всех сторон. Потом Луша слушала музыку, немного танцевала, бесшумно и грациозно двигаясь по комнате. Музыка звучала очень тихо, Маша никогда не просыпалась. Под утро Луша смывала косметику, натягивала на себя свою кошачью шубку и ложилась спать на Машины ноги. Для хозяйки это служило сигналом, что скоро пора вставать и она с удовольствием долёживала оставшееся ей время до звонка будильника.
А когда вставала, везде обнаруживала кошачий пух, но совсем не сердилась.